– О нет, дядя Мик, – сказала она, – не надо. Только не сейчас.

– На сей раз это дельная мысль, Анна. Я знаю, как завоевать их сердца. Вот увидишь, сегодня вечером они будут бешено рукоплескать тебе, все до единого. Более того, мы обеспечим себе полный зал и на завтра.

– Не думаю. Можно даже не спрашивать, но все же… На что вы рассчитываете? – пожала плечами Анна.

– На сострадание, – сказал Мик. – Как же я раньше не додумался! Анна, жалость творит чудеса. Она растапливает самые холодные сердца. Сочувствие этих людей поможет нам развязать их кошельки.

– И кому же предназначается это самое сочувствие, на которое вы уповаете? – спросила Анна, со страхом ожидая ответа.

– Кому? Разумеется, тебе. – Мик схватил ее руки. Взоры их встретились. – Анна, ты только подумай, как все просто! Для этого не требуется никаких особых способностей. Немного жульничества, только и всего. Тебе нужно изобразить… Нет-нет, ничего серьезного… всего лишь небольшое несчастье… увечье в некотором роде. Я вдруг подумал: что, если тебе прикинуться слепой?

Несколько долгих секунд пораженная Анна недоуменно и недоверчиво смотрела на него.

– Слепой?! – наконец выдохнула она сиплым шепотом, – вы с ума сошли, дядя Мик! Начнем с того, что у меня не получится. И потом, это нечестно. Я не могу обманывать добрых людей.

– Добрых людей! Добрых людей! – Когда Мик начал ее передразнивать, его голос сразу зазвучал на октаву выше. – Кто они, эти добрые люди? Уж не это ли скопище подлецов со всего Иллинойса? Это такие же типы, как тот бесчестный адвокат, который завладел всеми деньгами Лауры. Или как та растленная старая воровка, мисс Брокман из приюта.

Анна замотала головой, ошеломленная этой тирадой. Директриса никогда не вызывала к себе симпатии, но вместе с тем Анна не видела оснований называть ее воровкой!

– Дядя, чем мисс Брокман заслужила такую оценку? Я согласна, у нее с языка каплет отнюдь не мед, но она по крайней мере честная женщина и всегда добросовестно выполняла свои обязанности.

– Ха! Это ты так считаешь! А где твоя цепочка? Помнишь ту золотую цепочку от мамы с папой? Я тогда был у вас и сам видел, как тебе ее дарили на девять лет. Если мне не изменяет память, ты сказала, что никогда не снимешь ее. Так куда же она подевалась?

– Ее взяла одна из девочек в приюте, когда я спала. Но я никогда не выясняла, кто именно.

– Вот как! Кто тебе это сказал?

– Мисс Брокман. Так она объяснила мне, когда я проснулась на следующее утро.

Мик пожал плечами, словно говоря: «Как бы не так! Но мой долг – сказать тебе правду». Он самодовольно ухмыльнулся и продолжил:

– Пойми, дорогая, человек всегда ищет благ. Все как могут гребут под себя. Пора и тебе начать думать в первую голову о себе. Ну подумай, какой в том вред, если ты сегодня заставишь этих людей раскошелиться? Почему им не сделать добро для несчастной слепой девушки, которая поет, как ангел? Ты дашь им возможность почувствовать себя на высоте от того, что вместе с этим даром они принесут тебе частичку своих сердец.

Анна стиснула зубы.

– Вы можете твердить свое сколько угодно, дядя Мик, – выдохнула она наконец. – Можете убеждать меня хоть до начала концерта, но я не сделаю этого. Я не думаю о них так дурно, как вы. И не имею ничего против любого из них. Даже если в этом театре и есть представители, как вы выразились, скопища, – добавила она, замечая, что ее попытка бунта теряет накал, – я не пойду на сознательный обман.

– Ради Бога, Анна, остановись. Ты сейчас в точности как твой отец, царство ему небесное! Если заупрямишься, то здравому смыслу в голове уже не останется места. В свое время я пытался внушить твоему папе, чтобы он не вздумал идти против старины Пата. Я говорил ему: не надо ухаживать за дочкой Салливана, иначе не жди добра. Но он по своей твердолобости не прислушался к моему мнению и женился на Кэтлин. Вот и ты сейчас ведешь себя так же.

Анна озорно подмигнула дяде.

– И очень хорошо, что не я одна. Прекрасно, что он тоже вас не послушался. Если б мои родители не следовали велению сердца, меня бы сейчас здесь не было и я не выслушивала бы ваши безумные планы.

– Но… Анна, мой план вполне разумен. Так мы добудем деньги намного быстрее, а потом сядем на корабль – и на всех парусах в Новый Орлеан!

– Нет! Забудьте про свой план. Я в гостинице говорила вам, что вы должны делать. Нужно было просто спросить в долг определенную сумму под оговоренную плату за вход, а не затевать это благотворительное представление. Но вы не послушались, и теперь нам придется работать упорнее и дольше, чтобы добраться до Бостона.

Мик всем своим видом выражал готовность привести новые аргументы, но чем дольше он смотрел на строгое лицо Анны, тем больше обвисали его плечи – в знак признания своего поражения.

– Сдаюсь, сдаюсь, – наконец неохотно выговорил он.

– Хорошо. А теперь удалитесь на несколько минут. Я должна успокоиться и подумать о предстоящем выступлении. А то как бы не оказалось, что единственным пожертвованием за мое выступление будут тухлые яйца.

Мик, уходя, остановился и напоследок одарил Анну ободряющей улыбкой.

– Дорогая, я хочу, чтобы ты знала одно. Даже если ты, выйдя на эту сцену, не издашь ни единого звука мелодичнее, чем скрежет ржавой пилы по жести, все равно мы доберемся до Бостона. Я найду другой способ выйти из положения, так и знай.

– Боюсь, что это страшнее, чем стоять перед незнакомой публикой, – заметила Анна. Как всегда, разговаривая с дядюшкой, она улыбнулась, чтобы обезвредить яд, содержавшийся в только что сказанных словах.

– Ты только держи в голове одну мысль, Анна. Помни, ради чего мы это делаем. Тогда ты прекрасно со всем справишься.

Анна подошла к единственному стулу, имевшемуся за кулисами. Села, сложив руки на коленях, и сделала несколько глубоких вдохов. Сосредоточилась на последних словах Мика: «Помни, ради чего мы это делаем…»

Да как она могла забыть? Иначе разве согласилась бы Анна Конолли, обычно такая благоразумная, наложить румяна на щеки? И стала бы освежать побелку старого фургона мелкого торговца? И кочевать вместе с ним в этом самом фургоне с разноцветными кричащими надписями, представляющими ее несравненной мисс Анной Роуз, певчей птицей Миссисипи?

Анна Конолли и Лаура Харпер – две чуткие женские души, трепетно ждавшие осени (поры, когда для Анны и Мика наступало время возвращения в Юнити), открыли для себя одну главную истину: если Мик Конолли однажды проторил тропинку к женскому сердцу, ему уже не нужно делать это вторично. И поэтому, какими бы нелепыми ни казались его слова, они с Лаурой безропотно слушали его.

«Вот и сейчас я нахожусь здесь потому же, – рассуждала Анна, устремив взгляд на балки под потолком, чувствуя, как постепенно к ней приходит спокойствие. – Лаура, ведь ты все это знаешь, правда? Вероятно, я могу показаться легковерной Анной Роуз в партнерстве со своим мнимым отцом, усугубляющим мою глупость, но ты меня поймешь». Анна подумала, что этот внутренний монолог слегка отдает помешательством. Возможно. Однако если у нее и был повод в чем-то сомневаться, то только в состоянии своего здоровья в данный момент, но не в мотивах, побудивших ее появиться на этой сцене.

С тех пор как Анна начала путешествовать со своим дядей, под зиму они всегда возвращались домой. Год назад, когда они в очередной раз приехали в Юнити, стоял серый день поздней осени. Анна представила себе, как они втроем будут проводить холодные вечера в маленьком уютном домике, и меньше всего ожидала увидеть окутанную туманом свежую могилу на заднем склоне холма.

Прочитав имя Лауры на воткнутой в землю простой трафаретке, Анна вновь оказалась лицом к лицу с большим горем. Она поняла, что ее жизнь сделала второй виток, приведший к невосполнимой утрате. Для них с Миком Лаура была спасительным якорем. Ее смерть бросила их в плавание по морю боли.

Для Анны та зима была самой длинной и тоскливой за все годы, проведенные в скучном Юнити. Эти горестные мысли нахлынули на нее, сидящую на стуле за кулисами Ривер-Флэтс, откуда ей вот-вот предстоит сделать новый шаг – шаг в неизвестность. И все же в какой-то момент Анна улыбнулась. Она вспомнила, как два месяца назад в один из тоскливых промозглых вечеров Мик объявил вдруг, что хочет вывести ее на подмостки, и рассказал о своих планах.

В тот день Анна решила закончить рубашку, которую она шила для Мика. Швейные принадлежности вместе с остатками материи Лаура хранила на мансарде. Анна поднялась наверх, отыскала там среди разной мелочи пуговицы из китового уса, затем спустилась обратно и села пришивать их на карманы. Во время этого занятия она тихонько напевала ирландскую колыбельную, запомнившуюся ей с детства, когда она с родителями жила в Сент-Луисе. Мик, тихо сидевший у камина, вдруг вскочил со своей качалки. Анна увидела знакомые искорки, мелькнувшие в глубине его глаз.

– Да ты поешь как оперная дива! Ты знаешь это, Анна?

Она шутливо спросила, чем вызван его внезапный интерес к колыбельным, потому что за все прожитое вместе время не слышала от него ничего, кроме популярных бравурных песенок. С этого и начался их серьезный разговор. Мик признался, что писал ее бабушке в Бостон, решившись на этот поступок после смерти Лауры, – он хотел, чтобы Анна заняла достойное место в обществе. Он потянулся к полке, где стоял деревянный ящик со всеми их накоплениями, вынул из него тонкую пачку писем.

– Я не говорил тебе раньше, Анна, потому что ты все равно не стала бы слушать. Я знаю, твое сознание закрыто для всего, что касается родственников твоей мамы, но я все же скажу тебе. Офелия Салливан прислала ответ. – Мик похлопал по конверту, лежавшему поверх пачки. – Это ее последнее письмо. Я получил его на прошлой неделе.

Анна тогда сильно рассердилась на своего дядю и, вероятно, до сих пор окончательно его не простила. Ведь есть обиды почти неизгладимые!

– Анна, – убеждал ее Мик, – твой дедушка умер в прошлом году, и бабушка теперь готова к примирению. Я считаю, это хороший почин. Тебе пора иметь постоянную крышу над головой. А у Офелии такой шикарный дом на Бикон-Хилл! Один адрес сам за себя говорит! Люди перестанут смотреть на тебя свысока. Это очень важно для молодой леди. А там, глядишь, повстречаешь симпатичного молодого человека, полюбите друг друга, и будет кому заботиться о тебе.

Анна попыталась спорить, но быстро убедилась, что это бесполезно. Дядя уже созрел.

– Офелия может многое сделать для тебя, дорогая, – продолжал Мик. – С ней тебе обеспечено надежное будущее. Ты сможешь занять надлежащее место в обществе. У тебя на это есть все права, как у законной наследницы Салливана. Ты можешь иметь все то же, что и эти благородные люди. И я хочу своими глазами увидеть, как ты все это получишь.

В итоге Мик уговорил племянницу прочитать письма Офелии, Анна нашла, что они вполне искренни и что бабушке не чуждо сострадание, хотя тут же заметила, что они с Миком едва ли наберут денег, чтобы добраться до Бостона. Но у Мика на все имелись готовые ответы.

– Анна, выслушай мой план. Этим летом с разъездами будет покончено. Поставим крест на торговле и займемся шоу-бизнесом. Вот на чем сейчас на Миссисипи делаются деньги! – Мик поводил рукой у нее перед глазами, рисуя в воздухе символ доллара. – «Несравненная Анна Роуз, певчая птица Миссисипи»! Я распишу этими надписями наш фургон, чтобы все могли видеть! Я буду говорить, что я твой отец… соответственно – компаньон.

В глазах Мика даже засветились огоньки, когда он заметил, что его слова наконец подействовали. Анна почувствовала, что ей передается его уверенность и что с ее глазами происходит нечто подобное. Может быть, потому что они вместе потеряли Лауру? А может, причиной тому была просто необычно суровая зима в Юнити? Или в дяде вспыхнула искра жизни? Впервые с тех пор как умерла Лаура. Вероятно, все вместе взятое. Но как бы то ни было, Анна уже не считала его план пустыми мечтами.

Она живо представила свою мать, красивую и спокойную Кэтлин, и ей захотелось верить в лучшее. Может, не стоит судить об Офелии Салливан по старой памяти? Вдруг теперь это совсем другая женщина? И она поможет заполнить вакуум, оставшийся в душе после двух трагедий – пожара в Сент-Луисе и смерти Лауры Харпер.

Таким образом, первого апреля 1880 года, ровно через две недели после того как Анне исполнилось двадцать лет, они отбыли из Юнити. На рассвете Мик погрузил в свежевыкрашенный фургон их имущество, включая деревянный сундучок с несколькими сотнями долларов, выручкой от продажи домика Лауры, и они двинулись на запад, в Ривер-Флэтс. Это был их первый отъезд из Юнити, когда они не испытывали легкой горечи расставания, потому что не стало той, кого они любили. От прежней жизни, которая уходила в прошлое вместе с этим маленьким селением, последним впечатлением остался мягкий ковер на могиле Лауры. В глазах у Анны до сих пор стоит молодая трава, устилавшая рыхлую плодородную землю вокруг совсем нового надгробного камня, и пробивающиеся стебельки первых весенних цветов.