Брей стояла ко мне спиной. Потом повернулась, опустила руки. Я ждал затаив дыхание.

И в тот момент, когда я думал, что между нами все кончено, она сказала:

– Я тоже хочу быть с тобой. Я попытаюсь наладить настоящую совместную жизнь.

Отпраздновав мой день рождения, в ту ночь мы с Брей впервые по-настоящему занимались сексом. Но все было не так, как я надеялся и рисовал себе в мечтах. Брей изменилась. Я заметил перемену, лежа на ней и всматриваясь в ее прекрасные синие глаза. Брей как будто заранее знала: если мы займемся сексом, он все изменит, и не в лучшую сторону. А потом мы начали отдаляться, и с каждым днем пропасть между нами только ширилась… Через четыре месяца мы расстались. На третий день после нашего разрыва Брей уехала в Южную Каролину.

Это бесповоротно изменило меня.

Глава 4

Брей

Знаю, о чем вы сейчас думаете. «Ну и сука». Правильно думаете. По этому поводу я и спорить не буду. Тогда у меня в мозгах все перепуталось и завязалось кучей узелков. Я всем сердцем любила Элиаса, и вот это-то меня и пугало до жути.

Но прежде чем нырять в оправдания или объяснять, почему все получилось именно так, я должна кое-что рассказать вам сама. Уверена: Элиас приправил свой рассказ изрядным количеством сахарной глазури. Я у него там чуть ли не ангелочек с крылышками. Но уж если рассказывать эту историю, так правдиво и целиком, ничего не замалчивая и не делая никаких скидок.

Начнем с того, что я росла дикаркой.

Только не накладывайте на меня шаблоны «трудного детства», «неблагополучной семьи» и так далее. В детстве меня никто не изнасиловал. Меня не били и надо мной не издевались. Родители любили меня. Может, не так сильно, как мою сестру Райен, но любили. Просто их любовь проявлялась не так, как у родителей Элиаса. На Рождество и день рождения родители дарили мне прекрасные игрушки. У меня всегда были карманные деньги. Если я делала что-то хорошее (иногда такое бывало), меня одобрительно похлопывали по спине. Однако каждое такое похлопывание воспринималось мною как нечто вынужденное с их стороны. Как будто их заставляли показывать мне свое одобрение. Конечно, я не была для родителей подарком судьбы. Можете в этом не сомневаться. Но в детстве и подростковом возрасте родители делали все возможное, пытаясь мне помочь. А потом перестали, убедившись в тщетности своих попыток. Но я никого не обвиняю. Никто не виноват, что я выросла такой. Лет в шестнадцать мои, так сказать, шалости уже начали тянуть на комиссию по делам несовершеннолетних. Так я познакомилась с копами. После нескольких задержаний меня подвергли психологическому освидетельствованию. Психолог назвал мои выкрутасы умным термином «биполярное расстройство». Он попросил меня объяснить, как я сама понимаю свое поведение. Я и объяснила. Сказала, что все мы разные. У каждого есть свои бзики, загибоны и мрачные тайны. И шизовок у людей хватает, только у каждого свои. А признаем мы их или нет, роли не играет. И сдается мне: не надо к каждой проблеме, с какой мы сталкиваемся в своей повседневной жизни, приклеивать ярлык с мудреным названием.

Говорила и повторю еще: ну, дура я была. Дикая, необузданная дура. Все, что можно было запутать, я запутала вконец. Проще не скажешь.

А теперь – просто чтобы вы знали: я уехала из Джорджии и от Элиаса не потому, что он мне надоел и я его разлюбила. Совсем наоборот: я уехала, поняв, как сильно его люблю. Я даже не знала, что я могу его так любить. Я никогда никого не боялась. Только Элиаса. Думаю, где-то на задворках разума я рассуждала так: если я уйду первой и оборву отношения, это будет не столь болезненно, как если Элиас уйдет от меня. Мне казалось, что я контролирую ситуацию. Этой мыслью я дурачила себя все время, пока ехала в Южную Каролину. Я перебиралась туда не одна, а со своей подругой Лиссой. Та хотела быть поближе к брату… Короче, приехав туда, я очень скоро поняла, что совершила самый крупный ляп в своей жизни.

Мне бы послушаться голоса сердца. Развернуться и ехать назад, надеясь, что Элиас меня примет и простит. Но из-за собственного идиотизма я сделала прямо противоположное и еще больше от него отдалилась. Не знаю, может, так я наказывала себя за свою грандиозную дурость. Честно, не знаю. А в результате я на целый год влетела в отношения с парнем, которого не любила и любить не собиралась.

Я пыталась жить самостоятельно, но с каждым днем все отчетливее понимала: настоящая жизнь у меня была только с Элиасом. Он и был моей жизнью. Все эти годы. С того самого дня, как восьмилетней девчонкой я встретила его возле пруда.

Я только жалела, что раньше не послушалась голоса сердца, а почему-то оттягивала и оттягивала свое возвращение.

Когда я наконец решилась, уже было слишком поздно.

У Элиаса появилась подружка и, по словам Митчелла, нашего общего друга детства, отношения у них серьезные. Элиас ее очень любит.

Тогда моя жизнь потеряла всякий смысл. Меня больше ничего не заботило и не волновало. Самоубийство обрывает жизнь сразу. А моя жизнь была самоубийством, растянутым во времени. Да, именно так. Внутри я была совершенно мертва, но об этом никто не знал. Только Элиас, окажись он рядом, понял бы, что я нацепила маску и под ней скрывается что-то уродливое и страшное, пожирающее мою душу. Но я оборвала контакты с ним. Ни разу не пыталась ему написать или позвонить. Зачем ему нужно читать или выслушивать, как мне больно, как я скучаю по нему и как он мне необходим? Я искренне хотела, чтобы он был счастлив, пусть и не со мной. Если я разрушила собственное счастье, то совесть не потеряла. Я не собиралась вторгаться в жизнь Элиаса и ломать все построенное им.

Кончилась тем, что я бросила того парня и сказала себе, что возвращаюсь к прежнему состоянию. Не надо мне отношений ни с кем. Буду, как и когда-то, гулять сама по себе. Отношения – это не для меня. Но здесь я пустилась на самообман. Устроила себе подпорки. Пожалела себя. Поменяла одного партнера на нескольких, с которыми меня связывал только секс, и больше ничего. Они не следовали один за другим. Нет, я попеременно трахалась со всеми. Называйте меня шлюхой. Пожалуйста. Можете выбрать словцо покрепче. Я никогда ни с кем не спала ради удовольствия. Даже вначале. Я занималась сексом ради заполнения внутренней пустоты. Другого способа я не знала. Мне хотелось вновь почувствовать себя любимой, как раньше, когда я была с Элиасом. Я искала нечто похожее на то ощущение. Всякий раз, когда укладывалась с кем-то.

И никогда не находила.

Тогда я… Нет, я пока не готова об этом говорить.

Короче, когда моя темная тайна угрожала вырваться из-под маски на всеобщее обозрение, мне не оставалось иного, кроме как вернуться домой.

Домой к Элиасу. Если он захочет меня принять. Если сможет меня принять…

Я и представить не могла, что возвращение домой превзойдет все мои надежды и ожидания… Говорю вам, о таком я даже мечтать не могла.

Элиас

Два месяца назад…

Целых четыре года я ничего не слышал о Брей. Как и любой на моем месте, я продолжал жить. Поступил в ближайший колледж. Там познакомился с Алин. Темноволосая, с яркими синими глазами. Кожа цвета персика. Мне она очень понравилась. Нет, я не полюбил ее, как ни старался. А я очень старался. Прилагал массу усилий и иногда сам начинал верить, что люблю ее. Но после двух лет отношений я понял, что не испытываю к этой девушке тех чувств, какие испытывал к Брей. И что симпатия и привязанность – это все, на что Алин может рассчитывать, сколько бы времени ни прошло.

От Митчелла я узнал, что в Южной Каролине Брей полюбила какого-то парня и вроде даже помолвлена с ним. За эту новость мне хотелось въехать ему по физиономии. Я скорее предпочел бы и дальше ничего не знать о ее жизни, чем вдруг выяснить такие подробности. Меня это задело, и больно.

Я видел Брей в каждой девушке. Даже в Алин. Только потом я понял, как удивительно они похожи. Грустное открытие, но увы! Любовь – это не всегда розы, радуга над лугом и волнение внутри, когда у тебя в животе порхают бабочки. Любовь способна превращаться в жестокого и беспощадного злодея.

Алин это не нравилось, и она меня постоянно пилила. Она знала, что я люблю Брей. Не из моих рассказов, а благодаря своей женской интуиции. Женщины в таких вещах очень догадливы. У них есть эта странная, сверхъестественная и еще черт-те там какая способность читать мужские эмоции и видеть насквозь, когда мужчина врет. Я рассказал Алин, что у меня была подруга детства, которую звали Брей. Этим и ограничился. Но Алин хватило и этого, чтобы узнать обо мне больше, чем я знал о себе сам. В общем-то, я и не скрывал от Алин, что до сих пор люблю Брей. Я пытался скрыть это от самого себя.

Алин была чудесной девушкой. И не ее вина, что она была не моей девушкой…

Словом, почти два месяца назад, в один апрельский день, пейзаж моей жизни изменился навсегда. Черно-белый рисунок наконец начал расцвечиваться красками.

Субботним утром меня разбудил Митчелл. Точнее, я проснулся сам оттого, что он громко шарил по кухонным шкафам. С прошлого года мы с ним жили вместе. Многое из реалий нашей мальчишеской жизни осталось в прошлом. К счастью, и стрижка маллет, которую так любил тогда Митчелл. Теперь он предпочитал короткие стрижки со стильной челочкой, очень шедшей к его лицу.

– Старик, ты чего такой грохот устроил? – спросил я, вваливаясь в кухню.

Из одежды на мне были только трусы. В квартире мы были не одни: в моей постели крепко спала Джана, девочка на ночь.

Я открыл холодильник, извлек бутылку минералки и перелил в себя половину.

Митчелл стоял на стуле и рылся в шкафчике над плитой.

– Ты что ищешь? – снова спросил я.

– Травку.

– Митчелл, завязывай с экспериментами на себе. Откуда у меня в шкафу может быть травка?

– Что ты сказал? Завязывать с экспериментами на себе? С травкой?

Внутренности шкафчика заглушали его голос.

– С метамфетамином.

– Прямо в десятку, старик. Но я мет не потребляю. И вообще, чего ты всполошился? Спал бы себе.

Я сел прямо на стол и, зевая, потянулся.

– Ты не спал три ночи подряд, – сказал я. – Прошлой ночью ты рылся у себя в комнате. Целых три часа. И что это за подозрительная чистота, которую ты наводишь в квартире? Сколько здесь живу, таких вылизанных полов не видел. Правда, я не любитель прибираться.

Наконец Митчелл вынырнул из шкафчика. Челка почти скрывала его темно-карие глаза. Он спрыгнул со стула, и тут я увидел его глаза во всей их звериной дикости. Налитые кровью, с увеличенными зрачками. Левый край его рта постоянно дергался.

– Не говори никому, – сказал Митчелл.

Он хотел сесть, но вместо этого начал расхаживать взад-вперед.

– Я никому не собираюсь говорить, но ты меня всерьез пугаешь. Старик, ты сам не заметил, как подсел на эту гадость. Еще месяц, и ты будешь готов сосать у парней за дозу. Это ничем не лучше крэка.

Лицо Митчелла обмякло.

– Слушай, чувак, по-моему, ты заходишь слишком далеко в своих нравоучениях.

– Ты так считаешь? – Я отхлебнул воды. – Ты же знаешь, я далеко не трезвенник и не мистер Совершенство. Но к этой дряни не притронусь, даже если ты мне приплатишь. Вспомни, до чего дошел Пол Мэтьюс.

– Сравнил! – Митчелл с шумом выдохнул ртом и закатил глаза. – Пол влип. У него зависимость. Он варил зелье прямо в ванной. Ты же не видел, чтобы я это делал.

– Пока не видел.

За спиной раздались шаги.

– Я буду трахать ее вслед за тобой? – Митчелл поднял голову.

Я на секунду прикрыл глаза и вздохнул. Совсем парень с катушек съехал.

– Митч, попридержи язык.

– Да пошел ты! – бросила ему Джана, останавливаясь за моей спиной.

Ее длинные светлые волосы были увязаны в подобие конского хвоста, болтающегося на спине. Джана была тощей и загорелой. Ее почти детские запястья я легко обхватывал пальцами. Посмотришь – хрупкое, нежное создание. Но ее хрупкость как нельзя лучше подтверждала выражение: «Внешность обманчива».

Она привалилась к спинке моего стула и поцеловала меня в губы. Вся одежда Джаны состояла из футболки и трусиков. Мне не понравился вопрос Митчелла, но, когда девка появляется перед твоим соседом в таком виде, едва ли захочется сказать что-то высокоморальное.

Джана прошлепала к холодильнику, открыла его. Мелькнули ее голые загорелые ноги. Она была горячей – этого у нее не отнимешь, но я уже жалел, что пустил ее к себе в постель.