— Я подозреваю, однако, что в деле Калиновской еще очень рано ставить точку. И к тому же, — понизив голос, добавил Бенкендорф, — оно начинает принимать для всех нас весьма неприятный оборот.

— Что это значит, Александр Христофорович? — удивился Николай.

— Осмелюсь доложить вам, Ваше величество, что женщина, похожая по описанию на госпожу Калиновскую, вчера проследовала на псковском направлении.

— И слава Богу! — воскликнул Николай. — Баба с возу — кобыле легче!

— Но, по имеющимся у меня сведениям, эта женщина, выдававшая себя за монашку, выехала из города не одна. Ее сопровождал молодой инок, чей словесный портрет совпадает с описанием внешности Его высочества…

— Вы говорите об Александре? — гневно прервал Бенкендорфа Николай.

— Да, — сухо и оттого еще более ужасно ответил тот. — Не будучи до конца уверенным в правильности сделанных дежурным по заставе унтер-офицером описаний, я попросил провести дополнительное расследование и допросить всех дежуривших в тот день постовых. Их рассказы полностью совпали — все; внешность, возраст, голос позволяют предположить, что спутником так называемой монашки был наследник престола.

— Кто еще знает о вашем предположении? — тихо спросил Николай после минутной паузы.

— О предположении — никто, — покачал головой Бенкендорф. — Допросы вел один из моих самых преданных и верных сотрудников — полковник Соколов. Прекрасный службист, абсолютно лишенный воображения, — вряд ли он станет предполагать, что у Его высочества хватит ума решиться на побег с Калиновской.

— И это вполне естественно! — воскликнул Николай. — Нормальная логика нормального человека — наследник престола должен находиться во дворце со своей семьей и заниматься делами государства. И вообще — с чего вы взяли, что это Александр? А, может быть, речь идет о Корфе?

— Я проверил — барон Корф еще не выезжал из столицы, и, насколько мне известно, у него совершенно другая спутница — эта певица Анна Платонова.

— Но Александр не мог этого сделать — он болен! Я дважды заходил сегодня к нему, и императрица уверила меня, что у наследника инфлюэнца и его не стоит беспокоить.

— А что говорит по этому поводу доктор Мандт?

— Мне совсем не обязательно знать его мнение, если Ее величество подтвердила нездоровье моего сына.

— А Ее величество лично сидит у постели больного? — не унимался Бенкендорф.

— Это что еще, Александр Христофорович?! — побагровел Николай. — Вы хотите уверить меня в том, что меня обманули, и кто — императрица?!

— Я всего лишь прошу вас самому встретиться с Его высочеством, дабы абсолютно исключить его участие в бегстве Калиновской.

— А вы не много ли на себя берете, граф? — Николай встал из-за стола — Бенкендорф немедленно последовал его примеру.

— Ваше величество, — Бенкендорф поклонился императору, — если мои предположения окажутся всего лишь измышлением, я намерен просить вас об отставке. Но если я прав, то престолу угрожает беда, с последствиями которой нам будет невозможно справиться, ибо время может быть упущено безвозвратно.

— Хорошо, — остывая, согласился Николай. — Идемте, я приму вашу отставку.

Александра, завидев на пороге своих апартаментов Николая в сопровождении Бенкендорфа, изобразила лицом крайнюю степень удивления, а, узнав о сути вопроса, с которым они явились к ней, пришла в негодование.

— Саша болен, — утверждала она, — и к тому же тяжело переживает отъезд принцессы Марии.

— Я бы хотел выразить ему свое сочувствие, — кивнул Николай, — прошу вас, составьте мне компанию, дорогая.

Но в ответ императрица начала искать причины к тому, чтобы этого не делать, и по мере того, как она уклонялась от прямых ответов на простой вопрос «почему», Николай стал всерьез задумываться над подозрениями, высказанными в адрес наследника Бенкендорфом. Император несколько раз во время этой перебранки с императрицей бросал на шефа жандармов косой взгляд, но Бенкендорф выглядел невозмутимым и в спор царственных персон не вмешивался, давая таким образом Николаю самому разобраться, что к чему.

Наконец, Николай, более не готовый выносить всю нелепость этой ситуации, велел Бенкендорфу выйти и, дождавшись, когда за ним закроется дверь, закричал на супругу.

— Да перестаньте же ублажать меня сказками! Или вы тотчас же идете со мной к Александру, или я войду к нему сам, и тогда, — Николай сделал глубокий вдох, — если я узнаю, что вы замешаны в чем-то противозаконном, то… Думаю, вы знаете меня.

— Хорошо, — сдалась Александра, понимавшая, что чистосердечное признание — не лучший выход, но все же — меньшее зло по сравнению с тем скандалом, что способен учинить Николай. — Я скажу, скажу вам правду. Но обещайте мне, что не станете предпринимать ничего ужасного и просто выслушаете меня.

— Я попытаюсь быть сдержанным, но мера моего гнева будет определяться степенью вашей откровенности, — кивнул Николай.

Императрица вздохнула и рассказала все, что знала. Услышав имя Жуковского, Николай нахмурился и даже побледнел.

— Я уверена, что завтра Александр вернется, и завтра же мы забудем об этой истории, как о мелком и малозначительном недоразумении, — говорила императрица.

— Если вам угодно так думать — думайте, что хотите, — зло сказал Николай, выслушав ее. — Я же поступлю так, как считаю нужным и сообразуясь с интересами безопасности государства.

— Но… — начала было Александра и сникла под суровым взглядом императора.

— Вы были правы, Александр Христофорович, — признал Николай, выходя из покоев императрицы и обращаясь к терпеливо ожидавшему его Бенкендорфу. — Александра действительно нет во дворце — ему удалось убедить Ее величество, что он собирается лично проследить за отъездом Калиновской, которой каким-то образом все же удалось увидеться с ним. И еще я узнал, что в этом деле замешан Жуковский, — он не только потворствовал Александру в его авантюре, но и склонил императрицу подыграть ему. Будьте так любезны, приведите Жуковского ко мне. Немедленно!

Сказав это, Николай резко повернулся и ушел к себе, а Бенкендорф бросился к Жуковскому. Но того в комнате не оказалось, и Бенкендорф, воспользовавшись моментом и чтобы занять время, принялся поверхностно рассматривать бумаги на его столе. Однако, заслышав звук открываемой двери, он бросил это неприглядное занятие и сел за стол, занимая место Жуковского.

— Как вы посмели! — с возмущением воскликнул Жуковский, входя в свою комнату.

— Здравствуйте, дорогой Василий Андреевич, — тоном радушного хозяина сказал Бенкендорф, жестом предлагая Жуковскому присесть. — Располагайтесь, чувствуйте себя, как дома.

— Что вы делаете здесь и что ищете в моих бумагах?

— Ищу? — улыбнулся Бенкендорф. — Василий Андреевич, для заговорщика вы чрезвычайно небрежны. Вот, к примеру, журнальчик «Телескоп» со статьей небезызвестного господина Чаадаева — лежит прямо на виду. А тираж-то, между прочим, цензурой изъят и уничтожен.

— Значит, плохо работаете, господин граф, — парировал Жуковский, — если хотя бы один экземпляр сохранился.

— Вы собираетесь меня обидеть? — Бенкендорф положил локоть на стол, оперся подбородком на ладонь и пристально посмотрел на Жуковского.

— А вы собираетесь меня арестовать? — в тон ему поинтересовался тот.

— Что вы, это прерогатива императора. Кстати, Его величество просил меня оказать ему эту любезность.

— Препроводить меня в тюрьму?

— Препроводить вас к нему. Император желает тотчас же побеседовать с вами. У него накопилось к вам несколько неотложных вопросов. К примеру, о мадемуазель Калиновской, — Бенкендорф поднялся из-за стола и направился к выходу, давая знак Жуковскому следовать за ним.

— А при чем здесь госпожа Калиновская, — вздрогнул Жуковский. — Я уже докладывал о ней государю, и более мне нечего к этому добавить.

— Возможно, Его величество не был в полной мере удовлетворен вашим докладом, — пояснил Бенкендорф, останавливаясь у двери и выжидательно взглянув на него. — Да, и признайтесь — вы давали читать наследнику этот философический опус провинциального сумасшедшего?

— Еще древние говорили — хочешь победить врага, узнай его, — побледнел Жуковский. — Мало запретить крамолу, необходимо разобраться в причинах ее появления.

— А вот это — совсем не ваша забота! — с раздражением бросил ему Бенкендорф.

— Как и не ваша — бегать за хорошенькими дамами, обвиняя их в государственной измене!

— Так вы хотите сказать, что потворствовать растлению наследника престола, который готовится стать мужем, и читать ему крамольные письма бездарного дворянчика — занятие, достойное для его воспитателя?

— С вашей точки зрения, быть может, и нет, а с моей — да. Ибо более недостойным я считаю фискальничество, слежку и огульное обвинение всех, кто думает иначе, чем вы!

— Помилуй Бог, Василий Андреевич! — вскричал Бенкендорф. — Да не заболели ли вы сами? Крамола хуже насморка — болезнь опасная и даже смертельная.

— Вы угрожаете мне? — тихо спросил Жуковский.

— Что вы, Василий Андреевич, — усмехнулся Бенкендорф. — Как я могу угрожать вам, любимому наставнику наследника престола. Я всего лишь пришел передать вам приказ Его величества явиться к нему. Затевать философские споры — не моя стихия.

— Быть может, если бы вы обладали вкусом к философии, то захотели бы больше читать и размышлять, а соответственно — писать, и овладели бы, в конце концов, хотя бы одним из тех языков, каковые прилично знать образованному человеку вашего сословия.

— А вот это вы зря, Василий Андреевич, — улыбка медленно сошла с лица Бенкендорфа — его потрясающая неграмотность по части чистописания уже давно стала притчей во языцех. — Я хотел избежать скандала, но, по-видимому, без этого не обойтись. Вы сами объявили мне войну — и я принужден вам ответить. Я не стану скрывать от императора, что вы ознакомили наследника с письмом господина Чаадаева. Следуйте за мной!

Жуковский вздрогнул — тон Бенкендорфа не предвещал ничего хорошего. И он сразу же ощутил это, когда они вместе вошли в кабинет Николая.

— Добрый день, Ваше величество, — поклонился стоявшему у окна императору Жуковский.

— Вы действительно полагаете, что день сегодня добрый? — с нескрываемым сарказмом спросил Николай, даже не смотря на него. — Насколько я помню, вы докладывали мне, что нашли следы пребывания госпожи Калиновской в Двугорском в имении Долгоруких.

— Совершенно верно, Ваше величество, — подтвердил Жуковский.

— И после вашего отъезда она скоропостижно уехала, и даже господин граф, — Николай кивнул в сторону невозмутимо стоявшего поодаль от Жуковского Бенкендорфа, — не смог ее отыскать.

— И вы решили, что я прячу ее здесь, в Зимнем дворце, — Жуковский улыбнулся и развел руками. — Стар я уже для таких проделок.

— А как чувствует себя Александр? — как ни в чем не бывало осведомился император.

— Его высочество просил себя не беспокоить и дать ему побыть какое-то время в одиночестве, чтобы прийти в себя после переживаний последних дней.

— Или для того, чтобы вместе с Калиновской сбежать в Польшу, нарушив клятву, данную им своей невесте и опозорив весь наш род?! — вспылил Николай.

— Если вам угодно справиться о здоровье Его высочества… — начал было Жуковский, делая вид, что не понял вопроса.

— О здоровье Его высочества я осведомлен гораздо лучше вас, — бесцеремонно прервал его Николай. — Однако, преклоняюсь пред вашим талантом лицедея, так неожиданно открывшимся всем нам. Браво, Василий Андреевич, браво! А я до сего времени считал вас искренним и преданным мне человеком.

— Но, Ваше величество…

— Довольно лжи! Мне крайне жаль, Андрей Васильевич, что вы не только во всем потворствовали Александру, но и позволили себе втянуть в эту интригу императрицу, к которой, как мне казалось, вы питаете особые чувства.

— Ваше величество, я глубоко сожалею.

— Не вижу раскаяния на вашем лице, — нахмурился Николай.

— Я помог Александру Николаевичу увезти Калиновскую из дворца. Я прекрасно отдаю себе отчет в своем поступке и понимаю, на какой рискованный шаг я решился, но Александру нужна была моя помощь. Он всего лишь хотел, чтобы Ольга вернулась в Польшу. Он не изменял своему предназначению наследника и не помышлял предавать свою невесту. В его действиях нет и тени политики. А Ольга… Ольга Калиновская виновата лишь в том, что следует голосу сердца, а не разума.

— Таким образом, вы хотите уверить меня, что мне не следует волноваться и просто сидеть и ждать, пока мальчик натешится и вернется в лоно семьи?

— Я просто прошу вас не подозревать в его действиях никакой иной подоплеки, кроме любовной, к тому же — бывшей. Александр Николаевич понимает свою роль в жизни государства и готов следовать этому в полном соответствии с вашими интересами.

— А к какого рода интересам, — раздался от двери холодный голос Бенкендорфа, — вы отнесете изучение им с вашей подачи статьи господина Чаадаева?