Затем, если бы и после визита Коли и Саши в Каменку родители Таси сочувствовали моему проекту, то в третьем акте я бы сообщила — Коле о своем желании, о своем выборе, и если бы встретила, на что я очень надеюсь, с его стороны к этому сочувствие, то указала бы ему, что он сам должен стараться приобрести себе хорошее мнение и расположение Таси и ее родных, и время, которое он имеет до осуществления этого проекта, он должен употребить на то, чтобы приготовить в себе хорошего семьянина, умеющего любить и уважать свою жену, всегда заботиться об ней и уметь переносить лишения и труды, неотразимо соединенные с семейною жизнью, одним словом, понять, что point de droits sans devoirs[11] — девиз моей жизни».

И немного кокетства в заключение:

«Что Вы скажете, мой дорогой, на все эти мечты? Я, вероятно, не доживу до реализации их, если таковой и суждено быть, но я хотела бы при себе положить зерно в землю, а там уж оно вырастет и без меня».

Чайковский был испуган внезапными и грозящими зайти столь далеко планами баронессы фон Мекк. Не хватало еще им сойтись семьями — тогда уж точно дружбе скоро придет конец.

Но как отказать — она наверняка обидится. Непременно обидится, со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями. Крайне нежелательными последствиями, надо признать.

Ответил он ей предельно дипломатично: «Мне кажется, что ни в каком случае не следует ни тому, ни другой знать о наших планах. Тасе нельзя дать понять, что для нее предназначается мужем Коля, потому что, будучи совершенным ребенком, она вообразит себе, что учиться нечего. Мечты о предстоящем счастии (она с самых ранних лет мечтает о муже и детях) могут отвлечь ее и без того рассеянную головку от уроков и занятий, могут внушить ей высокое о себе мнение, ну, словом, сбить с толку. Но еще менее я нахожу возможным указать теперь Коле на Тасю как на будущую его жену. Не забудьте, милый друг, что в шестнадцатилетнем юноше и притом таком развитом, как Коля, уже наверное пробудились инстинкты мужчины, что несложившаяся, некрасивая, ребячески наивная девочка не может теперь ему нравиться, что юношам, только что вышедшим из отроческого возраста, по большей части брак представляется скучной обузой, и поэтому он даже может проникнуться невольной антипатией к девочке, которая будет ему предназначена в супруги».

Тут же подслащает пилюлю: «Нет никакого сомнения, что из любви к Вам Коля поступит согласно Вашему желанию, но что может выйти хорошего из брака, который устроился только в угоду нежно любимой матери? Что, если указанная ему Вами подруга жизни не будет для него представлять ничего, кроме Вашей избранницы? Могут ли быть прочны подобные супружеские сочетания?»

Добавляет меду: «Я говорил сегодня с сестрой и зятем о задуманных нами планах. Нужно ли говорить Вам, что осуществление этих планов представляется им величайшим счастием. Они знают, как я чту Вас, они давно всей душой Вас любят, и Ваш сын не может не быть для них желанным зятем».

И, верный своей привычке откладывать все неприятное на потом, предлагает: «Зимой сестра с дочерьми и с мужем будет жить в Петербурге. Они были бы донельзя рады, если б Коля и Саша познакомились с ними. Для этого не нужно никакого предлога, никакого искусственно придуманного повода. Пусть Коля и Саша в одно прекрасное утро побывают у сестры, адрес которой я впоследствии сообщу Вам».

До зимы еще два месяца, авось обойдется.

Надежда Филаретовна продолжит обсуждение этой скользкой и чреватой последствиями темы. Чайковский убедит ее, что лучше отложить планируемое знакомство не до зимы, а на несколько лет.

«Совершенно немыслимо, чтобы юноша столь развитый. как Коля, видя Тасю рядом с старшими сестрами, мог по непосредственному влечению склониться в сторону первой, — напишет он. — А хорошо ли для счастья наших молодых людей, если в сердце его не сразу заронится искра симпатии к ней? Другое дело — через два, три, четыре года, когда Тася, в свою очередь, начнет расцветать и физически и умственно, а сестры ее уже сделаются по возрасту совершенно неподходящими для мальчика, каковым Коля все еще будет в то время…

Что Тася не будет нехорошим человеком, это я и теперь знаю, ибо из такого любящего сердца не может с годами сделаться дурное. Но будет ли она женщина, способная осчастливить мужа, этого ни я и никто из близких не знает. Характер ее очень странный, неровный, и воспитание ее стоило много труда, много слез всем, кто руководил ею, начиная с матери. Я надеюсь, что все шероховатости сгладятся со временем, но когда идет речь о том, чтобы уже теперь связать ее судьбу с сыном Вашим, то моя обязанность сказать: подождем».

Периодически Петр Ильич в своих письмах будет писать о Тасе. Увы, характеристики будут нелестны:

«Вот эта непостижимая неровность характера Таси и заставляет меня часто задумываться!»

Или же: «Это очень, очень странный ребенок, в котором несомненно хорошие качества сердца с проявлениями злобы и крайней капризности так перемешаны, что становишься иногда в тупик».

Баронесса фон Мекк настойчива и упорна. Не Тася, так Вера, какая, в сущности, разница? «Надо еще Вам сказать, милый друг мой, что во мне произошла маленькая перемена в деле будущей судьбы наших детей, а именно: я давно уже сделала такое наблюдение в жизни, результатом которого явилось убеждение, что в супружестве женщина должна быть старше мужчины, а в последнее время я еще больше и окончательно убедилась в этом. Вследствие того я нахожу, что гораздо было бы лучше, если бы нам удалось соединить Колю с Верою, а не с Тасею, тем более что в нее влюбиться он может сейчас, так как она взрослая барышня. Я думаю, они оба будут одних лет: Коле 16 апреля кончилось семнадцать лет. А для меня очень желательно, чтобы он как можно скорее попал на мысль заслуживать себе жену в семействе Александры Ильинишны, для того чтобы не влюбился ни в кого в Петербурге. так как он бывает у товарищей, где у всех есть сестры».

Ах уж этот Петербург! Коварный, прельстительный, зловещий… Разве можно найти там приличную жену? Да никогда!

«Относительно наших планов соединить Колю с одною из племянниц моих скажу Вам, что для меня одинаково желательно, чтобы он избрал ту или другую, ибо я одинаково сильно люблю (хотя и каждую по-своему) всех четырех. Определить же, которая из них лучше всего будет соответствовать условиям их обоюдного счастия, я в настоящую минуту не могу. Только время может уяснить мои сомнения и колебания в разрешении этого вопроса. А покамест мне остается только от души сожалеть, что до сих пор еще не состоялось ознакомление Ваших юношей с семейством сестры, и желать, чтобы это как можно скорее случилось», — ответит Чайковский.

Время работает на него — в ноябре 1881 года Вера выйдет замуж. За Колю, но за другого Колю, а точнее за Николая Александровича Римского-Корсакова, адъютанта великого князя Константина Николаевича, блестящего морского офицера и будущего губернатора Архангельской губернии.

Чайковский сообщит баронессе фон Мекк о предстоящей свадьбе племянницы и добавит: «Милый друг, я всегда подозревал, что мысль Ваша и моя мечта соединить судьбу этой чудесной девушки с судьбою Коли трудно осуществима ввиду того, что ей уже девятнадцать лет, а Коле нужно еще три года оставаться в училище. И вот подозрение мое оправдалось. Но мне тяжело отказаться от надежды породниться с Вами, и я осмелюсь выставить новую кандидатку — Анну. Этой милейшей девочке только что минуло шестнадцать лет; она не так красива, как ее две старшие сестры, но очень симпатична и замечательно умна. Итак, дорогая моя, было бы весьма желательно, чтобы Коля мог зимою побывать в Киеве и познакомиться с семейством сестры».

Несгибаемая женщина ответит: «Что же касается моих планов, то я все еще не теряю надежды на возможность осуществления их в другой форме. Есть еще Анна, есть Наташа, авось и мне с моим кандидатом посчастливится. А он ужасно мечтает о том, чтобы на масленице поехать в Киев к Александре Ильинишне, и я очень бы желала, чтобы это исполнилось».

«Капля камень точит», — гласит известная поговорка.

«Коля влюблен уже выше ушей. Одно из своих писем из Каменки он начинает следующими словами: "Дорогая мамочка, участь моя решена: или Анна Львовна, или никто!" А я его всё понемножку стараюсь сдерживать, чтобы курс окончил», — с радостью написала баронесса фон Мекк летом 1882 года.

«Анна писала вчера, что посещения Коли доставляют ей величайшее удовольствие», — в свою очередь пишет Чайковский.

В январе 1884 года Коля женится на Анне Давыдовой.

«Анна мне очень, очень нравится. В ней есть такая прелестная смесь самостоятельности и самоуверенности с какою-то детскою робостью и покорностью, что она совершенно очаровывает сердце. К тому же в ней много ума, бездна такта, и везде видно прекрасное воспитание. Одним словом, я лучшего ничего не могла желать для моего сына и горячо благодарю бога, внушившего мне эту мысль, и Вас, мой дорогой друг, моего единственного пособника в этом важном деле и даже больше, чем пособника, потому что Вы именно указали мне Анну», — напишет Чайковскому баронесса фон Мекк

В 1919 году по постановлению судебного заседания Коллегии ОГПУ Николай Карлович фон Мекк был расстрелян как участник контрреволюционной вредительской организации на железной дороге.

Алешу призвали на военную службу…

«Бедный, бедный мой Алеша! Вчера я был у него в Покровских казармах. На меня эта душная, грязная казарма, убитый и тоскующий вид Алеши, уже одетого по-солдатски, лишенного свободы и обязанного с раннего утра до вечера быть на ученье, — все это произвело тяжелое и удручающее впечатление!»

Брата Анатолия мучают безответная любовь и вечные неприятности по службе…

Модест, проводящий все время со своим воспитанником, отдаляется от собственной семьи все дальше и дальше…

Сестра Саша страдает припадками, непонятными, но очень сильными болями. Болит голова, болит в правом боку, болит все тело. Спасение одно — впрыскивания морфина. Саша стала истеричной и жизнь свою меряет от одного укола до другого. Вообще-то к морфину, как к панацее, она прибегала с давних пор. «Она и без того уже злоупотребляет им в течение нескольких лет, и очень может быть, что совершенное расстройство всей ее нервной системы есть следствие морфина. Страшно и подумать, чем все это может кончиться», — делится с Надеждой Филаретовной Чайковский, в очередной раз гостящий в Каменке. Вскоре доктора найдут причину болей, но легче больной от этого не станет. Милой, веселой, заботливой хозяйки, на которой держался дом, больше нет — вместо нее на свет родилась очередная страдалица. Такой страдалицей Александра Ильинична останется до самой смерти…

В Каменке теперь грустно. Сестра болеет, племянницы, особенно старшая — Таня, хандрят, тоскуют и то и дело устраивают беспричинные истерики, дела у зятя идут не лучшим образом… Райское место превратилось в какую-то тоскливую, совершенно чужую ему обитель. И погода не радует — все время дует холодный северный ветер, который Петр Ильич называет «беспощадным».

Осень на дворе, и в душе тоже осень. Он чувствует, что жизнь проходит. Ему вдруг захотелось иметь собственный дом. Пусть небольшой, но уютный, где, кроме него и слуг больше никого не будет. Славный покойный дом, непременно — с садом, где можно будет гулять, не опасаясь встретиться ни с кем…

«Что-то я размечтался, должно быть, обстановкой навеяло», — думает он.

А между тем дела его не так уж плохи.

Даже напротив — хороши.

К празднованию двадцатипятилетия вступления на престол Александра Второго Чайковскому заказывают написать музыкальную картину, изображающую «Черногорию в момент появления русского манифеста о войне».

В Большом театре идет опера «Опричник», которую Чайковский написал (включая и либретто) по одноименной драме И. И. Лажечникова в 1872 году. «Опричник» уже шел в 1894 году на сцене Мариинского театра в Петербурге. А еще в Большом театре готовятся ставить «Евгения Онегина». Чайковского очень интересует — может или не может эта опера удержаться на сцене и сделаться репертуарной. Репертуарная опера приносит своему создателю стабильный доход в виде процента от сборов и, конечно же, способствует росту славы.