— Козе-ел! Я тебя ненавижу-у, козе-ел!!! — кричал визгливый женский голос.

— Как человека прошу, сука-а! Заткнись! Я за себя не ручаюсь!!! — перекрывал его сильный и сиплый мужской голос.

В квартиру Чуприна распахнулась входная дверь, мимо Татьяны в коридор ввалились трое подростков с радостными возбужденными лицами. В руках у двоих их них были полиэтиленовые пакеты.

— Дядя Лень! — громко объявил один из «киндеров». — Мы вашу машинку подобрали. Случайно обронили, да?

— Ее еще собрать можно, починить… — уверенно заявил второй «киндер».

Леонид Чуприн не ответил. Вообще не обратил внимания на подростков, возникших в его квартире. Не отрываясь, он во все глаза смотрел на Татьяну. Таким взглядом смотрят на привидение или на воскресшего покойника. Особенно, если не верят в подобные «явления природы». Татьяна взгляда не отводила. Чуть виновато улыбаясь, смотрела ему прямо в глаза. С некоторым испугом и вызовом одновременно.

«Киндеры» переглянулись и, пожав плечами, исчезли из квартиры. Только грустно звякнули «останки» несчастной «Эрики». Подростки оставили два полиэтиленовых пакета в коридоре перед дверью.

Леонид Чуприн и Татьяна Котова так и стояли на значительном расстоянии и напряженно всматривались друг в друга. Челкаш не выдержал вибрирующего в воздухе напряжения и неуверенно залаял. Но и он тут же замолчал.

Вдалеке над центром города прогремели раскаты грома.


Через час на Москву налетел ураган. Невиданной силы и свирепости. Он широкой полосой прошелся с северо-запада на юго-восток. Свирепствовал всего пару часов, но бед принес неимоверное множество. Вырвал с корнем и повалил несколько тысяч старых деревьев, в основном, лип и тополей. Сломал и расшвырял в разные стороны большинство рекламных щитов, сорвал со старых крыш кровлю, выбил несколько сотен беспечно оставленных раскрытыми окон. Два десятка перевернутых легковых машин и небольших торговых киосков, не счет.

Параллельно с завываниями ветра на город хлынул ливень. Кое-где даже с градом. Холодные потоки воды мгновенно превратили узкие переулки в ручьи, улицы и проспекты в полноводные реки. К этому в городе никто не был готов.

Рассказывали, на перекрестке в самом центре города видели бомжа-старика. С торбой за плечами и посохом в руках, он, как древнегреческий оракул, раскинув руки в стороны и тряся седой головой, орал громовым голосом:

— Во-от… оно-о-о!!! Возмездие-е! За грехи ваши-и!!!

Наблюдавшие сие публичное выступление, не знали: смеяться или плакать.

Уже через час по распоряжению самого Юрия Лужкова при московской мэрии был создан специальный штаб по борьбе с последствиями разбушевавшейся стихии. Пожарные машины с сиренами и включенными фарами катерами буравили залитые на полметра водой улицы. Вызовы «скорой помощи» по сотовым телефонам удвоились. Потом и утроились. На столичных магистралях образовались гигантские пробки. Троллейбусы встали. Автобусы и легковые «Газели», разумеется, тоже.

Москвичи и гости столицы, застигнутые ураганом на улицах и проспектах, бросились в магазины и кафе. Большинство укрылось в чужих подъездах или в подземных переходах. Но этим повезло меньше. Уже минут через десять, после начала ливня, подземные переходы превратились в подземные озера. Все укрывшиеся в них оказались по колено в воде. Канализационные стоки не справлялись с бурными потоками, хлынувшими с небес. Ходили слухи, где-то даже затопило станцию метро. Не обошлось и без жертв. Особенно пострадали люди преклонного возраста. Перед институтом Склифосовского образовалась очередь из машин «Скорой помощи».

Впоследствии старожилы утверждали, они не припомнят такого урагана. Хотя, старожилы для того и существуют, чтоб чего-то там «не помнить». Московские сторожилы всех уже достали своим беспамятством. Свежей тертой моркови надо больше трескать на завтрак, да сушеных абрикосов. Очень способствует улучшению мозговой деятельности. Просветляет память. Об этом любой медик знает с первого курса.

Москвичи и гости столицы в последними словами обзывали Гидрометеоцентр, который не удосужился заблаговременно предсказать приближение стихийного бедствия. Мало кто знал, что за час до урагана по кабинетам этого заведения гуляла паника.

— Анаконда! Анаконда! — испуганно из уст в уста передавали друг другу сотрудники угрожающее загадочное слово. Они имели в виду, всего-навсего, атмосферное давление. По краям мегаполиса, буквально по Кольцевой дороге оно было аномально низким, в центре, где-то в районе Бульварного кольца, аномально высоким. Идеальные условия для возникновения урагана. Это даже школьники семиклассники знают.

Словом, рядовые граждане, на чем свет крыли власти. Особенно досталось демократам. Каждому трезвомыслящему столичному жителю хорошо известно. Ничего подобного при коммунистах не наблюдалось. Короче, во всем виноват Чубайс!


Ничего этого Валерий Суржик не знал. Приемник в машине отсутствовал, украли какие-то умельцы еще полгода назад. Небо над головой было чистым и безмятежно голубым. Ни облачка. В это время он подъезжал к окраине Волоколамска.

На бензоколонке энергичная девица в окошке охотно и бестолково объяснила ему, как удобнее проехать. По словам королевы бензоколонки, детский дом с ласковым названием «Журавлик» располагался в трех минутах езды.

— Слышали, что у вас в Москве творится?

— У нас всегда так! — пожал плечами Суржик. — А что случилось?

— Вы что, ничего не знаете!? — вытаращила голубые глазищи девица. Они у нее и так были на два размера больше нормального. Теперь превратились в голубые блюдца. Как у бульдогов из сказки Андерсена.

— Конец света! — затараторила девица. — Ураган налетел. Двести метров в секунду. По радио передавала. Метро затопило! Останкинская башня рухнула!

— Как же мы теперь без телевизора? — равнодушно хмыкнул Суржик.

— Вот почему вас, москвичей, все не любят? — начала новый цикл девица.

— Завидуют! — отрезал Суржик.

Девица ничуть не обиделась. И даже помахала вслед ручкой. Она изнывала от безделья. Утро кончилось, рабочий день уже начался. Потому никто не жаждал заправлялся.

Подъезжая к старому барскому особняку, Суржик и сам не заметил, как попал в прошлое. Лет на двадцать назад. Угодил прямиком в славные восьмидесятые годы. Один кумачовый плакат над кирпичными воротами чего стоил. Каждому, кому перевалило за сорок, он был знаком до зубовного скрежета.

«Миру — мир!». Без разночтений. Коротко и выразительно.

В воротах особняка, бесстрашно загородив дорогу его «Форду», возникли два щуплых подростка. Оба в дешевеньких джинсах, в белых рубашках и с красными галстуками на тонких шеях. На рукавах у обоих красовались повязки. Оба, как по команде, дружно взмахнув руками, отдали Суржику салют.

«Взвейтесь кострами! Синие ночи!»

— Вы к кому?

— Пропуск у вас имеется?

Суржик высунулся из машины и предъявил стражам социализма свой членский билет союза писателей. Обычно это производило должное впечатление. Подростки долго и внимательно читали содержание его «корочки». Потом еще дольше сравнивали фотографию в членском билете с оригиналом. Прямо неподкупные суровые пограничники.

«На границе тучи ходят хмуро!».

— Не похож? — озабоченно поинтересовался Валера.

— На фотографии у вас волос больше! — строго сказал один из стражей. Что было совершеннейшей правдой. Членский билет на новый Суржик обменял лет десять назад. В те далекие славные времена волос на его голове было значительно больше.

— Кто-нибудь из начальства имеется? — спросил Валера.

Подростки дружно кивнули, но хмурое выражение не сходило с их пионерских лиц.

— У нас приказ!

— Посторонних не пускать!

— В случае неповиновения, стрелять на поражение! — понимающе кивнул Суржик.

Он раскрыл дипломат, достал две книги «Отважный муравей», два «Сникерса», две пачки жевательной резинки с ментолом. Почти насильно сунул в руки мрачным и неподкупным стражам социализма.

— Что это? — хмуро поинтересовался тот, который стоял чуть ближе.

— Взятка! — бодро ответил Суржик.

Подростки переглянулись и, одновременно вздохнув, распечатали «Сникерсы».

— Нам может нагореть! — прожевывая, заявил тот, который стоял ближе.

— Машину придется оставить! — добавил тот, который стоял чуть дальше.

Пришлось оставить «Форд» у ворот. Отогнать чуть в сторону, под тень старых лип, которые стройными рядами отгораживали территорию детского дома от остального мира. Валера взял с переднего сидения дипломат и, подмигнув стражам социализма, деловой походкой направился к главному корпусу.

Ступив на территорию детдома, Суржик понял, что он спит, и видит бредовый, навязчивый сон. Или попал на съемки фильма «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен!». Все было бы хорошо. Но уж слишком много вокруг пионеров. По разным направлениям, парами или тройками, держась за руки, маршировали. Так и шастали туда-сюда, туда-сюда…. И все поголовно отдавали ему салют.

Мистика усугубилась, когда он услышал за спиной резкий окрик:

— Журналист!

Суржик остановился как вкопанный в землю пограничный столб, повернулся и увидел перед собой на аллее точную копию артиста Евстигнеева. В роли начальника пионерского лагеря. Только у этого на шее не было пионерского галстука. Остальное совпадало до мелочей. Лысина, обтянутые парусиновыми штанами женские бока, длинный нос и настороженные бегающие глазки.

«Сейчас спросит: „Компоту хочешь?“» — подумал Суржик.

— Кто пустил? — спросил начальник пионерлагеря. То есть, детдома.

— Самовольно! — отрапортовал Суржик.

— Не положено!

— Если нельзя, но очень хочется, то можно!

— Демагогия! И нарушение, понимаешь, внутреннего распорядка!

— Союз писателей приветствует вас! — доложил Валера. И на всякий случай отдал некое подобие чести. Козырнул, так сказать.

— Писатель?

— Так точно! Детский. Валерий Суржик.

— По какой надобности?

— Командировка. Опыт воспитания молодежи. Описать и передать другим. Как эстафетную палочку. «Тимур и его команда», «Школа мужества» и все такое, — с комсомольской убежденностью в голосе заявил Валера. Когда надо, он и это умел. Актерство в юности не проходит даром.

— Время собирать камни! — для пущей убедительности добавил Валера.

Взгляд начальника оставался тем же суровым.

— «Мальчиш-Кибальчиш»? Одобряю.

Суржик достал из дипломата экземпляр своей книги, протянул «Евстигнееву». Тот взял «Отважного муравья», небрежно пролистал несколько страниц.

— Вы случаем не… педерас? — подозрительно спросил он. — Среди писателей очень процветает это явление. Особенно, которые вокруг детей увиваются.

«Сходу в лоб закатать или погодить?» — с тоской подумал Суржик. Но, преодолев искушение, вежливо поинтересовался у дубля артиста Евстигнеева:

— Сколько воспитанников у вас в подчинении?

— Шестьдесят семь.

— Поровну? Мальчики-девочки…

— Тридцать семь девиц. Парней тридцать.

— Обучение, проживание — раздельное? — продолжал с напором Суржик. Он давно усвоил истину. Главное, ошеломить вопросами. Не упускать инициативу.

— Не хватало, чтоб они спали в одной палате! — рассудительно отвечал «Евстигнеев», листая книгу Суржика, — Им только дай волю. Такой разврат пойдет по детскому дому, разнесут по бревнышкам. Контингент сложный.

— Понимаю вашу озабоченность!

— Почему «Отважный муравей»? — спросил он, захлопывая книгу. — «Отважный пионер» было бы лучше! Патриотичнее!

Фамилия «Евстигнеева» оказалось, совсем наоборот, Варфоломеев. Андрей Иванович Варфоломеев. Но от этого не было легче.

Идиотизм происходящего усугублялся с каждой минутой.

Кабинет директора детдома являл собой отделение местного краеведческого музея. Не меньше. Эскпозиция, по стенам и стеллажам просторного кабинета отражала славные времена социалистических соревнований. Пятилеток в четыре года. Первенства в космосе и в области балета. Портреты основоположников, Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, отличались чудовищно густыми бровями. И суровыми взглядами. Каждый чем-то отдаленно напоминал Брежнева. Явно местный художник поднаторел в написании именно Генерального секретаря ЦК КПСС.

Словом, каждый, входящий в кабинет, должен был ощущать трепет.

Суржик и Варфоломеев-Евстигнеев сидели в креслах. Каждый на своем месте. Как и положено. Варфоломеев-Евстигнеев за массивным столом, писатель Суржик перед оным. С блокнотом в руках.

— Ваше педагогическое кредо? — спросил Суржик.

Начальник Варфоломеев-Евстигнеев крякнул. Очевидно, недолюбливал слово «кредо», но ответил. Четко, как и подобает отставному военному: