— Прошлой ночью ты меня уже назвала этим именем!

— Знаешь что, милый! — рявкнула Надя.

— Что!? Давай, давай! Вывали все, что накопила!

— Ты мне тоже… не девственником достался!!!

Несколько секунд оба ошалело смотрели друг на друга. Потом, не сговариваясь, громко захохотали. Оба держались за животы, раскачивались из стороны в сторону и показывали друг на друга пальцами. Потом шагнули навстречу друг другу и обнялись…

ОН гладил ее по волосам и прижимал к себе изо всей силы. ОНА, уткнувшись носом ему в грудь, тихо вздрагивала. То ли всхлипывала, то ли продолжала смеяться. Потом, обнявшись, ОНИ медленно пошли к машине. Захватили по пути с капота полиэтиленовые пакеты с продуктами и скрылись в подъезде…

Пенсионерка Анна Игнатюк еще долго держала второй подъезд в зоне своего пристального внимания. Но оттуда никто не выходил. Потом шарила окулярами полевого бинокля по всему двору. Детская песочница, Избушка на курьих ножках, качели…. Увы! Больше ничего достойного во дворе не наблюдалось…

ОНИ сидели на кухне, пили какое-то светлое вино из длинных бокалов и заедали голладским сыром. Не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. И улыбались. Но что-то такое изменилось в их отношениях, что-то произошло.… Если бы тогда Суржик…. Если бы…

Ночью в постели ОНИ окончательно помирились. И не раз. А утром ОНА исчезла…

7

Москва постепенно приходила в себя от урагана. Бригады рабочих в оранжевых жилетах пилили поваленные деревья на части и методично с грохотом кидали их в кузова самосвалов. Аварийные бригады натягивали порванные провода. Дворники дружно махали метлами и лопатами. Оглушительно чирикали воробьи. Опять ярко светило солнце. Количество пьяных бомжей вокруг коммерческих киосков заметно увеличилось.

Лохматый меньший брат Челкаш пребывал в мрачном расположении духа. Лежал на тахте в «кабинете», сверлил взглядом черноволосую и периодически тяжко вздыхал. После смерти Ольги Петровны в его владениях неоднократно появлялись женщины. Самых разных пород. Оставались ночевать, готовили завтрак, бегали в «Универсам», пока они с хозяином совершали традиционные променады вдоль Головинских прудов. Некоторые задерживались на неделю-другую. Не больше. Но все они вели себя, как подобает. Знали свое место. Эта же…

Эта черноволосая нарушает все правила приличия. Вторую неделю каждый вечер приходит, как к себе домой, и даже не угостит говяжьими сардельками. «Эрику» в окошко выкинула, постоянно пререкается с хозяином, топает как слон своими каблучищами, того гляди, на лапу наступит. А его, полноправного хозяина трехкомнатной квартиры, ни разу не почесала за ухом.

Правда, последнее время ведет себя потише. Не орет больше, как пьяный сосед. Первую неделю вообще веселая была, девочкой порхала. Даже обеды готовила. Два раза. Теперь только вздыхает и страдает. О чем? Неизвестно.

«И скучно. И грустно. И некому лапу пожать!».

Короче, черноволосая все больше и больше разочаровывает.

Да и сам хозяин не лучше. Напялил на ногу белый дурацкий сапог и никакими зубами из квартиры его не вытянешь. Спасибо соседке Наташе, не забывает брать с собой на улицу. Сегодня с утра вообще! Смотреть на обоих противно! Вон…

Черноволосая уселась в кресле за столом на месте хозяина и опять страдает, будто у нее мешок мозговых костей отняли. А хозяин как дурак, скачет на одной ноге по кухне вокруг плиты, завтрак для нее готовит. Смех! Так бы и тяпнул за пятку! Набухал в тарелку холодной овсянки с тушенкой и швырнул на пол. А в миске с водой муха плавает.

Эх, тяжела ты, собачья жизнь! Нет тебе покоя днем, ночью, и говорить нечего!

Татьяна, действительно, сидела в «кабинете» за столом, как египетский Сфинкс. На лице ее застыло выражение равнодушие и безразличия. Если честно, несколько демонстративное выражение. Письменный стол перед ней был девственно чист. И пуст. Ни пишущей машинки, ни рукописей, ничего. Обычный обеденный стол, покрытый цветастой клеенкой. Только в правом углу возвышалась стопка книг.

После признания, неожиданно вырвавшегося из нее, по поводу «черного человека», Леонид ни разу, ни словом, ни взглядом не напомнил ей об этом. Будто этого не было вовсе. Их отношения застыли на какой-то мертвой точке. Ни туда, ни сюда. Не жена, не любовница. Так, приходящая женщина. Правда, в постель затащил сходу, она и сообразить не успела. Очухалась только утром.

Кто в этом виноват? И что теперь делать?

В коридоре пронзительно зазвонил телефон.

— Возьми трубку!!! — донесся из кухни крик Чуприна.

Татьяна по-прежнему сидела, не шелохнувшись, как египетский Сфинкс. Телефон продолжал звонить. В «кабинете» появился Леонид. В одной руке горячая сковородка, в другой горячий чайник. Едва наступая на ногу в гипсе, приблизился к столу.

— Возьми трубку! — жестко сказал он. — Не видишь, у меня руки заняты!

— Что я должна отвечать? — встрепенулась Татьяна.

— Откуда мне знать! Посылай всех… куда подальше!

Татьяна понимающе кивнула головой. Но не встала, к телефону не пошла. Была в каком-то ступоре. Чуприн, балансируя у стола на одной ноге, попытался локтем отодвинуть книги и поставить на их место сковородку. Естественно, уронил стопку книг. Они посыпались на пол с шумом и грохотом.

Челкаш встал на тахте во весь рост, демонстративно отряхнулся, спрыгнул на пол и, не оглядываясь, ушел в дальнюю комнату. Смотреть на кошачьи игры ему было противно. Никакого самоуважения.

Леонид поставил в самый центр стола чайник, перед Татьяной грохнул на подставку сковородку с шипящей яичницей. Прихрамывая, вышел в коридор.

— Абонент вне зоны досягаемости! — рявкнул он в трубку.

Ушел на кухню, через секунду вернулся в «кабинет», поставил перед Татьяной тарелку, чашку, вилку. Шмякнул на ее тарелку увесистый кусок пережаренной яичницы. Пристроился сбоку на стуле, с аппетитом начал поедать свою порцию прямо из сковородки.

— Копай! — кивнул он Татьяне. — При твоей работе необходимы калории.

— Спасибо, не хочется, — ответила она.

— Ешь! Я сказал!!! — рявкнул Чуприн, набивая себе полный рот.

Татьяна вздрогнула, будто ее ударили током высокого напряжения.

— Не кричи на меня… пожалуйста!

— Думаешь, почему американцы все такие веселые и здоровые?

— Не видела ни одного американца живьем.

— Каждое утро едят яичницу.

— У меня от яиц аллергия. Я пойду красными пятнами.

— В каких местах? — строго спросил он.

— По всему телу.

— Вечером разберемся, — мрачно пообещал Чуприн.

Он насильно всунул ей в руки вилку, в другую кусок хлеба, пододвинул тарелку с яичницей прямо ей под нос. Сам с аппетитом принялся уничтожать яичницу в сковороде. Татьяна начала вяло ковырять вилкой.

— Мы с тобой как муж с женой, — горько усмехнувшись, вздохнула она.

Чуприн не ответил. Скорчил какую-то неопределенную гримасу.

— Кстати, сколько тебе лет? — неожиданно спросила она.

— Восемьдесят шесть! — без запинки ответил Леонид. В ответ на удивленно вскинутые брови Татьяны, пояснил. — В нашей стране год надо считать за два. Кушай, кушай!

— Ты добрый! — вздохнула Татьяна. — Другой бы меня в окно выбросил. Вслед за «Эрикой». Я тебе приношу одни неприятности.

Чуприн отрицательно помотал головой.

— У меня самого скверный характер.

— Ты добрый! — возразила Татьяна. — Наивный и непрактичный.

— Я недобрый человек!

— Нет, нет, ты добрый!

— Только не начинай все сначала, ладно? Стрижено, — брито, черное, — белое!

— Мы наверняка родились под одним знаком. Я — Стрелец, а ты кто?

— Козел, — усмехнулся Леонид. — Недавно на автобусной остановке подкатился к одной девице. По привычке, не больше. Знаешь, как она меня отбрила? «Посмотри назад! У тебя из задницы песок сыплется! Старый козел!».

— Не разделяю подобного мнения! — сухо откомментировала Татьяна.

— Тебя что, сильно обидели в детстве? — поморщившись, спросил Чуприн. — Чем ты постоянно недовольна?

Татьяна отодвинула от себя тарелку, благодарно кивнула. Достала из сумки платочек, аккуратно промакнула губы. Посмотрела на часы, вздохнула.

— У меня было счастливое детство. Как у всех советских детей.

— На работу опоздаешь, — буркнул Леонид.

— Я вот смотрю на тебя, и знаешь, у меня возникает странное чувство…

— Догадываюсь какое.

— Выслушай сначала! — повысила голос Татьяна. — Почему ты постоянно перебиваешь? — несколько секунд она молчала. Потом продолжила, — Однажды, еще в детском саду. В нашей группе появился один мальчик. Высокий такой, худенький. Как сейчас помню…. Он был чуть старше. Его перевели из другого детского сада. Так вот. Он сразу начал всех терроризировать! Отбирал игрушки, конфеты. Мы его прозвали — Фриц!

Леонид удивленно вскинул брови, быстро взглянул на Татьяну каким-то странным взглядом. Будто она произнесла вслух нечто крайне неприличное.

— Меня он особенно невзлюбил, — вздохнув, продолжила Татьяна. — Помню, подошел ко мне и вдруг говорит: «Если не будешь отдавать мне свое печенье и конфеты…»

— «…засуну тебе в трусы целый пук крапивы! Целый месяц сидеть не сможешь!» — продолжил Чуприн. И громко засмеялся. Откинул голову назад и начал, смеясь, раскачиваться на стуле из стороны в сторону.

— Откуда-а… ты-ы… знаешь!? — понизив голос, прошептала Татьяна.

Леонид продолжал смеяться. Громко и весело. От души.

— Я тоже, знаешь… детство не на Луне провел. Я тоже, представь себе, ходил в детский сад…

— Около кинотеатра!? — потрясенно спросила она.

— За углом… — смеясь, кивнул Леонид. — Между поликлиникой и аптекой.

— Да, да.… Во дворе две скамеечки…. Песочница…

— И грибок от дождя, — поддержал Чуприн. — Меня перевели из другого детского сада. Помню.… Была там одна такая…. Воображала! Ее так и звали — «Воображала, хвост поджала!». Очень она мне на нервы действовала. Всю дорогу что-то жевала, жевала, как корова. А я в детстве все время жрать хотел. Я ей так сразу и сказал: «Если не будешь делиться по-товарищески, засуну тебе в трусы целый пук крапивы! Целый месяц сидеть не сможешь!». Подействовало! — весело закончил он.

Татьяна долго молчала, подозрительно смотрела на Чуприна. Тот, как ни в чем, ни бывало, налил в чашки кипяток, кинул в них по пакетику «Липтон».

— Фриц!? Неужели это ты!? — ошарашено спросила она.

— «Я с детства не любил овал! Я с детства угол рисовал!» — уклончиво ответил Леонид Чуприн.

— Я очень боялась, что не смогу целый месяц сидеть.

Чуприн неопределенно хмыкнул, пожал плечами. Отхлебнул из чашки глоток чая. Поморщился, добавил еще одну ложку сахарного песку. Татьяна опять долго молчала. Недоверчиво прищурив глаза, следила за каждым движением Леонида.

В жизни любого из нас полно мистики, фантастических совпадений. Невероятных, на первый взгляд случайных встреч, больше, чем можно себе представить. У любого выше крыши. Большинство не обращают на эти знаки Судьбы ни малейшего внимания. Равнодушно проходят мимо, озабоченные недостатком денег или отсутствием карьерного роста. Или еще какой-нибудь подобной глупостью.

«Во-он! Видишь?» — показывает тебе Судьба потного старика, который из последних сил волочет на себе в поликлинику полупарализонную старуху с безумным взглядом из-под пряди седых волос. «Это твое будущее. Таковым будет финал!». Но ты этого не видишь, не замечаешь. Ты весь в предвкушении предстоящего свидания с изящной, кокетливой Ирочкой Сафоновой из Театральной библиотеки. У нее такие стройные ножки! Она так весело с готовностью смеется на каждую твою шутку. Прелесть, какая девочка!

«Обрати внимание!» — не унимается Судьба. И сталкивает тебя в лифте с хамоватым толстяком, который в ярости трясет кулаками перед лицом беспомощного испуганного старика. «Ты меня достал! Я тебя сдам в дом для престарелых!». Тебе неприятно, противно, стыдно. Почему-то в большей степени за себя. А Судьба-злодейка нашептывает тебе на ухо пакостным голосом: «Это один из вариантов твоей старости!».

«Попроси эту черноволосую показать тебе фотографию ее матери! Увидишь, какой она станет через пятнадцать-двадцать лет!» — хихикает Судьба, почему-то голосом соседки по лестничной площадке. Алкоголички, состоящей на учете в психдиспансере.

Но ты резко встряхиваешь головой и видишь перед собой красивую черноволосую женщину. Слегка за тридцать. У нее огромные выразительные глаза. Не глупа, образована. В тебя втрескалась по уши. Она явно способна любить до самоотречения.

«Попроси показать фотографию ее матери!».

— Неужели ты был способен? — спросила Татьяна.