Такое деликатное начало несколько смягчило Хотендорфа, и он расслабился в своем кресле. Аннелиза еще раньше заметила, что ее муж постоянно испытывает потребность в самоутверждении и любое потворство его тщеславию притупляет гнев, который словно исходил от него постоянно, как аромат, выделяемый мускатным орехом.

– Мы сознательно использовали присутствие де Грота, чтобы задержать англичан на несколько дней на нашем острове. За это время мы так основательно обследовали их корабль, что, клянусь, ни одна блоха не осталась незамеченной. Пока они находились у нас, мы не теряли времени и прочесали их злополучный Ран-Айленд, но и там ничего не нашли. Возможно, после побега с «Острова сокровищ» ваш контрабандист опять вернулся к пиратам, а их, сами знаете, сколько рыщет в наших водах. Но вот один из моих людей высказал интересную мысль – что, если этот прохвост скрывается среди британских моряков под видом их офицера? Поскольку «Остров сокровищ» уже покинул бухту, вся надежда только на вашу жену – она единственный человек на Банда-Нейре, кто может опознать его. Мы просим только, чтобы она взглянула на англичан с «Доблестной Елизаветы» и сказала, нет ли среди них беглеца.

Продолжая беседовать друг с другом, ни губернатор, ни Питер ни разу не взглянули на Аннелизу, они даже не спросили ее согласия, думая только о том, насколько она может быть полезной для их планов. Разумеется, при таком подходе то, что она во всех отношениях была лояльной дочерью своей страны, почтенной замужней женщиной, готовящейся стать матерью, для них абсолютно ничего не значило. Зато сама Аннелиза не могла оставаться равнодушной к такому обращению. Больше всего ей хотелось заслужить уважение людей, получить их высокую оценку, и теперь она вовсе не собиралась расставаться со своей мечтой из-за равнодушия и презрения к ней черствых, самодовольных «хозяев жизни», каковыми, без сомнения, являлись губернатор и ее муж.

Аннелиза вдруг почувствовала ненависть к компании и к той жизни, о которой некогда страстно мечтала. Как поздно она поняла, что в действительности никогда и не нуждалась в чьем-либо одобрении, так как в ней самой уже было заложено все для того, чтобы стать счастливой.


Проклятые голландцы! Сколько можно держать их в помещении гауптвахты!

– Вас никто не арестовывал, – заявил приставленный к ним офицер, когда Ричард в десятый раз выразил общий протест команды «Доблестной Елизаветы». – Просто вам нужно подождать, пока будет произведено инспектирование.

Майкл отлично понимал, из-за кого был затеян весь этот спектакль, и чувствовал себя виноватым. Правда, его немного утешало то, что моряки, похоже, не имели к нему претензий и даже шутили по поводу того, что утерли нос голландцам, не выдав его секрета. Каким-то образом им стало известно о его нежных чувствах к Аннелизе, и теперь каждый, стараясь сделать это незаметно, подходил к нему и обещал сделать что-нибудь, чтобы он мог побыть с ней минуту-другую.

Наконец двойные двери кабинета с шумом распахнулись. Губернатор вышел к ним в сопровождении двух помощников и Аннелизы; ее муж шагал сзади, крепко держа жену за локоть.

Англичан попросили выстроиться в один ряд, и Майкл оказался точно посередине этой шеренги. Моряки один за другим делали шаг вперед, и по мере того как его очередь приближалась, Майкл мог слышать тихое бормотание Аннелизы:

– Нет, этого человека я раньше не видела.

– Следующий! – тут же отрывисто выкрикивал помощник губернатора.

Англичане по очереди делали чопорно-вежливый поклон и, лихо прокручиваясь на каблуках, поворачивались к Аннелизе сначала спиной, потом боком и, наконец, лицом. И каждый раз ей приходилось тихо отвечать: «Нет, это не тот человек, что был на корабле», «Нет, он – не преступник». Она ни разу не отвела глаз, ни разу не скользнула взглядом по строю, чтобы посмотреть, кто сейчас предстанет перед ней. Ее ответы были спокойны и бесстрастны. Она оглядывала моряков одного за другим с методичностью хозяйки, отбраковывающей подпорченные яблоки на рыночном прилавке.

Чем ближе подходила его очередь, тем больше тревожных мыслей теснилось в голове Майкла. Что, если она не выдержит и предаст? У него было достаточно времени, чтобы обдумать план спасения. Разумеется, в случае чего он перемахнет через заграждение и попытается убежать. Но пока ему лучше было не упускать ни одной секунды и постараться получше рассмотреть ее.

На Аннелизе была дорогая одежда: платье по цвету точно соответствовало румяному плоду мускатного ореха, а подобранная в тон абрикосовая накидка очень шла ей. Ее голова была полностью закрыта, так что вряд ли кто-либо из присутствовавших предполагал, какое море красоты выплеснулось бы на них, если бы она сейчас выпустила волосы на свободу.

Майкл почувствовал, как в нем зашевелилась ревность. Питер Хотендорф, вероятно, позволяет себе это удовольствие каждую ночь, даже не допуская мысли о том, что кто-то еще, кроме него, уже наслаждался этими изысканными сокровищами. Но это он, Майкл, первым увидел ее. Всю, целиком. Это он распустил ее пышные волосы и позволил им обтекать его обнаженную плоть. Он пропускал между пальцами шелковую массу и вдыхал принесенный ею аромат свежести и дождя, в то время как руки ласкали ее тело и открывали самые сокровенные ее тайны. Даже если бы Хотендорф засадил Аннелизу в корзину для мускатного ореха и откуда выглядывал только один локон, Майкл все равно угадал бы, что сокрыто внутри.

Сейчас ему оставалось только радоваться тому, что за время плена он сильно похудел, униформа висела на нем как на вешалке. Благодаря этому обстоятельству последствия его воспоминаний о самых интимных минутах на этот раз остались никем не замеченными.

Наконец подошла его очередь.

Он в упор смотрел на Аннелизу, а она не отрывала взгляда от воображаемой точки выше его плеча. Таким образом, тем, кто стоял сбоку, наблюдая за каждым ее движением, должно было казаться, что она смотрит ему прямо в глаза.

Коротко поклонившись, Майкл размышлял при этом, как она воспринимает их столь неожиданную встречу сейчас – ведь Аннелиза видела его при дневном свете. Затем, как и каждый выходивший из строя до него, он повернулся, с трудом удерживаясь от желания протянуть к ней руки и привлечь ее к себе.

Теперь, когда Майкл смотрел в сторону, Аннелиза бегло окинула взглядом его коротко остриженные волосы и гладко выбритое лицо, вспоминая, как отмывала его щеки и губы от затвердевшей на них соли, как дрожали тогда ее пальцы.

Сердце ее замерло в ожидании, и в этот момент Майкл незаметно скосил глаза. Их взгляды встретились, и в ее расширившихся зрачках он прочитал такой же голод, какой испытывал сам. И еще – невыносимую боль.

Из всего этого можно было заключить, что если Аннелиза собирается выдать его, то все свершится сейчас.

– Этот человек – не преступник, – услышал он тихий и такой знакомый голос. Майкл не был уверен, заметил ли кто-нибудь, что на этот раз ее слова прозвучали чуточку по-иному. Он снова поклонился и, четко печатая шаг, отправился обратно в строй, заняв место рядом с теми, кто уже прошел проверку.

Стоя среди своих товарищей, Майкл изо всех сил старался скрыть торжествующую улыбку. Она не предала его. В ее дерзкой лжи он видел подтверждение их неразрывной связи друг с другом.

Она любила его и пыталась защитить. Только человек, любивший так же глубоко, как он, мог вынести эту муку и сохранить выдержку, даже зная, что встретиться еще хотя бы один раз им уже вряд ли суждено.

Освидетельствование продолжалось, но Майкл уже не ощущал того сжимающего беспокойства, которое терзало его всего несколько минут назад; напротив, теперь он упивался каждой секундой затянувшегося процесса. Сейчас он имел возможность смотреть на нее в полной уверенности, что никто не обратит на это внимания, – все его товарищи, стосковавшиеся по женщине точно так же, как он, не сводили с нее глаз. В эти самые трудные для нее минуты Аннелиза была невероятно красива, несмотря на свое строгое одеяние и отвратительно уложенные волосы, так что, если бы он не наблюдал за ней, это скорее показалось бы подозрительным.

Неожиданно ему стало стыдно: как мог он позволить себе смотреть на нее с той же похотью, что и остальные присутствовавшие на опознании? Она не предала его – он не должен мешать ей. Что бы он ни испытывал сейчас, Аннелиза здесь ни при чем. В той или иной степени она удовлетворена своей новой жизнью, мужем; голландские власти обходятся с ней уважительно, и она получила, что было нужно ее душе. Он был не вправе делать то, что могло бы поставить под угрозу все ее приобретения.

Наконец последний англичанин был освидетельствован и отпущен, при этом голландский губернатор выглядел откровенно раздосадованным и озадаченным. Стараясь скрыть разочарование, он вышел вперед и обратился к присутствующим:

– Благодарю за содействие, джентльмены. Как вы помните, сегодня вечером состоится бал, и все вы будете на нем желанными гостями. Надеюсь, что события этого дня не помешают вам от души повеселиться. Осмелюсь предположить, что госпожа Хотендорф также не откажется присутствовать на нашем празднике.

Англичане одобрительно загудели, а Питер Хотендорф поджал губы и сморщился, словно во рту у него неожиданно оказался лимон.

В это время Майкл, перехватив удивленный взгляд Аннелизы, понял, что ей не было известно о присутствии моряков на предстоящем вечере. Какую-то долю секунды ее глаза излучали радость, потом в них появилось знакомое выражение безучастности, что происходило всякий раз, когда она хотела спрятать свои чувства. Только человек, опасающийся, что его слабости могут быть обращены против него, мог воспитать в себе такие навыки.

Майкл едва заметно наклонил голову, и хотя не был уверен, что она заметила его знак, но для него самого этот жест был подтверждением того, что он принимал вызов судьбы, предоставившей ему возможность еще раз вдохнуть в нее огонь любви, прежде чем она похоронит свою душу в рутине скучной жизни чопорной, добропорядочной госпожи Хотендорф.

Глава 16

Когда Майкл вместе с офицерами вошел в зал, Аннелиза была уже там.

– А она что надо! – Сосед Майкла игриво ткнул его кулаком в бок. – Я бы тоже не отказался посидеть в карцере с такой надзирательницей.

Майкл смерил его ледяным взглядом:

– Вряд ли ты согласишься на это, если тебе пообещают назавтра отрубить голову или кастрировать. Лучше помолчи, пока тебя никто не услышал, а то эти голландцы всем нам покажут, на что они способны.

– Слушаюсь, сэр! – «Храбрец» незаметно шмыгнул к товарищам, и Майкл тут же забыл о нем. Словно мотылька, завороженного пламенем свечи, его тянуло к Аннелизе. Она стояла рядом с Хотендорфом среди других гостей, чьи напряженные позы и принужденные улыбки недвусмысленно давали понять – она была среди них чужой. Но даже несмотря на это, мужчины время от времени бросали на Аннелизу плотоядные взгляды. Не имея оснований винить их за то, что они оценили ее красоту, Майкл тем не менее сжимал кулаки, обуреваемый желанием превратить в отбивную любого из них. Но так же, как и они, он не мог не признать, что при свете сотен свечей, ронявших золотистые блики на ее кожу и волосы, Аннелиза выглядела прекраснее, чем когда-либо.

– Ты все-таки пришел, Роуленд? – Ричард, встав сбоку от Майкла, протянул ему бокал с водой. – Я полагаю, сегодня тебе нужно быть поаккуратнее со спиртным.

Майкл выхватил у него бокал и залпом выпил. Он бы с удовольствием заменил воду на виски, если бы не ценил так высоко благоразумие товарища.

– Похоже, вся эта церемония рассчитана на старину де Грота, – как бы размышляя вслух, заметил Ричард. – Посмотри туда – видишь вон то сборище? – Он кивнул головой в сторону переговаривавшихся испанцев, разбиравших бокалы с красным вином и сердито поглядывавших на голландцев. Испанцы крепко держались за свои острова Тимор и Тинейт, как британцы за Ран-Айленд, и в такой же степени зависели от голландцев в отношении продовольствия и прохода через ост-индские воды. – Обстановка довольно накаленная, ты не находишь?

– Очень напоминает мое настроение, – ответил Майкл, думая о своем.

– Не сомневаюсь. От тебя исходит такой испепеляющий жар, что на твоей спине впору яичницу жарить.

– Не я один испытываю неприязнь к голландцам. Ты прав – здесь все враждуют со всеми.

– К счастью для тебя. В противном случае я приказал бы тебе немедленно отправиться на корабль. А сейчас возьми себя в руки – никто не должен обращать на тебя внимания.

Майкл и без предупреждения Ричарда старался держать себя в узде. Он прекрасно понимал, что в его положении любой здравомыслящий человек остался бы на «Доблестной Елизавете», чтобы уже ближайшим утром оказаться на свободе. Вместо этого он стоял здесь, то сгорая в лихорадке страсти, то тлея как сгусток смолы, перед тем как вспыхнуть полным пламенем.

Он не знал, как много людей могло сейчас наблюдать за ним, но Аннелиза, безусловно, все понимала. Эта уверенность исходила из его собственных ощущений. Хотя ее глаза были скромно опущены, но время от времени она, не удержавшись, бросала взгляд в его сторону. Тогда жар, сжигавший его изнутри, перерастал в настоящий пожар. Он умирал от желания подойти к ней, расстегнуть все пуговицы у нее на спине, раздвинуть платье и обласкать каждый дюйм теплого вожделенного тела.