— В таком случае, — подхватил лорд Сэйр, — мы покинем Мальборо-Хаус пораньше.

Поезд уже двигался вдоль платформы, на которой выстроились в длинный ряд ожидающие пассажиров носильщики.

Наши джентльмены, однако, полагались на своих слуг — те должны были забрать их вещи из купе, а также из багажного вагона.

Едва поезд остановился, Д'Арси Чарингтон подхватил свою коричневую ротанговую трость и спрыгнул на платформу.

— До свидания, Тейдон! — крикнул он на прощание и исчез в толпе.

Лорд Сэйр не торопился.

Он сложил «Файнэншл тайме», так и не прочитанную из-за того, что они всю дорогу разговаривали с другом, потом встал и надел подбитое мехом пальто с каракулевым воротником.

Он как раз водрузил на голову цилиндр, чуть сдвинув его набок, когда появился его слуга.

— Надеюсь, ваша милость, вы доехали хорошо.

— Вполне удобно, Хигсон, благодарю вас, — ответил на приветствие лорд Сэйр. — Пожалуйста, прихватите газету, я ее не дочитал.

— Слушаю, милорд. Ваш брум дожидается вас, ваша милость. Багаж я погружу в ландо3.

— Спасибо, Хигсон. Я поеду в палату лордов. Домой переодеться заеду рано, я приглашен сегодня в Мальборо-Хаус.

— Понимаю, милорд.

Лорд Сэйр вышел на платформу и начал прокладывать себе дорогу через густую толпу.

Поезд был переполнен; в числе других пассажиров в нем ехала и группа школьниц, которые, как заметил лорд Сэйр, сели в Оксфорде. Их отпустили домой на Рождество, и девочки выглядели весело и оживленно.

Они прощались друг с другом, в то время как воспитательницы распределяли их по группам.

Некоторых встречали родители; одетые в меха мамаши подносили к лицу собольи и горностаевые муфты, чтобы не вдыхать паровозный дым.

Лорд Сэйр, едва отойдя от своего вагона, вспомнил, что не отдал Хигсону еще одно приказание, и повернул назад.

Слуга все еще выгружал из сетки дорожные сумки, портфели и прочий ручной багаж. Слуга Д'Арси Чарингтона был тоже здесь и занимался вещами своего хозяина.

— Хигсон! — позвал лорд Сэйр с платформы. Слуга в мгновение ока возник в дверях купе:

— Да, милорд?

— Зайдите по пути в цветочный магазин и отправьте леди Гертруде Линдли большой букет белых лилий вместе с этой запиской.

— Хорошо, милорд, — ответил слуга, принимая у хозяина запечатанный конверт.

Когда лорд Сэйр снова зашагал по платформе, он уже твердо знал, что посылает Гертруде Линдли последний букет.

Как часто бывало и раньше, ему стало ясно, что и этот роман подошел к концу.

Он и сам не мог бы объяснить себе, почему в какой-то момент ему внезапно становилось скучно, почему то, что казалось столь привлекательным и желанным, переставало им быть.

Гертруда не совершила ничего необычного и ничем его не обидела.

Он просто понял, что она больше не привлекает его, а все ее манеры и ужимочки, казавшиеся ранее такими очаровательными, стали откровенно его раздражать.

Его друг Д'Арси Чарингтон, разумеется, упрекнул бы его в привередливости — женщины, вероятно, объяснили бы это непостоянством, но он ничего не мог поделать со своими чувствами.

Он словно бы пытался поймать нечто неуловимое, верил, что вот-вот добьется желанной цели, — и неизменно разочаровывался.

Ведь трудно себе представить женщину красивее Гертруды, и хотя в комнату она входила с видом Снежной Королевы, в постели была пламенно страстной, бурной и порою неутолимой.

— Что же во мне не так? — спрашивал себя лорд Сэйр, идя по платформе. — Почему я так скоро охладеваю, почему ни одна женщина не удовлетворяет меня надолго?

Он знал, что при желании мог бы владеть любой женщиной, заинтересовавшей его; Д'Арси был прав — они слишком легко падали в его объятия.

Он редко сам добивался взаимности. Любовные интриги возникали, как правило, по инициативе женщин.

«Слава Богу, что я уезжаю», — подумал он, понимая, что иначе было бы нелегко вырваться из рук Гертруды.

Как объяснишь ей, почему вдруг переменились его чувства?

Когда он вышел из поезда на платформу, по ней двигалась плотная толпа, но теперь большинство пассажиров покинуло вокзал, и только носильщики с нагруженными багажом тележками направлялись к выходу.

Лорд Сэйр шел за одним из них; тележка была нагружена так высоко, что за ней ничего не было видно. Внезапно впереди раздался крик.

Носильщик внезапно остановился, так что лорд Сэйр едва не налетел на него.

Оба они явственно услышали отчаянный женский крик, быстро обежали тележку и увидели девушку, лежащую на земле.

Лорд Сэйр наклонился, чтобы помочь девушке подняться, и заметил, что она держится руками за лодыжку.

— Вы сильно ушиблись? — спросил он.

— Только ногу, — ответила она, — ничего особенного.

Но он увидел, что у нее по ноге течет кровь, а чулок порван.

— Очень сожалею, мисс, — заговорил носильщик. — Я не заметил вас, истинная правда.

— Это не ваша вина, — сказала девушка мягким и нежным голосом. — Я сама зазевалась, высматривая, не встречает ли меня кто-нибудь.

— Вы сможете встать, если я помогу вам? — спросил лорд Сэйр.

Она улыбнулась ему, и лорд Сэйр обратил внимание на огромные серые глаза на бледном лице. Он подхватил девушку под руки и осторожно поднял ее.

Она еле слышно вскрикнула от боли, но, выпрямившись, храбро заявила:

— Ничего страшного… Простите, что затруднила вас.

— Я не думаю, что у вас перелом, — сказал лорд Сэйр, — но никогда не знаешь наверняка.

— Ничего страшного, — повторила девушка уверенным тоном. — Спасибо, что помогли мне.

— Как вам кажется, вы в состоянии дойти до выхода? Вас, верно, ждет там экипаж?

— Я надеялась, что мама встретит меня на платформе, — сказала девушка, — во всяком случае, я уверена, что она прислала за мной карету.

— Обопритесь, пожалуйста, на мою руку, — предложил лорд Сэйр. — Идти здесь недалеко. Чтобы найти кресло на колесах, понадобилось бы немало времени.

— Нет-нет, я вполне могу дойти, — заверила девушка.

Он подставил ей руку, и, опираясь на нее, девушка двинулась вперед медленным шагом — нога у нее явно болела.

До выхода и в самом деле было недалеко, а на площади у вокзала ожидало немало экипажей, в том числе и его собственный брум.

Девушка огляделась и произнесла со вздохом:

— За мной не прислали. Может, носильщик сможет нанять мне карету?

— Я отвезу вас домой, — сказал лорд Сэйр.

— О нет, я бы не хотела причинять затруднения… Вы и без того были так добры…

— Мне это нетрудно, — ответил он.

Лорд Сэйр подвел девушку к дверце брума, и выездной лакей, весьма представительный в своей коричневой ливрее и коричневом же цилиндре с кокардой, распахнул дверцу.

Лорд Сэйр помог девушке сесть, уселся сам с ней рядом, и лакей набросил им на колени подбитый собольим мехом плед.

— Где вы живете? — спросил лорд Сэйр.

— На Парк-лейн, дом девяносто два.

Лорд Сэйр отдал приказание лакею, тот закрыл дверцу, и лошади взяли с места.

— Вы очень любезны, — тихонько проговорила девушка. — Так глупо вышло, что я не заметила тележку, которая сбила меня с ног.

— Мне кажется, что вы новичок в Лондоне.

— Я не была здесь несколько лет.

— А что с вашим багажом?

— Школа отправит его домой, вернее, уже отправила. Маму, когда она встречает меня, раздражает, что приходится ждать, пока я получу чемодан из багажного вагона.

— Нам, наверное, стоило бы представиться друг другу, — сказал лорд Сэйр. — Поскольку багажа у вас нет, я не имел возможности взглянуть на прикрепленную к нему карточку.

Как он и ожидал, девушка улыбнулась:

— Мое имя Бертилла Элвинстон.

— Я знаком с вашей матушкой! — воскликнул лорд Сэйр.

— Мне кажется, с мамой знакомы все, — сказала Бертилла. — Она очень красива, правда?

— Очень! — согласился лорд Сэйр.

Леди Элвинстон была одной из тех красавиц, которых он в разговоре с Д'Арси Чарингтоном сравнивал с олимпийскими богинями.

Ею — величественной и высокомерной брюнеткой, восхищался принц Уэльский, а также все те, кто подражал его вкусам. Однако лорд Сэйр немало удивился тому, что у нее есть дочь.

Сэр Джордж Элвинстон, как было известно лорду Сэйру, весьма кстати скончался несколько лет тому назад, оставив свою жену, общепризнанную красавицу из высшего света, в окружении сонма воздыхателей. Но лорд Сэйр, как ни старался, не мог припомнить не только разговора, но даже шепота о том, что у этой четы были дети.

И уж, во всяком случае, никому бы не пришло в голову, что у леди Элвинстон имеется дочь в возрасте Бертиллы.

Из чистого любопытства он спросил:

— Вы возвращаетесь домой из школы?

— Я окончила школу.

— Вы этому рады?

— Дольше оставаться там было просто неловко. Я и так гораздо старше всех остальных девочек.

— Намного? — поинтересовался он.

Она, видимо, несколько смущенная, отвернулась и ответила:

— Мне восемнадцать с половиной лет. Лорд Сэйр высоко поднял брови.

Он отлично знал, что барышни из высшего света обычно становятся так называемыми дебютантками и начинают выезжать в семнадцать лет.

— Полагаю, ваша матушка знает, что вы приехали? — спросил он.

— Я написала ей письмо, — ответила Бертилла, — но мама так занята обычно, что порой просто забывает распечатать мое письмо.

В голосе у Бертиллы при этих словах прозвучали печаль и растерянность, которые многое сказали лорду Сэйру об отношениях между матерью и дочерью.

— Я правильно вас понял, вы не всегда приезжали в Лондон на каникулы?

— Да, в большинстве случаев я проводила их в Бате, у моей тети, но тетя три месяца назад умерла, так что я не могу туда поехать.

— Я надеюсь, вам понравится Лондон, — заметил лорд Сэйр, — хотя очень многие уезжают из города на Рождество.

— Возможно, мы уедем в деревню, — немного повеселевшим голосом проговорила Бертилла. — Это было так хорошо, когда был жив папа. Я могла ездить верхом, зимой папа брал меня с собой на охоту, но мама не любила деревню и предпочитала жить в Лондоне.

— Вы можете ездить верхом в парке.

— О, я надеюсь на это, хоть ездить верхом здесь совсем не то что скакать галопом по полям и чувствовать себя свободной.

В ее голосе прозвучало нечто, заставившее лорда Сэйра пристальнее приглядеться к девушке.

Он осознал, что если мать обладала бьющей в глаза красотой, то дочери была присуща спокойная прелесть совершенно иного типа.

Бертилла была невысокой, а в моде были красавицы рослые и величественные.

Фигура девушки еще не вполне оформилась, да и в лице у нее оставалось что-то детское.

Глаза серые и очень большие, а овал лица… Опытный знаток женщин, лорд Сэйр про себя называл его «овал сердечком».

Насколько он мог разглядеть волосы под немодной шляпкой, они у Бертиллы были светлые и кудрявые от природы.

Ресницы, как ни удивительно, темные, а взгляд, обращенный на лорда Сэйра, казался очень доверчивым.

Он невольно подумал, что, сиди с ним в экипаже наедине женщина постарше, она непременно принялась бы кокетничать.

Причем кокетство проявлялось бы не только в каждом сказанном ею слове, но и в выражении глаз, губ, во всех ее телодвижениях.

Но Бертилла держалась совершенно естественно и обращалась к нему так, словно ей и в голову не приходило, что он как-никак мужчина.

— Вы не в школьной форме, — помолчав, заметил он.

К его удивлению, она покраснела.

— Я выросла из нее год назад, — объяснила она. — Мама сказала, что не стоит больше тратить деньги на форму, и тетя купила мне в Бате нынешний мой наряд.

Ее платье и жакет из синей шерсти неяркого оттенка, с едва заметным турнюром, были, как подумал лорд Сэйр, именно того стиля, какой и должна была выбрать пожилая тетушка.

Это одеяние не украшало Бертиллу, но тем не менее придавало ей какой-то трогательный вид, впрочем, возможно, такое впечатление складывалось из-за ее больших глаз на все еще бледном после пережитого потрясения лице.

— Нога беспокоит вас? — спросил лорд Сэйр.

— Нет, она уже меньше болит, благодарю вас. Как это любезно с вашей стороны, что вы решили отвезти меня домой в своей карете. А лошадь у вас замечательная.

— Я очень горжусь своей конюшней.

— И вы не используете тугие вожжи? Задавая этот вопрос, она смотрела на лорда Сэйра обеспокоенно, словно боялась, что он возразит ей.

— Конечно, нет!

Девушка облегченно вздохнула.

— Я очень рада. Я считаю это жестоким. Мама уверяет, что таким образом можно лучше показать лошадей, а это лестно хозяевам.

Лорд Сэйр отлично знал, что светские модницы любили пользоваться тугими вожжами и поводьями, благодаря чему лошади красиво изгибали шеи, но это причиняло животным сильные мучения уже после часа езды.

Бертилла права: это была жестокость, и лорд Сэйр питал к ней отвращение, но он знал, что так полагают немногие в Лондоне, где знать соревновалась в красоте и роскоши выездов.