- Я не знаю.


- Всё не так, как прежде, – прошептала блондинка, сжавшись и опустив голову.


- Знаю. Прости, – кивнула Реджина со сдержанным вздохом.


- Не твоя вина, что я пропала, – Свон издала сухой смешок, хотя в горле стоял такой плотный комок, что хотелось закашляться.


- Нет, – рука Реджины коснулась её бедра, и, быстро подняв взгляд, Эмма увидела карие полные отчаяния глаза. – Твоей вины тоже в этом нет.


- Мы не можем притвориться? – хотя Эмма произнесла эту фразу с вопросительной интонацией, это был не вопрос, и обе понимали это. Они больше не могут притворяться, что Эмма уезжает по работе в другой штат, что она поздно звонит потому, что деловая встреча затянулась, и она вернулась в гостиницу только к ночи. Слишком много всего произошло. Слишком много. И хотя, когда Эмма ехала сюда, она мысленно приготовилась к самому худшему развитию событий, теперь, когда этот сценарий воплощался в жизнь, ей казалось, что весь её мир рушится, рассыпаясь на куски. Её пальцы коснулись пальцев Реджины, лежащих на её бедре, и переплелись с ними, надеясь хоть на секунду продлить счастье их притворства, которое так хорошо удавалось обеим. «Ладно, – уговаривала себя она, пока глаза наполнялись слезами, оплакивая потерю, которой Эмма не могла подобрать имени. – Ладно, ладно». 


- Я не хочу больше притворяться, – тихо призналась Реджина. – Я хочу, чтоб мы хоть раз были настоящими.


- Мы сможем? – последняя надежда заставила Эмму молить, выпрашивать такую же последнюю попытку спасти то, что от них осталось. Внутренний голос настойчиво твердил, что уже слишком поздно, и все, чего ей хотелось, это вышибить из него дух, чтоб заставить заткнуться.


Медленно, пристально глядя ей в глаза, Реджина подняла руку Эммы и поднесла к губам, целуя костяшки:


- Да.



* * *

Кофеварка зашипела, наполняя емкость свежим колумбийским кофе, и по кухне плыл пьянящий аромат. Женщины сосредоточились каждая на своём занятии. Когда, одевшись, они спустились вниз, собираясь поговорить, урчание желудков сообщило им, что, как бы важен не был их разговор, ему придётся подождать. Так что Реджина как гостеприимная хозяйка начала готовить панини[11], а Эмма занялась кофе. Блондинка двигалась скованно, хотя кухня и все движения были такими знакомыми. Чувство поднимающейся лёгкости наполняло её, бежало по венам, пузырилось под кожей, но она сдерживалась, чтоб не погрузится в него с головой, потому что они дали обещание. Прошлое миновало, и им нужно двигаться дальше. И хотя разум говорил ей, что это больше не её кухня, моторная память сработала безошибочно, когда она налила кофе в любимую кружку Реджины, всё ещё стоящую на второй полке шкафчика, и добавила две ложки сахара и сливки. Реджина пила чёрный кофе без сахара, когда работала или нервничала, но однажды Эмма видела, как брюнетка пьёт кофе с сахаром и сливками, и сейчас приготовила его, повинуясь бессознательному побуждению.


Поставив чашки на островок, она вышла из кухни в прихожую, где оставила сумку. Когда она вернулась, надев косметический протез, Реджина уже накрыла на стол и теперь сидела рядом с местом Эммы. Взглянув на вошедшую девушку, Миллс на секунду замерла и перевела взгляд на аккуратную конечность. Пожав плечами, Эмма села слева от неё, тихо поблагодарив за лежащие на тарелке бутерброды.


Она знала, что им нужно поговорить. Затем они и вышли из спальни. Трудно не забыться, когда они так близко друг к другу, и постель рядом. Но, сидя около Реджины в освещенной ярким солнцем до смешного ярко-желтой кухне, Эмма растеряла все слова. С чего ей начать? Как к этому подступиться?


Украдкой она посмотрела на брюнетку и увидела, что та разглядывает протез, выглядевший так натурально, что иногда Эмма почти забывала, что не чувствует эту руку. Проглотив кусок бутерброда и запив его кофе, девушка прочистила горло и произнесла:


- Он отлично выглядит, но управлять им сложнее, чем механическим, – она осторожно пошевелила пальцами протеза.


Реджина быстро подняла глаза, чуть покраснев, когда поняла, что её поймали:


- Если б я не знала, я бы подумала, что это твоя рука.


Помимо воли взгляд снова метнулся к протезу, и Эмма подумала, что такое начало ничем не хуже остальных:


- Ты же знаешь, что случилось в тот день? С Нилом? Я получила пулю в руку. Было неебически больно. Естественно, медицинской помощи никакой не было, так что началось воспаление, – она придвинулась ближе и, приподняв протез, провела указательным пальцем по тыльной стороне предплечья. – Вот здесь всё пошло пурпурными пятнами с зеленью, вся рука распухла от гноя, крови и кое–чего ещё.


- Эмма, – испугано ахнула Реджина, выглядевшая так, будто её мутит.


- Я соорудила перевязь из рукава, но потом боль стала слишком сильной. Во врачебных записях говорится, что, когда меня нашли, ремень так туго перетягивал руку, что пряжка практически вросла в плоть. К тому моменту рука уже почти отмерла, – протез лежал на поверхности островка между ними, и Реджина мягко коснулась пальцем поверхности запястья, так похожей на настоящую кожу, провела по дорожкам выделяющихся механических суставов и накрыла ладонь блондинки своей, соединяя пальцы. – Это замедлило распространение инфекции, а так могло быть хуже.


- Мне так жаль, – выдохнула Реджина, крепче сжимая её пальцы.


- Это ничего, – улыбнулась Эмма, отвечая таким же жестом. Она немного отклонилась назад, но руки не отняла.


- Мне жаль, – повторила брюнетка, качая головой, потому что, не важно, насколько тяжелыми были эти три года для неё самой, всё равно она даже представить не могла, каково было Эмме, – мне так жаль.


- Ты уже это говорила, – Свон мягко рассмеялась, но Реджина только вздохнула и наклонилась к ней ближе. Они позабыли про еду, лежащую перед ними, и Эмма полностью повернулась к Реджине лицом. – Я оставалась в Брукхевене по многим причинам. Мне снятся кошмары. Наверное, хуже, чем те, что ты видела. Они часто возвращаются, но я научилась с ними справляться.


- Ты и раньше с ними хорошо справлялась, – заметила Миллс.


- Ага, – согласилась Эмма, – но сегодня не смогла. Он был очень страшный.


- Мне жаль, – повторила Реджина и уточнила, отвечая на недоверчивый взгляд Эммы. – Прости, что накричала на тебя. И что налетела на тебя, когда ты проснулась.


Эмма только ухмыльнулась:


- Ну, если б ты на меня не налетела, ты не была бы той Реджиной, которую я знаю и люблю.


Это любящее поддразнивание заставило брюнетку смущенно улыбнуться и, глядя на лицо женщины, освещенное лучами солнца, Эмма внезапно поняла, как сильно она соскучилась по её улыбке. Больше всего на свете её хотелось поцеловать эти губы, но в этом Реджина опередила её, и, когда их уста встретились в поцелуе, Эмма почти удивилась  этому знакомому и, в то же время, такому новому для неё ощущению.


- Я люблю тебя, – хрипло рассмеялась Реджина ей в губы, и сердце девушки затрепетало, а на лице появилась широкая ухмылка. – До сих пор я говорила это только на бумаге.


- Ты говорила это утром, – поправил солдат, довольно покраснев.


- Я знаю. И это действительно так, – серьёзно ответила Реджина, обхватив её лицо ладонями.


- Что значит «говорила это на бумаге»?


Настал черед мэра покраснеть. Она откинулась на спинку стула:


- Доктор Хоппер помогал мне пережить… «скорбь», полагаю. Я, должно быть, написала тебе уже сотни писем.


- Ты, правда, думала, что я мертва, – удивилась Эмма.


- А что ещё мне оставалось думать? – мягко спросила Реджина.


- Не знаю, – Эмма опустила глаза, сложив руки на коленях. – Просто я была так поглощена собственными проблемами, что не задумывалась о том, что здесь происходило, и что приходится переживать тебе.


- Это не проблемы, – начала Реджина, взяв её руку в свои, когда блондинка хмыкнула в ответ. – То есть, проблемы, конечно, но это ведь не как если б ты оттяпала себе палец и убежала. Я это понимаю, по крайней мере, начинаю понимать. Не нужно преуменьшать собственных успехов, любимая.


На этот раз, Эмма усмехнулась и накрыла их сплетенные руки ладонью:


- Я так давно не слышала, как ты говоришь это.


- Любимая, - промурлыкала Миллс, наклоняясь к ней, чтоб оставить нежный поцелуй на шее. Рука Эммы опустилась на её талию, когда они наклонились на своих стульях, позволяя губам отыскать друг друга. Внезапно сознание Эммы пронзила тревожная мысль, и она замерла, останавливая Реджину.


- Сколько ты ходила к Арчи?


- Два года, – Реджина чуть отклонилась назад. – После того, как мне сообщили, я практически вернулась в то состояние, в котором была, когда мне было восемнадцать.


- Про…


Женщина прижала палец к её губам:


- Думаю, сегодня мы обе слишком устали от извинений. Где ты была до Бостона?


- В Германии. В военном госпитале. Во время ампутации у меня случился шок. И мой организм как бы «закрылся». Я была в коме семь месяцев.


- В коме?! – ахнула Реджина, безотчетным движением сжимая её запястья.


Они сидели, держась за руки. Единственное, чего хотелось обеим, это снова разжечь тлеющее между ними пламя, касаться друг друга, чувствовать прикосновения, наслаждаться вновь обретенной любовью. Впереди их ждал трудный путь, Эмма и Реджина понимали это, но каждое воспоминание, которым солдат делился с любимой, делало этот предстоящий путь чуть легче. Эмма так долго готовилась к этому, так яростно боролась с терзавшими её демонами, напоминая себе, сколького уже удалось достигнуть. И теперь, делясь своими воспоминаниями с человеком, который терпеливо слушал её не потому, что ему за это платили, а потому, что хотел выслушать, делясь ими с Реджиной, Эмма чувствовала, что её ноша становится легче.


Шрамы Эммы стали вехами её рассказа, так ей было проще. Она рассказала, как сидела в одной камере с Набилем, и как их стравили, словно животных на арене. Как он спас её ногу, хотя на икре после «лечения» остался шрам, всё еще ноющий иногда ночами. Она даже достала открытку, которую хранила всё это время. Эмма всегда думала, что уже многое испытала в жизни, помыкавшись по приёмным семьям и отслужив столько лет в армии, но только теперь, глядя, как на лице Реджины попеременно отражается ужас, ярость и сочувствие, Свон впервые по-настоящему задумалась над тем, что с неё, пожалуй, хватит. И когда Реджина за руку привела её в кабинет и вытащила из ящика стола коробку, девушка даже не заметила, что её портрет в золотой рамке красуется рядом с ноутбуком Миллс. Слишком притягивали её внимание письма, аккуратно лежащие в коробке. Письма, которых она раньше не видела. И почти в каждом из них брюнетка писала, что скучает по ней, любит её, ждёт её домой. Чернила в самых первых письмах расплывались от слёз. Реджина умоляла её вернуться домой, и, читая эти слова, Эмма чувствовала, как её сердце заходится от боли.


Девушке не удалось как следует задуматься над тем, что пришлось пережить Реджине, пока её не было, потому что брюнетка снова увела её наверх. Пройдя мимо спальни, она открыла дверь в комнату Генри, и Эмма громко ахнула, увидев, как в ней всё изменилось. В комнате, когда-то полной рыцарей и драконов, теперь царил художественный беспорядок. На прикроватной тумбочке и новом компьютерном столе грудой лежали комиксы, из-под кровати выглядывала пара кроссовок, а в приоткрытом шкафу, кроме одежды, весящей на плечиках, она увидела корзину для белья с выглядывающей из-под крышки футболкой. Эмме хотелось заплакать от того, что четырёхлетний ребенок, которого она обнимала в аэропорту, вырос. И хотя она уже видела фотографию Генри, стоящего рядом с саженцем, сейчас слёзы всё равно наполнили глаза.


- Где он? – спросила Эмма, разглядывая клетчатое голубое покрывало с Базом Лайтером и шерифом Вудди.


- Бойскауты, – ответила Реджина, не заметив её реакции, потому что стояла у стола спиной к блондинке. Протянув руку к полке с книгами, она взяла одну. Большой, переплетенный кожей том был толще, чем позволял корешок и, судя по загнутым уголкам и морщинкам на обложке, его читали довольно часто.


Миллс молча протянула ей книгу. Она была тяжелой, и Эмма было подумала, что это сборник сказок, но, раскрыв его, всё поняла.


В углу форзаца аккуратным почерком Реджины было написано: «Декабрь 2005». Надпись ниже поясняла, что в этом фотоальбоме Эмма сможет хранить воспоминания о моментах, проведенных со своей семьёй. Дыхание блондинки сбилось, и по щеке покатилась слеза. Реджина хранила его – рождественский подарок, приготовленный к её возвращению домой, хранила столько лет. Открыв альбом на середине, Эмма листала страницы, неверяще глядя на снимки, не замечая, как тяжело опустилась на кровать. Фотографии, которые висели над её койкой, теперь заполняли страницы вперемешку с листьями, собранными на прогулках и записями, сделанными неряшливым детским почерком вроде той, где Генри рассказывал Эмме, что поймал рыбу. В горле появился ком.