Дженнифер Маккуистон - Пламенная нежность

Джулиана пробудилась в каком-то полубреду. Сквозь гардины просачивался серый утренний свет. Обессиленная, она лежала без движения. Воздух в комнате казался спертым и неподвижным, дышать было трудно.

И тут она вспомнила. Ей стало плохо, и ее стошнило на подставку для зонтов, да еще в присутствии Маккензи…

Потом кто-то – кажется, тетя Маргарет – принес ей имбирной воды, чтобы прополоскать рот, и это немного помогло, а потом… Потом вся комната вдруг стала бешено вращаться, и ей пришлось прилечь и закрыть глаза… Это было последнее, что помнила Джулиана, проснувшись в комнате, где царила могильная тишина.

Она осторожно пошевелила руками, потом ногами… слава богу, они повиновались. Да и желудок, похоже, уже не намеревался выпрыгнуть наружу. Но тишина в доме пугала. В Соммерсби никогда не бывало так тихо. По коридорам все время кто-то ходил, откуда-то доносились голоса служанок, а сверху, из детской, слышался топот маленьких ножек. Но сейчас не было слышно никого: ни собак, ни слуг, ни даже вездесущего и нудного Джорджа Уиллоуби.

По подоконнику забарабанили первые капли дождя, и Джулиана, с трудом заставив себя подняться, уставилась на непогоду за окном, которая вполне гармонировала с ее состоянием. Или, напротив, ее нездоровье было отражением осенней непогоды? Впрочем, не стоило грешить на серые тучи, пытаясь оправдать мрачное настроение. Хотя ее бедный желудок, извергнув содержимое, мало-помалу успокоился, у Джулианы было множество причин для переживаний.

Джеймс Маккензи бросил ей в лицо обвинение в супружеской неверности, а потом отправился в тюрьму, чтобы повидаться с Патриком. Без нее…

Джулиана стала спускаться по лестнице, но ноги едва держали ее и она вынуждена была держаться за перила. Впрочем, сейчас ее самочувствие вряд ли что-нибудь значило. Все надежды, лелеемые ею на их с Патриком будущее, развеются словно дым, стоит этому шотландцу поделиться с ее мужем своими подозрениями. Она должна ехать к Патрику немедленно, прямо сейчас, и объяснить мужу, что Маккензи ошибся, что неверно истолковал все, что увидел…

Однако мистер Питерс в ответ на ее просьбу подать экипаж сокрушенно покачал головой:

– Искренне сожалею, миледи, но я не предполагал, что вы намерены выезжать сегодня. Все семейство уехало в Чиппингтон на воскресную службу. – Дворецкий замялся. – Нам сообщили, что вы отдыхаете наверху и велели вас не беспокоить. Однако если вам лучше, то, возможно, вы примете посетительницу. Я проводил мисс в зеленую гостиную.

– Не думаю, что нынче я в состоянии принимать кого-либо, мистер Питерс.

– Так мне и сообщить мисс Смит?

Джулиана встрепенулась и переспросила:

– Мисс Пруденс Смит?

Дворецкий кивнул, сочувственно глядя на госпожу:

– Да, миледи. Однако если вы дурно чувствуете себя, то я…

Но Джулиана уже устремилась в сторону зеленой гостиной – со всей скоростью, на которую были способны сегодня ее ватные ноги.

– Пруденс! – Она притворила за собой двери. – Я так рада, что ты не уехала в Лидс!

Бывшая служанка горестно закивала:

– О нет, мисс… я… я скрывалась дома, все пытаясь на что-то решиться. Все время думала о ваших словах. И о том, что я сделала. Верней, о том, чего не сделала. – Пруденс нахмурилась. – И знаете, вы правы. Я так виновата, что перепугалась и смолчала тогда… Но сейчас мне куда страшней! Я не могу есть, не могу спать. Уж очень боюсь, что убийца вновь что-нибудь сотворит! И даже в Лидс я не уехала от страха. Ведь если бы он захотел, то легко нашел бы меня там. Вот поэтому я здесь. – Мисс Смит била нервная дрожь. – Есть единственный способ избавиться от всего этого ужаса – увидеть его в кандалах. Ведь именно об этом вы твердили мне тогда, правда?

– Да, – кивнула Джулиана. – Знай, что здесь, в Соммерсби, ты под надежной защитой.

– Ох, не знаю, мисс. – Пруденс кинула боязливый взор на закрытые двери гостиной. – Не думаю, что вы сможете тут меня защитить. Да и саму себя… Нынче я пошла в церковь помолиться и… снова увидела его.

– Ты видела убийцу в церкви? – ошеломленно переспросила Джулиана. – Имя! Тебе известно его имя?

– Нет, мисс. Но… – Пруденс часто задышала, затем всхлипнула: – Он сидел на скамье, предназначенной для семейства Хавершем… возле леди Хавершем.

Ноги Джулианы, и без того ослабевшие, едва не подкосились. Она мало-помалу начинала что-то понимать. Еще секунда – и…

– Ты говорила с ним? – спросила она, охваченная страхом за Пруденс.

– Нет. Я… ударилась в панику. Просто выбежала из церкви, прямо посреди общей молитвы, и понеслась домой. А потом стала раздумывать и поняла, что непременно должна рассказать вам об этом и что должна успеть сделать это до окончания литургии! Ну, я взяла внаем коляску, и вот… я здесь. О, прошу, прошу вас, скажите, что вы знаете, кто он! Если даже после этого его имя остается для вас тайной, то я… я не вынесу этого!

И Пруденс истерически разрыдалась.

Джулиана покачнулась на своих трехдюймовых каблучках и едва не упала.

– Да, – медленно сказала она, еще не веря себе. – Боюсь… я знаю, кто он такой.

– Так, стало быть, вы скажете обо всем судье? – Пруденс закусила губу.

– Нет. Это непременно должна сделать ты, – поправила ее Джулиана, обняв бывшую горничную за плечи и торопливо ведя к дверям.

– Но я… я не могу, мисс, – бормотала мисс Смит.

– Мне суд не поверит, Пруденс. Джентльмен, сидевший нынче на службе возле леди Хавершем, – это Джордж Уиллоуби, кузен моего мужа. Нам вместе нужно как можно скорей попасть в Чиппингтон и рассказать судье все, что я только что от тебя услышала!

Пруденс задрожала:

– Знаю, что из-за меня случилось много неприятностей, однако не уверена, что могу…

В какой-то момент Джулиана испугалась, что мисс Смит вновь убежит, исчезнет… И она заговорила мягко:

– Неприятности случились из-за нас обеих, Пруденс. Я не должна была говорить суду о том, чего не видела… – Подумав, она вдруг прибавила: – Впрочем, и прежде бывали случаи, когда мне не следовало притворяться, будто я хорошо вижу…

Теперь Джулиана ясно понимала: если бы можно было повернуть время вспять, она вела бы себя совсем иначе. И нет ничего постыдного в том, чтобы признаться в своей близорукости. А вот скрывать слабое зрение из ложной стыдливости и навлечь тем самым напасти на головы любимых людей – это серьезный повод устыдиться!

– Знаю, это будет непросто, – сказала она бывшей горничной. – И боишься ты не зря. Но я хочу, чтобы ты знала: когда мы покончим со всем этим, ты получишь работу здесь, в Соммерсби. Ведь мы до сих пор не нашли достойной кандидатуры на место горничной для леди.

Глаза девушки расширились, хотя личико все еще было смертельно бледным:

– Правда?

Сжав ее руку, Джулиана твердо кивнула:

– А теперь давай поторопимся!

Джеймс Маккензи обнаружил поистине блестящий талант по части убеждения. Уже через четверть часа он умудрился вызвать судью прямо из церкви, где шла служба, и теперь Фармингтон вместе с Блайтом сидели на стульях в камере Патрика, дожидаясь обещанного солиситором чистосердечного признания.

Впрочем, Блайт даже понятия не имел, кому и в чем предстоит сознаваться…

– Насколько я понял, мистер Блайт принимал активное участие в аресте моего подопечного, – невозмутимо произнес Джеймс. Пожалуй, чересчур невозмутимо – особенно учитывая то, что его друг был на грани того, чтобы прямо тут, в камере, переломать кузену кости.

Судья Фармингтон изобразил искреннее огорчение:

– В Чиппингтоне нет своего констебля. Мистер Блайт оказал нам неоценимую услугу.

– Послушайте, что все это значит? А где обещанное признание Хавершема? – возмутился Джонатан.

– Но я не говорил, что признание должен сделать мой клиент, – обворожительно улыбнулся Джеймс. – Мы пригласили вас сюда, чтобы задать несколько вопросов именно вам, мистер Блайт. А судья Фармингтон присутствует здесь на тот случай, если вы скажете нечто… интересное.

Уловив в словах солиситора плохо скрытую угрозу, Джонатан Блайт побледнел:

– Мне нечего скрывать.

Патрик медленно приблизился к нему и положил руку на спинку его стула. Настало наконец время узнать правду.

– Есть свидетель, который может подтвердить под присягой, что я неповинен в смерти брата.

В камере воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь звуком капающей воды где-то в темном углу. Наконец судья Фармингтон обрел дар речи.

– Вы имеете в виду вашу жену? Но она отказывается давать показания.

– Есть и второй свидетель, – сообщил Патрик, не сводя глаз с лица кузена. – И он может указать на настоящего убийцу.

– Стало быть, вы скрывали это до сих пор, Хавершем? – возмутился судья.

Впервые за все это время в голосе Фармингтона звучала неподдельная, первостатейная ярость, и Патрик не мог его винить в этом. Пусть он всего лишь судья в маленьком захолустном городишке, однако работа его состоит в том, чтобы установить истину. И тот, кто скрывает от следствия важные улики, естественным образом становится его злейшим врагом. Патрик подумал, что ушлый судья давно заподозрил, что в этом деле концы с концами не сходятся. Но не может же следствие длиться вечно! Тем более что есть подозреваемый и он уже заключен под стражу. Так что если он не сможет предъявить суду обещанного свидетеля, то попадет не просто в глупое положение. Нет, все будет куда хуже.

Патрик уже почти жалел Фармингтона. Почти.

– И кто же этот свидетель? – подался к нему судья. – Назовите его имя!

Однако Патрик не спешил выкладывать все начистоту. Ведь упомянув о втором свидетеле, он преследовал цель спровоцировать кузена, а тот и глазом не моргнул.

– Всему свое время, мистер Фармингтон. Кстати, по поводу свидетелей – хочу сообщить вам, что мистер Маккензи может подтвердить под присягой, что во время болезни отца я был в Шотландии. Так что мы неумолимо приближаемся к истинной цели нашей беседы. – Патрик склонился к самому уху Блайта: – Возможно, в смерти моего отца повинны именно вы, кузен. Очевидно, что его смерть выгодна вам.

Невозмутимости Джонатана как не бывало. Он переводил взгляд с одного собеседника на другого.

– Что? Нет! Как вам такое в голову взбрело?

– Его смерть давала вам шанс получить графский титул и все те блага, что к нему прилагаются.

Вскочив, Блайт угрожающе сжал кулаки:

– Тогда, черт возьми, я и вас должен был умертвить! Куда лучше, чтобы вы умерли, а не были прилюдно повешены. В этом случае, по крайней мере, семья не была бы покрыта несмываемым позором. Разве то, что вы все еще живы, не доказывает, что я на такое не способен?

– Не пытайтесь изображать невинную овечку! – Железная рука Патрика легла на плечо кузена, и тот мешком осел на стул. – Много лет назад вы уже доказали мне, на что способны!

Блайт сверкнул глазами:

– А-а-а, вы про тех чертовых щенят? Ради бога, заткнитесь, Хавершем! Вы взрослый человек. Обвинять меня в смерти Эрика – это оскорбительно. Но в смерти старого графа – просто чудовищно! – Его голос вдруг дрогнул и сорвался. – Нет… никогда… ведь он любил меня как сына…

Патрик с трудом сдержался, чтобы не сомкнуть руки на горле Джонатана. Потом понял, что, придушив кузена, он, возможно, и почувствует себя лучше, но от обвинения в убийстве это его отнюдь не избавит.

– Где вы были, когда отец захворал?

– Я был в Лондоне.

– И можете это доказать?

Блайт с хрипом втянул воздух:

– В Лондоне пропасть тех, кто видел меня тогда…

– Лучше вам назвать их всех по именам, – угрожающе произнес Патрик.

– Моя возлюбленная, например. Посетители клуба, куда я постоянно захаживаю. – Кузен задумался. – Послушайте, неужели вы и в самом деле полагаете, что я мог совершить нечто… нечто столь ужасное?

– Факты – вещь неумолимая, – спокойно сказал Патрик. – Никого из упомянутых вами свидетелей сейчас здесь нет, и никто не может подтвердить правдивость ваших слов. Не правда ли, досадно, мистер Блайт?

– Моя матушка весь сентябрь провела в Соммерсби – она может подтвердить, что меня не было в Йоркшире! А когда старый граф захворал, она написала мне. И я тотчас поспешил в Соммерсби, вне себя от беспокойства о нем! – Джонатан высокомерно вскинул подбородок, похоже, мало-помалу овладев собой. – Это было самое малое, что я мог сделать для него, покуда вы разыгрывали блудного сына! Я не убивал графа. Вы знаете, что он… был мне как отец.

– Видимо, вы напрочь позабыли о прочности семейных связей, когда обвинили меня в его смерти, – зарычал Патрик.

Да, его отношения с отцом и братом год назад были не самыми безоблачными, однако даже тогда он любил их обоих и уважал. И эта потеря была для Патрика невосполнима. Но кто-то отнял жизнь у любимых им людей, и он не будет знать покоя, пока не отыщет убийцу.

– Но вашей матушки здесь сейчас также нет, – холодно сказал Патрик кузену.