Несмотря на тот факт, что Мэдок и Киаран более-менее ладят, брат все равно не хочет, чтобы его сын жил с бывшим гангстером.

Оттолкнувшись от стола, Хантер подходит к отцу и тихо, почти шепотом, произносит:

– Мне нужно выбраться отсюда, найти что-то свое. Пожалуйста.

Я всем сердцем его понимаю, ведь мне знакомо это чувство. Кейд правит школой. Он душа компании, всегда на виду. Ему нравится быть центром внимания. А у Хантера, похоже, никак не получается создать собственную нишу. Он чувствует себя чужим, невидимкой.

Хотя я не вижу лица Мэдока, он явно не сводит глаз с сына. Ничего не отвечает, потому что не хочет его отпускать, и в то же время понятия не имеет, как исправить все, что делает Хантера несчастным.

– Я не против, – в итоге нарушает тишину Кейд. От боли, которую я слышала в его голосе раньше, не остается и следа. – Может, тогда он перестанет трогать мое дерьмо.

На миг я закрываю глаза. Господи, он имеет в виду Дилан. В этом у меня нет никаких сомнений.

Она невольно вбивает клин между братьями.

Глаза Хантера мрачнеют, на губах появляется зловещая ухмылка, которой я прежде ни разу не видела. Когда он разворачивается, боюсь, что мой племянник опять ударит Кейда. Но Хантер лишь подходит к брату, невозмутимый и уверенный.

– Увидимся на футбольном поле осенью, – угрожающе бросает он.

Кейд выпрямляет спину. Оба брата, ростом под метр восемьдесят, злобно смотрят друг на друга.

– Еще как увидимся, черт побери.

Мэдок и Фэллон молчат и дышат так тяжело, будто им не хватает воздуха.

Я знаю, какой у Фэллон склад ума. Дома она поговорит с мальчиками. Все наладится. Хантер образумится.

У Мэдока, напротив, есть план действий на все случаи жизни, но, если ему нечего сказать, получается, к такому повороту он не был готов. Брат блефовал насчет перехода сыновей в другую школу, и Хантер вывел его на чистую воду. Мэдок не знает, что делать, каким образом все исправить. Пока не знает.

Покидая полицейский участок, я наконец-то осознаю, насколько трудно быть родителем, видеть, как твой ребенок совершает ошибки.

Они способны научиться лишь на собственном горьком опыте. Дилемма Мэдока очевидна. Только, возможно, иногда сложность заключается не в том, что и в какой момент посоветовать, а в том, когда лучше вообще промолчать.

И как понять, что ситуация требует именно невмешательства.

Я опускаю руку и сжимаю дно своей сумки, чувствуя тяжесть книги и маминого дневника.

Разговоры не всегда помогают.

В конце концов, существует множество других способов преподать своим детям урок.

* * *

Направляясь к кухне, слышу, как часы бьют полночь. Глаза режет от усталости. Кажется, что после сегодняшнего футбольного матча прошла целая вечность.

Прохожу по коридору мимо фотографий, на которых запечатлена свадьба родителей: очаровательная, скромная церемония при свечах, местом проведения которой стал сарай в рустикальном стиле к северу отсюда. Свадьба Джареда и Тэйт – теперь она кажется мне еще более особенной, после того как я узнала подробности их прошлого. Фэллон и Мэдок – у них нет свадебных фото. Зато есть отличный снимок с медового месяца: она сидит у него на плечах с распростертыми руками на вершине горы Фудзияма. Они оба улыбаются, стоя над облаками… И Джекс с Джульеттой – они наконец-то устроили пышную церемонию, которую мама мечтала организовать хотя бы для кого-то из своих детей.

С кухни доносятся голоса, поэтому я иду в ту сторону, зная, что найду мать там.

– Сколько мы потратили в Нью-Йорке? – удивленно спрашивает отец. – Господи, мы же не в Париж ездили! Какого черта?

Прыснув от смеха, вижу, что он склонился над мамой, сидящей за маленьким столиком у стены. Они изучают документ на мониторе ноутбука. Вне всякого сомнения, она проверяет домашнюю бухгалтерию. Каждый месяц я слышу от папы аналогичные причитания.

– Не смотри на меня, – отвечает мама. – Я купила всего одну пару туфель. Ты тратишь на Пятой авеню больше меня, красавчик.

– Красавчик? – выпаливает он, затем сжимает ее щеки и целует.

Она смеется, пытаясь увернуться.

– Прекрати!

Я прислоняюсь плечом к дверному косяку и какое-то время наблюдаю за ними.

И вижу. Вижу Джейса и Кэт, их игривость и флирт, как им комфортно друг с другом. Как сильно отец любит ее, как мама похожа на ту девушку из автомастерской, чинившую его машину. То, как они дополняют друг друга и умеют идти на компромисс. Всего этого я раньше не замечала.

Папа отпускает маму и возвращается к электронной таблице.

– Ну, мы можем какой-нибудь вычет сделать? Мы же обсуждали работу, когда были там, да? Просто запиши поездку в деловые расходы.

– Нет! – протестует она и шлепает по его руке, сжимающей компьютерную мышку. – Проваливай. Я не лезу в твои материалы по судебным делам. А ты держись подальше от моих таблиц. Они все организованы в определенном порядке.

Улыбнувшись, он отходит.

– Привет, – говорю я, когда его взгляд падает на меня. – Как дела?

Папа вздыхает.

– Нормально. Твоя мать – хорошая женщина, – вслух размышляет он, подойдя к холодильнику. – Она спасает меня от тюрьмы, отговаривая от налогового мошенничества.

– Чертовски верно, – добавляет мама. – Ты достаточно хорошо зарабатываешь и в состоянии платить налоги, скупердяй.

Я смотрю на них с улыбкой и гадаю, что бы случилось, если бы она не получила помощь, если бы отец не развелся с Мэделин или Патрисией, если бы родители не перестали держать друг друга в подвешенном состоянии.

Теперь мне понятно.

Никто не сможет сделать тебя счастливым. Возлагая подобные ожидания на другого человека, ты обрекаешь на неудачу вас обоих. Нельзя просто взглянуть на кого-то и сказать: «Ты можешь сделать мою жизнь лучше». Нет, посмотри на него и скажи: «Я могу сделать твою жизнь лучше». Будь наградой, а не обузой.

Прокашлявшись, я спрашиваю:

– Могу я поговорить с мамой наедине?

Папа замирает, не допив.

– Э-э-э, конечно. – Глядя на меня, он кивает, потом смотрит на нее. – Ты же расскажешь мне, о чем вы говорили?

– Ха-ха, – дразнится мама. – Она хранит мои секреты. Я сохраню ее.

– Надеюсь, это неправда. – Отец хмурится, однако я замечаю улыбку на его губах, когда он выходит из комнаты. – Буду у себя в офисе.

Мама быстро печатает, стукнув по последней клавише с особым усилием, оборачивается ко мне и ждет.

Глубоко вздохнув, я достаю из сумки книгу, которую кладу на стол перед ней.

Она переводит взгляд на обложку. Судя по выражению ее лица, она совершенно не удивлена.

– Ты попросила Пашу прислать мне эту книгу?

Мама медлит, но в итоге едва заметно кивает.

– Я знала, что ты догадаешься.

Паша живет в Торонто, пока готовит запуск производственной линии для компании Джареда. Маме не хотелось отправлять посылку с почтовой маркой из Шелберн-Фоллз. Полагаю, ее план состоял в том, чтобы я прочитала книгу, прежде чем начала искать отправителя.

Бритва Оккама.

Я опять тянусь к сумке и выуживаю оттуда дневник, который нашла у нее в шкафу, и кладу сверху на книгу.

– Что ж, ее автор должен был получить доступ к этому дневнику. Это была ты, верно?

С трудом верилось, что она рассказала бы постороннему такие интимные детали.

– Да, – признается мама, полностью повернувшись ко мне на вращающемся стуле. – Джульетта помогла. Она не хотела тебе лгать, но я попросила ее придержать правду до тех пор, пока ты не дочитаешь. Я хотела, чтобы ты сперва ознакомилась с содержанием.

Теперь ясно, почему Джульетта так странно отреагировала. Технически автор не она, однако ей было известно о существовании этого романа.

– Ты могла сама рассказать мне все это, – упрекаю я. – Неужели ты думала, что я возненавижу тебя или папу?

– Нет, – быстро отвечает мама, взяв меня за руку, когда я сажусь на кухонный стул. – Если честно, я не очень обрадовалась, узнав, что беременна дочерью. Я беспокоилась. Очень боялась, что появится другая версия меня, которая будет повторять мои ошибки, плакать из-за мужчин, принимать одно плохое решение за другим, желая осчастливить кого-то, кто недостоин ее.

Не уверена, о ком она: об отце Джареда или о моем, – и все же продолжаю слушать молча.

– Это самая сложная родительская задача, – поясняет мама. – Пережить душевные страдания, преодолеть тяготы, учиться на своем горьком опыте, годами взбираться на стену, чтобы потом свалиться с нее и начать все с нуля… – Она удерживает мой взгляд, ее голос печален. – Лить слезы, ждать, ни черта не понимать о себе, а потом в один прекрасный день… – мамин тон и выражение лица проясняются, – ты наконец-то просыпаешься тем человеком, каким всегда стремился быть: сильным, решительным, волевым, добрым, смелым… Но, заглянув в зеркало, понимаешь, что тебе уже пятьдесят восемь.

В груди внезапно ноет от боли, потому что я могу понять, о чем она говорит. Столько лет, столько времени потрачено впустую… Она в конечном итоге повзрослела, но слишком дорогой ценой.

– А когда у тебя появляется ребенок, ты как будто наблюдаешь за собой, пока все… повторяется… с самого начала. Тебе хочется, чтобы он выжимал максимум из каждого мгновения жизни и гораздо раньше стал собой, правда, в этом и заключается злая шутка юности. – Мама грустно улыбается. – Чем бы я с тобой ни поделилась, что бы ни рассказала, чему бы ни пыталась научить, исходя из собственного опыта, это не подействует, если ты не испытаешь все на собственной шкуре. Ты не поймешь, о чем я говорю, пока сама не совершишь те же ошибки и не извлечешь из них урок. – Тяжело вздохнув, она продолжает: – К сожалению, на это могут уйти годы.

Я снимаю сумку с плеча и рассеянно бросаю ее на пол. Может, мама и довольна своей жизнью, гордится тем, что пережила, только ее сожаления вовсе не заканчиваются на ней.

Она и обо мне тревожится.

– Я не была уверена в том, что когда-либо позволю тебе прочитать эту историю, – смущенно говорит мама. – Вполне очевидно, некоторые описанные мной сцены могли вызвать у тебя дискомфорт.

О да! Заглянув в следующий раз к отцу на работу, я постараюсь не думать об эпизоде в его кабинете.

– Но я написала ее, когда ты была совсем маленькой, и включила туда папину версию событий, использовав его мысли из старых писем ко мне, которые я сохранила. Мне казалось, что его мнение тоже важно. Просто я уже довольно долго беспокоюсь о тебе. В итоге приняла решение: познакомить тебя с нашим собственным опытом, чтобы тебе было проще принимать решения в собственной жизни. С помощью этой книги ты могла опосредованно пережить все события без потерь и последствий.

– Почему ты беспокоишься обо мне?

Она откидывается на спинку стула, качая головой.

– Возможно, твой отец прав. С Джаредом было непросто, и это моя вина, разумеется, вот только твое воспитание далось гораздо легче, поэтому я, наверное, не знаю, куда себя деть.

В ее глазах мелькает что-то, мама будто бы погружается в размышления, и я понимаю, что она думает о моем брате.

– Джаред – как открытая книга. Если ему что-то не нравилось, все об этом узнавали. Если он чего-то хотел, то брал это. Если не был счастлив – не притворялся. – Затем, прищурившись, мать изучает меня. – Чего ты хочешь, Куинн? Что делает тебя счастливой? – Она наклоняется вперед и снова берет меня за руку. – Что бы то ни было, не жди, пока кто-то даст тебе желаемое. Не надейся, что все само собой получится. Добивайся своего.

Я хмурюсь. Ощущение такое, словно я стою на краю обрыва и смотрю вниз на водопад. Все уже спрыгнули, смеются и зовут меня, а я боюсь падения.

– Это страшно, – выдавливаю я. – А если я слишком сильно люблю вас всех и не хочу разочаровать?

– Я знаю, что ты нас любишь, – уверяет мама. – Мы все знаем и тоже любим тебя. Это никогда не изменится. – Она пытается заглянуть мне в глаза. – Но нравится ли тебе жертвовать собственным счастьем, чтобы угождать другим? Милая, если наша любовь так хрупка, тогда мы тебя недостойны. Сильный человек осознает, что единственная любовь, которая действительно нужна в жизни, – это любовь к себе. Когда ты себя любишь, то словно защищена броней. Тебя никто не может остановить. Все остальные не имеют значения.

– Поэтому ты позволила мне прочитать ее? – интересуюсь я.

Мама кивает.

– Но зачем ты вообще написала эту книгу?

– Чтобы узнать себя. Чтобы попытаться разобраться во всем, через что мы прошли с Джейсоном. Что из-за нас пережили Мэдок и Джаред. – Сделав паузу, она продолжает: – Мы могли бы свалить все на молодость и глупость, однако подобных оправданий надолго не хватит. Потом тебе становится понятно, что ты просто был эгоистом и большой сволочью.

Тихо засмеявшись, я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди.

– Ты еще чему-нибудь научилась?