Пенелопа Дуглас - Пламя

На ее губах появляется ухмылка. Она протягивает руку назад, роется в ящике стола, достает небольшой буклет темно-зеленого цвета и вручает его мне.

Открыв его, я вижу распечатку нескольких транзакций. Очевидно, это банковская книжка. Не верю собственным глазам, когда замечаю общий остаток.

– О боже.

– Я узнала, что любить, чувствовать себя уязвимой, ошибаться – это нормально. В отличие от жизни в заточении. Никогда не позволяй другим контролировать тебя.

– Откуда столько денег?

– Дописав книгу, я поняла: женщина всегда должна защищать себя. Поэтому отдала Джексу часть своих сбережений, а он, будучи талантливым инвестором, их преумножил, – смеется мама, – во много раз.

О господи.

– Так ты себя обезопасила? На случай вашего развода с папой?

– Нет, – отвечает она, – деньги твои. Выйдя за твоего папу, я уже не нуждалась в сбережениях. Джекс открыл отдельный счет, и с тех пор на нем копились проценты.

– Они мои? – Я не могу принять такую сумму. А вдруг ей однажды понадобятся деньги?

– При условии, что ты запомнишь одно, Куинн… Когда влюбишься, заботься о нем, но и о себе не переставай заботиться. Сделай себя счастливой. Трать их. Копи. Отдай. Выбор за тобой. Это твоя жизнь.

Сунув банковскую книжку в задний карман, я иду в кабинет отца.

Мама только что дала мне чертову кучу денег. Мне не следовало их принимать. Но она сказала, что это подарок и я могу распоряжаться им как вздумается: сохранить, пожертвовать… потратить на что-нибудь.

Сердце бешено колотится у меня в груди, но я иду вперед как на автопилоте. Не знаю, что произойдет или что я скажу папе. Наверное, услышанное ему не понравится, иначе почему я так нервничаю?

Сложнее всего спрыгнуть с обрыва. Назад пути нет. Я не могу и дальше угождать всему миру. В результате начну себя ненавидеть. Другого выбора нет.

Приоткрыв дверь, вхожу в комнату и вижу его возле бара, расположенного у стены. Он наливает себе стакан любимого виски Glendronach, чтобы снять напряжение перед сном.

– Привет, – начинаю разговор, к своему удивлению, непринужденным тоном.

Папа поворачивает голову, закрывает графин и улыбается мне.

– Привет. Я разминулся с тобой сегодня. Ты была на треке?

– Недолго. – Кивнув, вхожу в кабинет. – У Дилан состоялась первая гонка, поэтому я прокатилась с ней.

Папа ошарашен, и я не сдерживаю смеха. Пусть лучше он узнает сейчас, чем новость попадет в его ленту на «Фейсбуке».

– Мэдок фактически заставил меня, ясно? Но я по-прежнему цела и невредима.

Папа хмурится, поджав губы.

– Этот мальчишка, клянусь…

Ага, этот мальчишка. Я едва не смеюсь.

Отец до сих пор видит в Мэдоке дерзкого подростка, но, мне кажется, прекрасно понимает: мы все беспомощны, когда брат решает добиться желаемого. Подойдя к большим коричневым кожаным креслам рядом с книжными стеллажами, папа садится и делает глоток виски. Я сажусь во второе напротив.

– Извини, что не смог выбраться на твой матч, – говорит он. – Слышал, ты «знатно надрала задницу» противникам.

Я смеюсь, потому что это явно не слова моего отца.

– Мэдок лжет.

Дилан и остальная команда тянут меня. Мое присутствие нужно только для того, чтобы на поле вышли одиннадцать игроков.

Но папа все равно поправляет:

– Адвокаты не лгут. Мы создаем истину. Это искусство.

Да, не сомневаюсь. К счастью, у него есть клиенты, готовые платить огромные суммы за это «искусство».

Откинувшись на спинку кресла, я заправляю волосы за уши и разглядываю отца. В его седых волосах еще достаточно белокурых прядей; несмотря на «гусиные лапки» морщин и то, что линии на лбу с возрастом стали глубже, голубые глаза по-прежнему такие же пронзительные, словно молния в грозу, а руки – сильные. Я даже сейчас помню, как он держал мои маленькие пальцы в своей ладони, помогая переходить через улицы большого города в детстве.

После всего, что пережили родители, страданий, которые они принесли друг другу, я понимаю, почему он возлагает на меня столько надежд. Меня так долго ждали.

– Ты действительно любишь маму? – спрашиваю я, пристально глядя ему в галаза.

– Конечно, – отвечает папа, задумчиво опустив взгляд, и делает очередной глоток. – Я не могу без нее жить. Никогда не мог.

– Благодаря чему ты наконец-то это осознал?

– Потому что понял: ей и без меня неплохо, – признается он. – Я всегда любил ее, но после того, как мама завязала с алкоголем, устроилась на хорошую работу, обрела финансовую независимость и стала справляться со всем в одиночку, до меня дошло, что я ее потерял. Необратимость данного факта сделала свое дело.

Прищурившись, я смотрю на отца, не уверенная, что правильно его поняла. Он хотел маму, потому что больше не мог ее контролировать?

Похоже, папа замечает мое замешательство и продолжает объяснять:

– Я был ужасно высокомерным в молодости, милая. Воспринимал все как должное. – Он взбалтывает напиток в стакане, вглядываясь в него. Наверное, потому что это легче, чем смотреть мне в глаза. – Но, увидев, как она поменяла свою жизнь и обрела счастье, я ощутил боль. Это задело мою гордость, вывело из равновесия, ранило до глубины души.

– Ты не хотел, чтобы мама поправилась?

Он наконец-то поднимает глаза и мягким тоном успокаивает меня:

– Разумеется, хотел. Но, полагаю, думал, если она перестанет нуждаться во мне, то больше никогда не захочет быть вместе. И я снова лишился покоя. Теперь, когда перед ней открывалось столько возможностей, выберет ли мама меня?

Внезапно мне все становится ясно.

Папа понятия не имел, что может дать ей, помимо денег и власти. Он так много времени и сил тратил на заботу о ней, закрывал деньгами их проблемы, что перестал понимать, на чем строятся их отношения. Отцу казалось, что она любила его, потому что была юной, наивной и привязалась к нему из страха.

Когда мама повзрослела, стала мудрее и сильнее, что еще он мог предложить ей, кроме себя? Захочет ли она вообще его?

– Я так много раз терял ее и в итоге мог потерять навсегда. Только я не мог ее отпустить и наконец-то очнулся.

Слишком долго отец преследовал собственные интересы, даже несмотря на любовь к маме.

Но шестнадцать лет спустя она сообразила, что спасти ее может только она сама, и поэтому отпустила его. Если он вернется за ней – так тому и быть. Если не вернется – жизнь продолжится дальше.

Хотя я не уверена, что мамин план отдать мне книгу сработал. Я все равно буду допускать ошибки, желать того, что мне во вред. Это само собой разумеется. В конце концов, человеческая натура несовершенна.

Но сегодня я усвоила одно: жизнь проходит быстро. Не успею я оглянуться, как мне будет сорок. Я не хочу проснуться в пятьдесят восемь с сожалениями.

Глубоко вздохнув, смотрю на него и говорю:

– Папа, я отвратительно играю в футбол, ненавижу фортепиано и не хочу быть адвокатом или доктором. Не хочу всего, чего ты хочешь для меня.

Прищурившись, он напрягается.

– Куинн, если дело в Нотр-Даме…

– Я хочу учиться в Нотр-Даме, – перебиваю его. – Думаю, это именно тот колледж, который мне нужен.

Папа немного расслабляется.

– Хорошо.

– И я согласна пройти несколько летних курсов дома – это хорошая идея. Может, тогда я смогу получить диплом раньше.

Папа кивает, по-прежнему нервничая в ожидании плохих новостей.

– Я рад… что ты так думаешь. Но почему у меня такое чувство, будто ты сейчас скажешь, что встретила мальчика и забеременела?

Я покусываю губы. Была не была.

– Помнишь принадлежащий тебе участок на Хай-стрит? – спрашиваю я. – Старую пекарню на углу Саттон?

– Да, – отвечает он нерешительно. – Я купил его несколько лет назад. Он выгодно расположен, так что я не мог упустить такую возможность. А что?

Задержав дыхание, я произношу, не дав себе опомниться:

– Я хочу, чтобы ты продал мне эту собственность.

Отец отшатывается назад с таким видом, словно я заговорила на другом языке.

– Позволь мне объяснить, – спешу добавить, подняв руку.

– Я всю свою жизнь была тем или иным образом занята и понимаю, что все, чего ты хочешь для меня, продиктовано любовью. Я понятия не имела, чем хочу заниматься, поэтому соглашалась с твоим выбором: репетиторами, дополнительными занятиями, уроками танцев, гимнастикой, плаванием, летними волонтерскими проектами в тропических лесах… – Произнося каждый пункт, я загибаю палец. – Занималась этими хобби, потому что предпочитала занятость бездействию. По крайней мере, мне так казалось. Если бы перестала, у меня бы появилось время подумать. – Пытаясь донести свою точку зрения, я говорю тише. – Я никогда не мечтаю, пап. Ничего не жду с нетерпением, потому что все эти занятия не являются моей страстью. Продай мне магазин. Дай мне новый летний проект и посмотри, что я смогу сделать.

– Ты хочешь открыть бизнес? – интересуется он. – В семнадцать лет?

– Летний бизнес, – уточняю я. – На данный момент. И мне почти восемнадцать. Обещаю: не буду отвлекаться. Я отдаю себе отчет, что колледж важен, и учебу не брошу. Но мне действительно хочется открыть свое дело.

– Это не кукольный домик, Куинн, – папа взволнованно смеется, – а здание с налогами на собственность, санитарным контролем, проверками техники безопасности, проблемной канализацией и…

– И я справлюсь. Я умею собирать информацию, планировать, решать проблемы. У меня получится. Этот проект не станет твоей головной болью.

Он качает головой, закрыв глаза.

– Куинн…

– Папа, пожалуйста, – настаиваю я. – Я в восторге от этой идеи. Мне не терпится начать. – Подавшись вперед, шутливо замечаю: – Ведь есть способы проводить время и похуже, не правда ли? Если я буду увлечена работой все лето, не смогу встречаться с мальчиками.

Закатив глаза, отец ставит стакан на стол, возле хрустальной вазочки с дорогим мармеладом.

– Как планируешь платить за все? Тебе понадобятся оборудование, продукция, коммунальные услуги, ремонт. Даже при условии, что возьмешь кредит, чтобы купить землю, меня не устраивает подобный груз ответственности, который взвалишь на свои плечи…

– Мне не нужен кредит. – Я достаю банковскую книжку и бросаю ее на столик.

Он смотрит на буклет, потом поднимает и открывает. Когда видит баланс, то не в силах сдержать удивление.

Папа переводит на меня серьезный взгляд.

– Это не тот счет, где хранятся твои сбережения на колледж. Откуда у тебя столько денег?

Послав ему полуулыбку, я поднимаюсь, хватаю мармеладку и забрасываю в рот.

– Думаю, тебе стоит поговорить с мамой. – После чего разворачиваюсь и выхожу за дверь.

* * *

– Это не десятимиллиметровый! – слышу крик Джареда, войдя в его автомастерскую.

– Ты попросил меня дать восьмимиллиметровый!

– Восьмимиллиметровый не подойдет.

– Разве я не сказал тебе то же самое? – рявкает в ответ Мэдок. Доносится звон инструментов.

Переступив порог просторного помещения, вижу Джареда, Мэдока и Джекса, столпившихся над открытым капотом «шеви СС». У машины нет колес и лобового стекла. Мэдок все еще в деловом костюме, только пиджак с галстуком снял и выпустил полы рубашки поверх брюк.

– Все в порядке, – говорит ему Джекс, подойдя сзади, и обнимает его за плечи в попытке успокоить. – Расслабься.

Мэдок в отчаянии качает головой.

– Мой ребенок больше не хочет жить в моем доме.

– Все гораздо сложнее, – произносит Джаред. – Дай ему время.

Похоже, они пришли в гараж, чтобы выпустить пар после сцены в полицейском участке. Братья находят умиротворение, лишь возясь под капотом машины.

– Эй, – тихо окликаю, чтобы заявить о своем присутствии. Я рассчитывала найти здесь Джареда, но рада, что застала всех троих.

– Как ты добралась сюда? – спрашивает Джекс, зная, что у меня нет машины.

Не буду рассказывать ему о том, как разъезжаю по улицам на велосипеде посреди ночи.

Пропустив вопрос мимо ушей, достаю из сумки распечатки, которые собрала дома, и протягиваю Джареду.

– Что это такое? – Он забирает бумаги и просматривает их.

– Это список организаторов мероприятий. Твоя выставка в Чикаго потребует чересчур больших временных затрат, один из них справится гораздо лучше меня.

Джаред прищуривается, глядя в мою сторону.

– Я люблю вас, ребята, но у меня другие планы на лето. Помогать постараюсь, но порой буду недоступна. И, если честно, подготовить выставку – это такой стресс. Извини.

На губах Джареда играет улыбка.

– Конечно, стресс. Поэтому я сваливаю ее на тебя или Пашу, – говорит он. – Но ничего страшного. Мне просто нравится, когда ты рядом. Выкручусь как-нибудь.

Быстро чмокнув меня в лоб, брат складывает распечатки и засовывает в задний карман.

Слава богу. Полагаю, мне следовало предвидеть, что Джаред отнесется к моему решению с пониманием. Он твердо верит, что люди должны заниматься только тем, чем хотят.