Сандра Браун - Пламя страстей

– Ага, и еще наобниматься.

– Не знаю, как ты, а я собираюсь смотреть кино. Ты можешь пока утешаться своим гадким попкорном.

– Гадким или нет, но он уж-жасно вкусный, – парировал он, засыпая в рот полную горсть кукурузы.

Ли уселась поудобней в кресле и стала смотреть на экран, который был похож для нее на ожившую почтовую марку где-то там, в конце темного тоннеля. Она вежливо отказалась от предложенного Чадом глотка воды и горсточки миндаля.

Уголком глаза она видела, как он прикончил все свои запасы и аккуратно сложил пустые коробки под сиденье. Фильм был не ахти какой, но когда Чад украдкой просунул руку вдоль спинки ее сиденья, она смерила его недовольным взглядом.

Медленным движением он убрал прядь волос с ее уха.

– В шейку? – спросил он с нарочитым техасским акцентом.

Она увильнула от него.

– Нет! Веди себя прилично!

– Ну ладно, – вздохнул он. – Оставим серьезные поцелуи до лучших времен. А как насчет несерьезных?

– На несерьезные я согласна. – Она смягчилась. Он скромно поцеловал ее в щечку. – Давай пока смотреть кино. О чем оно хотя бы?

Он шепотом рассказал ей вкратце содержание до того момента, который шел на экране. Они просмотрели фильм до конца, хотя было не особенно интересно. Когда героиня фильма сидела на постели из розового атласа и ее простыня предательски соскользнула, обнажив розовую грудь. Чад прошептал уголком губ:

– Далеко до твоей.

При этих словах он скользнул рукой к ее левой груди и стал ее нежно гладить. Она игриво шлепнула его по руке и процитировала:

– Неучтивый тип!

Они тихонько засмеялись шутке.

Переполняемые желанием, они вернулись в дому Чада и застали там Джексонов, совершенно очарованных хорошим поведением Сары. Лоис похозяйничала на кухне и приготовила сандвичи и консервированный суп на ужин.

– Передай соль, пожалуйста.

– Ли, ты ешь слишком много соли, – проворчала Лоис. – Ты во время беременности к этому пристрастилась.

– Соленая пища, по-моему, как раз вредна беременным женщинам? – спросил Чад.

– Я думала, ты только в акушерстве силен, – засмеялась Ли. – Откуда ты знаешь, что вредно, а что полезно беременным женщинам?

На какое-то мгновение руки его замерли, а глаза стали пустыми. Затем он пожал плечами и ответил:

– Это все знают. – И он поспешил переменить тему:

– Сандвичи просто великолепны, миссис Джексон. Спасибо.

После этого разговор все время вертелся вокруг нее, но Ли не могла избавиться от неосознанной неловкости. Что это было за странное выражение на лице Чада при упоминании о беременности?

Сразу после того, как Ли и Лоис помыли посуду, Джексоны уехали. Когда они провожали Джексонов, стоя на крыльце, рука Чада лежала на плече Ли, и все же она чувствовала, что между ними стоит какая-то незримая стена, какое-то напряжение, которого прежде она не знала. Что случилось и чем вызвано это напряжение, которого она не может понять?

Они закрыли входную дверь и Ли стала собирать вещи Сары, чтобы ехать домой, но напряжение Чада не спадало. Она все еще запихивала детские вещи в сумку, когда он взял ее руки в срои и усадил ее на диван.

– Оставь это на минутку. Я хочу кое-что тебе сказать, пока ты не уехала. Она рефлекторно сглотнула.

– Хорошо, – сказала она как можно более ровным голосом. Сердце ее похолодело. Она инстинктивно чувствовала, что не желает этого разговора.

– Ли, – сказал он, отведя глаза, а затем силой заставив себя посмотреть ей в лицо. – Когда Шерон умерла, она была беременна.

Она быстро втянула в себя воздух, что-то было воскликнула, но тут же сама себя оборвала и долго без слов смотрела на него. Когда дыхание ее восстановилось, она глубоко вздохнула.

– Ясно, – сказала она тихо.

Ей нужно было побыть от него на расстоянии, чтобы все осмыслить, и она встала и отошла к окну. Невидящими глазами она смотрела на украшенный газон. За газоном ей виделась пропасть, разверзающаяся между ней и Чадом. Ей хотелось повернуться к нему, протянуть ему руку, ощутить его объятие, но пропасть все росла. И он стоял на одной ее стороне, а она – на другой.

– Думаю, тебе не все ясно, – сказал он тихо.

Так и было. В мозгу у нее все завертелось. С тех пор, как Чад поведал ей о несклонности Шерон к романтическим отношениям, она ни разу не задумалась над тем, что они все же были мужем и женой. И хотя это было эгоизмом и безумием, но мысль о том, что Шерон носила его ребенка, пробудила в ней ужасную ревность. В данных обстоятельствах это было не более чем детским вздором, но она ничего не могла поделать с горьким чувством, которое клокотало у нее в горле и оставляло металлический привкус во рту.

– Видишь ли, Шерон…

– Я не желаю этого знать, – сказала она резко, повернувшись к нему. Она окоченела всем телом, и глаза ее излучали холодное сияние. – Пожалуйста, избавь меня от деталей.

В мгновение ока Чад был возле нее.

– Черт тебя побери, на тебя не угодишь! Я просто хотел тебе рассказать, чтобы ты потом не узнала случайно, как это было…

– Как это было со всем прочим. Ты это хотел сказать?

– Да, – сказал он резко. – Я стараюсь быть с тобой честным. Ли. Ты же сама обвиняла меня в каких-то секретах, а я теперь не хочу, чтобы между нами были какие-то недомолвки. Я мог бы поступить намного проще, промолчать в надежде, что ты никогда ничего не узнаешь. Кроме меня и моих родителей, мало кто знает о беременности Шерон. Было достаточно и того, что жена покончила жизнь самоубийством. Я не стал сообщать всему миру, что она заодно убила и ребенка.

Она видела его горе, его боль, и сердце ее наполнилось жалостью. Она опустила голову и закрыла глаза рукой. Проведя рукой по лицу, она подняла на него глаза.

– Прости, Чад. Прости меня. Стыдясь своей реакции на его откровенность, она хотела теперь загладить свою вину.

Она подошла к нему и усадила его на диван.

– А что произошло? – спросила она ласковым голосом.

– Какое-то время мы не хотели заводить ребенка. Она... она пугалась одной мысли о материнстве, о родах. Но она сама была безответственна, как дитя, и… – Он взъерошил волосы. Ли хотелось пригладить ему шевелюру, но она не двинулась с места. – Как бы то ни было, но когда она узнала, что беременна, она запаниковала. Может быть, это тоже послужило одной из причин ее самоубийства. – Он вздохнул. – Не знаю.

– Ты злился на нее? Я имею в виду – потом, когда она лишила тебя твоего ребенка? Он впился в нее глазами.

– Как ты догадалась? Я был зол, как черт. Я понимал, что я должен горевать, но меня охватила такая злость…

Теперь она позволила себе дотронуться до него и провела рукой по его бровям.

– Что-то похожее я чувствовала, когда умер Грег. Я спрашивала себя, как он мог так поступить со мной?

– Наверное, это нормальная человеческая реакция. Гордиться тут нечем, но это так понятно.

– Я только что пережила еще одну такую реакцию. Когда ты сказал, что Шерон носила твоего ребенка, я впервые в жизни ощутила зависть.

Он притянул ее к себе.

– Моя Ли! Беременность Шерон была ошибкой природы. Когда же мы с тобой будем делать детей, это будет торжество жизни и нашей любви.

Она прижалась к нему, испытывая облегчение от того, что Сара, измученная вниманием бабушки и дедушки, спокойно спала на протяжении всего разговора.

– Обними меня. Чад. И люби меня.

– Можешь рассчитывать и на то и на другое, – прошептал он, прижавшись губами к ее волосам.

Рождественский день выдался шумный и радостный. Заехав за Ли и Сарой, Чад отвез их на ферму Диллонов на машине Ли, где было место для кипы подарков. С Джексонами был уговор, что они встретятся на месте.

В предпраздничных хлопотах Амелия Диллон вымоталась до предела. Старинный буфет в гостиной был заставлен блюдами, на которых красовались пряники с финиками и орехами, булочки, начиненные крохотными сосисками и сыром, бесчисленные печенья и прочие вкусности, призванные занять гостей, пока не начнется пир с индейкой. Вдоль буфета стоял стол с выстроившимися в ряд десертами. Не в силах устоять. Чад позволил себе кусочек толстого слоеного пирога с кокосом, прежде чем Ли и мать успели его остановить.

Прибыли Джексоны и принялись нахваливать Ли и Чада за наряженную ими елку. Фермерский дом Диллонов произвел на Лоис не столь сильное впечатление, как дом Чада, но она проявила по отношению к хозяевам достаточно такта и соблюла все приличия; Она даже сделала вид, что не замечает, что мистер Диллон заметно хромает на левую ногу.

Ли нашла его в гостиной в одиночестве, он потирал бедро чуть выше колена.

– Стюарт, не следует, наверное, носить протез, если он вам мешает, – сказала она. Родители Чада настаивали, чтобы она называла их по имени.

– Ты славная девушка. Ли, – сказал он, поднимая на нее глаза. – Не тревожься об этом. – Он указал на ногу. – Я уже почти к нему привык.

Она села рядом.

– Давно это у вас?

– Да уж почти пять лет. Мне и так скоро пора было на пенсию, но обидно, что пришлось уйти поневоле.

Она посмотрела в сторону кухни, откуда доносился смех: по-видимому, все остальные забавлялись шалостями Сары.

– Почему вы с Чадом выбрали такую работу?

Ей еще ни разу не удалось поговорить об этом с Чадом, но проблемы пожаротушения на «диких» скважинах теперь стали ее живо интересовать. Это было как в кино, когда показывают страшный фильм, и ты боишься смотреть, но смотришь, не в силах оторваться.

– Все очень просто. Ли, – ответил Стюарт Диллон, и в голосе его слышалось волнение. – Это риск, который выпадает на долю не многих мужчин. Сколько в мире бухгалтеров? Или учителей? Или докторов и инженеров? А сколько нас? Наша профессия очень редкая. Полагаю, что именно эта в своем роде исключительность составляет предмет нашей гордости. Возможно, отчасти это и есть причина того, что я люблю это дело. По-моему, Чад тоже.

– И вы никогда не боялись опасности, которой вы себя подвергаете?

Он помолчал. Ли догадалась, что сейчас перед ним мысленно проходят все те пожары, пламя которых он тушил, и он вспоминает, с каким чувством он встречал опасность.

– Нет, страшно мне не было. Поймите меня правильно. Я всегда был предельно осторожен. Нас специально обучают быть осмотрительными, и мы всегда делаем только то, что заранее изучили, обсудили, распланировали и синхронизировали со всеми остальными ребятами в команде. Но в этих пожарах есть одна вещь. – Последние слова он произнес с нажимом. Его стиснутые кулаки напомнили Ли жест Чада. Голос его превратился в хриплый шепот. – Он намного больше тебя, этот огонь! Коварный, разрушительный, великолепный огонь. Это свирепый дракон наших дней. И ты побеждаешь его. Просто задуваешь его и все.

Он тяжело вздохнул, но это был вздох восторга, и глаза его сверкали от волнующих воспоминаний. Ли распознала момент, когда он вдруг опять осознал, что находится всего лишь в собственной гостиной в полной безопасности: когда он повернулся к ней, глаза его наполнились грустью.

– Мне всегда будет этого не хватать, – сказал он с тоской.

– Эй вы, двое, вы что не веселитесь с нами? Сара тут… – Чад резко осекся, и Ли вдруг поняла, что у нее самой увлажнились глаза. – Да что тут происходит?

– Ничего, ничего, – сказал Стюарт и, хлопнув себя руками по бедрам, поднялся с такой легкостью, что Ли подивилась. – Пойдем, Ли. Ты, кажется, хотела еще кусок тыквенного пирога?

Протянув руку, он помог ей встать с дивана и отвел ее к Чаду, который глядел на нее из холла.

– Отрежь ей кусок побольше, отец, и добавь взбитых сливок. Мне не нужна костлявая невеста.

Стюарт рассмеялся и направился в кухню, – Ли? – нежно спросил Чад и озабоченно сморщил лоб. – Что случилось? Ты что – плакала? Что-нибудь не так?

Она взглянула в эти такие любимые глаза, в это волевое лицо.

– Нет, ничего. Просто я тебя так люблю! Она обняла его и прижалась щекой к груди – к тому месту, где было слышно биение его сердца. Неужели она будет обречена собственными руками посылать его в этот ад кромешный? Огонь. Безжалостный. «Дракон наших дней». Где ей взять на это силы?

С другой стороны, если она любит его, разве она сможет сказать: «Не ходи!»? Если он так же, как Стюарт, жаждет риска, опасности, – разве она сможет лишить его этого? Это его работа, и для него она так же важна, как была важна для Грега его работа.

Она должна будет набраться мужества, чтобы отпускать его на то дело, которое он выбрал для себя.

– Ты меня любишь? О чем же тут плакать? – спросил он ласково.

Она всхлипнула и проглотила слезы.

– Я плачу, потому что стою рядом с собственным женихом, а он даже не удосужился меня поцеловать.

– Вот грубиян, – сказал он и впился губами ей в рот.