— Итак мы еще на несколько шагов приблизились к двадцати двум миллионам, любовь моя.

— Все складывается очень удачно, верно? — усмехнулась в ответ Миллисент.

— Просто отлично! Благодаря старой Ханне нам теперь будет куда легче убедить нашу дорогую Венецию посмотреть на вещи по-другому. Ни одна молодая мать не согласится расстаться со своим ребенком — тем более что это единственная связь с ее погибшим возлюбленным, — голос Янси звучал насмешливо.

— Ребенок как залог?.. Что ж, это недурно, — задумчиво произнесла Миллисент и, подойдя к бюро, разорвала на клочки листок с адресом Ханны. — Но как мы получим деньги? Ведь в завещании ясно сказано, что все достается Венеции.

— Все очень просто. Твоя дочь подпишет тебе доверенность — и тогда денежки наши!

— А что потом? Мы же не можем все время держать ее запертой наверху. Пойдут разговоры…

Стрэхэн спокойно встретил ее взгляд.

— Для нас главное — чтобы Венеция подписала доверенность. А потом, если она согласится жить, скажем, на юге Франции или в тихом домике в Котсволдсе, мы будем посылать ей определенную сумму, чтобы она не бедствовала. А сами сможем спокойно тратить двадцать два миллиона долларов.

— Звучит многообещающе! — Миллисент Брэддок весело рассмеялась.


В тот вечер они сами отнесли поднос с едой в комнату Венеции, объяснив слугам, что после вскрытия завещания Венеция упала в обморок и теперь плохо себя чувствует. Но они надеются, что с этим поможет справиться постельный режим и полный покой.

Тщательно заперев за собой дверь, Миллисент заявила дочери, что не перенесет позора, если в свете узнают о ее беременности. Венеции было предложено два варианта: или отправить ребенка на воспитание в какой-нибудь дальний приют, или растить его самой, но отказаться от наследства.

— Если ты будешь во всем нас слушаться, — добавил Янси, — все устроится отлично.

— Для вас, — коротко ответила Венеция, — но не для меня.

— У тебя останется твой ребенок.

— А вы получите мои деньги?

— Это честная сделка!

На самом деле Венеция не слишком заботилась о деньгах. У нее оставался ее трастовый фонд, до которого жадные лапы Миллисент и Янси дотянуться не могли. Этого было более чем достаточно, чтобы вести безбедную жизнь. Но ее привела в ужас их алчность. Насколько далеко может зайти эта парочка, чтобы получить право распоряжаться двадцатью двумя миллионами долларов? Впрочем, смерть Хэзарда давала ответ и на этот вопрос.

Как бы ей хотелось, чтобы Хэзард сейчас оказался рядом с ней и они могли все обсудить! Может быть, он согласился бы с ней, сказал бы, что деньги не имеют значения? А может быть, у него было бы другое мнение? Хэзард так много работал, чтобы обеспечить безопасность своего народа. А она только сегодня официально оформила новое завещание, написанное в поезде, и теперь оно находится в надежном месте — у Кертиса Адамса. Если она отдаст им право распоряжаться деньгами, ее ребенок никогда не получит того, что ему положено по праву рождения. С другой стороны, если она откажется, ее ребенок может прожить совсем недолго. Крошку куда легче убить, чем Хэзарда. Если даже он не сумел остановить их, как же она сможет это сделать?

— Я хочу все обдумать, — наконец произнесла Венеция.

— Только не раздумывай слишком долго! — проворчал Янси.

— У меня есть еще шесть месяцев до того момента, когда вы сможете привести в исполнение свою угрозу.

— Но до тех пор мы можем сделать твою жизнь невыносимой.

— Спасибо, что предупредили.

— Я даю тебе три недели, — решил Янси.

— Я надеюсь, что моя дочь проявит благоразумие. Не правда ли, дорогая? — проворковала Миллисент, лениво обмахиваясь роскошным веером.

— Три недели, — напомнил Янси, и они с Миллисент вышли из комнаты, заперев дверь на ключ.

Венеция осталась одна — совсем одна в этом страшном мире. Ханна уехала. Янси с глумливой улыбкой объяснил ей, как легко они от нее отделались. Хэзард погиб. Если Кертис и друзья отца вдруг будут спрашивать о ней, им ответят, что она вернулась в Монтану. А слуги считают, что у нее нервный срыв и что она прячется от чужих любопытных глаз. Венеция и ее ребенок остались лицом к лицу с Янси и Миллисент, а между ними были двадцать два миллиона долларов. Венеции очень не понравилось выражение глаз Янси, когда он пообещал обеспечить ей невыносимую жизнь…

Всю ночь Венеция думала только об одном: вдруг все-таки Хээард остался в живых? Тогда они и их ребенок могли бы жить вместе среди высоких гор с шапками облаков на вершинах, и их не разделяли бы золото и алчность.

И словно во исполнение ее желаний на следующее утро Янси принес ей поднос с завтраком и сообщил, что у него есть интересные новости.

— Возможно, ты перестанешь упрямиться и поймешь, что тебе нет смысла возвращаться в Монтану. — Он прислонился к косяку, одетый для прогулки верхом, и насмешливо смотрел на нее.

— Предполагается, что я должна спросить, почему? Хорошо, Янси. Я пойду тебе навстречу. Так почему же? — Венеция закрыла книгу, которую читала, и спокойно взглянула на него.

— Потому что твой любовник нашел себе другую постель!

— Это что, метафора? Если так, то она не кажется мне забавной.

И все-таки ее сердце забилось быстрее. Янси был слишком прост для подобных метафор; раз он употребил слово «постель», значит, он только это имел в виду. Венеция разжала переплетенные пальцы, чтобы Янси не заметил, как они побелели.

— Этот краснокожий ублюдок каким-то образом остался в живых, несмотря на сотню тонн пороха! — прохрипел Янси.

Венецию затопила такая волна радости и счастья, что ей показалось, будто у нее в душе запели птицы. Но она заметила как ни в чем не бывало:

— Тогда тебе следует как можно быстрее отпереть эту дверь и бежать куда глаза глядят. Я не думаю, что тебе безопасно здесь оставаться.

— Ты разве не слышала, что я сказал? — как можно ласковее поинтересовался Янси. — Он к тебе не приедет. Джон Хэзард Блэк живет себе припеваючи в Конфедерат-галч. Индеец удобно устроился в постели Розы Кондье. И там он уже почти месяц.

От этих слов Венеция как будто окаменела. Не может быть, здесь какая-то ошибка! Ведь она его жена, Хэзард сам так сказал, у них будет ребенок… Он бы ни за что не пошел к Розе, он бы приехал к ней!

— Мое предложение остается в силе, маленькая богатая девочка. Подпиши доверенность — или мне придется прибегнуть к совершенно не джентльменскому способу принуждения.

Венеция встала с кресла и подошла к окну, чтобы Янси не заметил, насколько она расстроена. Она отказалась дальше отвечать на его вопросы, и ему пришлось уйти, но его последние слова мрачным эхом звучали у нее в ушах:

— Не жди его, детка. Индейцы не пропускают ни одной юбки, а Хэзард, как говорят, просто побил все рекорды.

Но Венеция все-таки ждала. Несмотря ни на что. Несмотря на оскорбительные слова Янси, несмотря на огромное расстояние, разделяющее их с Хэзардом, несмотря на отчаяние, которое все больше охватывало ее с каждым прожитым днем.

В конце третьей недели Янси пришел к ней в комнату, как и обещал. Он поигрывал длинной плеткой для верховой езды, глаза его горели голодным блеском. Венеция на мгновение отвернулась к окну, посмотрела на холодные воды Чарльз-ривер, потом снова повернулась к нему:

— Этого не потребуется, — прошептала она. — Я подпишу.

Процедура не заняла много времени. Янси ушел, унося в кармане ее состояние, а Венеция плакала до тех пор, пока не уснула. И горевала она не о потерянном наследстве, а о потерянной любви. Хезард не приехал за ней! Ему не нужен даже его ребенок… Впрочем, у Джона Хэзарда Блэка уже есть дети и всегда были любовницы. Вполне вероятно, что он уже забыл ее имя…


Янси и Миллисент провели большую часть ночи без сна, обмывая свое богатство коллекционным шампанским из подвалов полковника Брэддока.

— Пусть твой супруг и был простолюдином, моя дорогая, но в винах он знал толк, — заметил Янси, открывая следующую бутылку.

— Это не искупает его других, совершенно невыносимых качеств. — Миллисент нахмурилась, не желая признавать, что именно ее покойный муж нажил то состояние, которым она собиралась наслаждаться. — Крестьянская кровь есть крестьянская кровь!

— Пожалуй, ты права. И это наводит меня на мысль, что пора покончить с крестьянской кровью, — объявил Янси.

Миллисент удивленно подняла брови.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — Янси сделал эффектную паузу, — его внука! Теперь, когда доверенность у меня в кармане, этот ребенок нам больше не нужен. Наоборот — мы с тобой должны подстраховаться на будущее.

Миллисент, полулежавшая на диване, выпрямилась и поставила бокал с шампанским на стол.

— Как ты намереваешься это сделать?

— В Нью-Йорке есть дама, которая помогает девушкам, попавшим в беду.

— Но Венеция никогда не согласится на это!

— Никто не станет спрашивать ее согласия. Доверенность у нас, отныне мы можем ей приказывать, а не просить.

Миллисент раздумывала недолго: слишком очевидной была выгода, которую сулило подобное развитие событий.

— Ты знаешь эту даму? — деловито поинтересовалась она.

— Кто же не знает мадам Рестел! Кстати, должен предупредить: Венеция может умереть во время операции.

— Достаточно, Янси! Я не желаю больше ничего слышать.

— Я знаю, любовь моя, ты ненавидишь детали. Не важно, я сам со всем справлюсь.

— Я надеюсь, что на этот раз у тебя получится лучше, чем с этим индейцем.

Янси пожал плечами, расслабившись после трех бутылок шампанского.

— Его невозможно убить как нормального человека… Но ведь теперь два каких-то маленьких участка не имеют значения, верно? Зачем они нам с нашими миллионами?

Было легко сбросить со счетов Хэзарда, когда он находился за тысячи миль. Но проблему с Венецией нужно было решить побыстрее: Миллисент не любила не доведенных до конца дел.

— Когда ты собираешься связаться с мадам Рестел? — спросила она.

— Завтра, — с улыбкой ответил Янси. — Завтра же утром.

34

Хэзард провел у Розы чуть меньше месяца, но за это время лето сменилось осенью. Янси лгал, говоря о том, что Хэзард делит с Розой постель: он делил с ней только кров. Однажды, когда рука Хэзарда начала заживать, Роза сказала ему, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более небрежно:

— Хэзард, если ты хочешь заняться со мной любовью, я буду рада. Если нет, я пойму. — Роза Кондье много лет назад запретила себе предаваться напрасным иллюзиям.

Они стояли на балконе, было теплое осеннее утро, и Хэзард боролся с воспоминаниями о залитой солнцем реке и о Венеции на мшистом берегу под ивами.

— Ты для меня слишком хороша, Роза, — признался он. — И чем дольше я живу у тебя, мое чувство вины становится все непереносимее.

Роза подняла голову и заглянула ему в глаза:

— Тогда почему же ты не едешь за ней, черт тебя побери?!

— Ей это не нужно, — невозмутимо ответил Хэзард, — вот почему.

— Откуда ты знаешь?

— Я же показывал тебе ее записку, там все было ясно сказано.

— Ты думаешь, мисс Брэддок знала о планах Янси?

— Судя по всему, да. Ты ведь помнишь дату на записке? Это был день как раз накануне нападения. Значит, ей все было известно.

— Но в таком случае она не могла рассчитывать на то, что ты выживешь и прочтешь эту записку. Тогда зачем было ее писать?

— Не знаю. Самым вероятным вариантом мне кажется тот, что бостонская принцесса таким образом снимала с себя ответственность за мою смерть. Напрасная трата времени! Здесь люди умирают каждый день, и никто этого даже не замечает. Но ей, вероятно, было трудно отрешиться от законов Восточного побережья. Никогда не помешает обезопасить себя — тем более если Венеция надеялась, что наш ребенок унаследует мои участки.

— А тебя не волнует то, что твой ребенок вырастет там?

Хэзард впервые позволил гневу вырваться наружу.

— Меня больше всего бесит, что я сам это допустил!

Она говорила мне, что хочет остаться здесь, родить ребенка в горах, — и я верил ей, как последний идиот. Я, вождь племени, вел себя, как подросток.

Теплые пальцы Розы коснулись его плеча, успокаивая:

— Ты же не мог такого предвидеть.

— Но я должен был! Я же жил в этом чертовом светском обществе Бостона. Мне следовало догадаться…

Через несколько дней Хэзард вернулся в свой клан, но так и не обрел покоя. Он все время видел Венецию — вот она примеряет замшевое платье, вот пытается учить слова абсароков, дотрагивается до его руки во время совета, прижимается к нему холодными ночами…

Хэзард искал одиночества, ему так было легче, и люди обсуждали случившееся только за глаза. Их вождь не спал ни с одной женщиной и не ездил за лошадьми, а если охотился, то охотился один. Родственники и друзья беспокоились: им казалось, что сила Жизни покинула его. Но однажды Хэзарда увидели выходящим из вигвама Отважного Томагавка, и члены клана вздохнули с облегчением. Все сочли это хорошим знаком и решили, что Хэзард вышел из черного круга.