Она снова рассмеялась.

– Не такая уж я хорошая сообщница, какой могла бы быть. Послушай, если мы еще какое-то время будем оставаться на этом острове, может быть мне следовало бы заняться испанским?

– Ты хочешь заняться испанским? А он тебя до слез не доведет?

Бэт вздрогнула при его словах. Прошло несколько секунд, а она продолжала молчать.

– В чем дело? Что с тобой? Почему ты вздрагиваешь?

– Майкл, мне вдруг пришло в голову… Я вспомнила, что точно так же со мной говорил Тим. Майкл, не будь похожим на Тимоти, прошу тебя. Не могу я этого выносить.

– Как это понимать, «как Тим»?

– Он всегда считал меня чем-то вроде декорации. Всегда обращался со мной как с безмозглым существом. Я всего лишь женщина и каждый думает, что своевольная и упрямая, а сейчас, когда я убежала от мужа, и подавно. Майкл, я, может быть, действительно своевольная и упрямая, но не тупая.

– Я начинаю это ценить, – признался он.


Кордова

7 часов утра


Церковные колокола по всей Испании собирали на Утреннюю воскресную мессу всех правоверных католиков. Новость о падении Сантьяго, хотя с того трагического дня прошло уже двое суток, еще лишь начинала доходить сюда по трансатлантическому кабелю, и известие о гибели флота адмирала Серверы не стало еще общим достоянием. Те, кто говорил о Кубе, еще не были готовы признать, что Испания утратила одну из ее последних колоний и что они становились свидетелями постепенного распада некогда великой империи.

В южной провинции Андалузии солнце ослепительным красно-золотым шаром выкатилось из-за горизонта на ярко-синее небо. Очень быстро становилось жарко, душно. Кордова была окутана влажным маревом. За стенами, окружавшими его, дворец Мендоза походил на дорогое украшение, освещенное лучами летнего солнца.

Дон Франсиско Вальдес де Гиас, титулованный глава испанского дома Мендоза, сам сконструировал и установил несколько потолочных вентиляторов, один из которых находился в старой бухгалтерии или бюро.

В эти дни Банко Мендоза осуществлял свою деятельность в современном здании на Калле Реал, главной улице города. Франсиско почти не появлялся там, но каждое воскресное утро перед тем, как отправиться к мессе, садился в этой старой бухгалтерии за стол, чтобы просмотреть сводки за неделю. Поэтому один из вентиляторов и был установлен здесь.

Это было довольно хитроумное сооружение, управлявшееся серией грузиков и блочков. Франсиско мог приводить вентилятор в действие, потянув в случае необходимости за шнурок. Пружина, наподобие той, которая имеется в часовом механизме, позволяла лопастям вращаться в течение пяти, может, десяти минут, затем требовалось снова потянуть за шнурок.

В это утро вентилятор вращался почти беспрерывно уже в течение часа, но в комнате было жарко, как в печке, впрочем, дело было не в погоде. Усиленному потоотделению дона Франсиско способствовало внезапно пробудившееся сознание своей ответственности.

– Матерь Божья! – шептал он в пустом помещении. – Почему это произошло? Что мне теперь со всем этим делать? Боже мой!

Документ, лежавший на его столе, был требованием об уплате. Весь в разноцветных печатях, штемпелях, с гербовыми ленточками, он представлял собой официальное уведомление Русского Императорского Казначейства о том, что оно желало изъять свои фонды, хранившиеся в кордовском банке. Общая сумма этих фондов составляла многие миллионы песет.

Франсиско писал, что-то подсчитывал, получая каждый раз одну и ту же сумму – она была именно такой, какая была указана в сводке. И, если они вернут в течение десяти дней российскому царю все его деньги, а они обязаны это сделать, то резервы Банко Мендоза опустятся до опасно низкой отметки. За все пять лет, в течение которых Франсиско находился во главе банка, выплат в таких огромных размерах никогда не производилось. А вот теперь это произошло, и он не имел ни малейшего представления о том, как ему следует поступить.

Франсиско не обладал достаточной подготовкой, чтобы играть эту навязанную ему пять лет назад роль. Он и предвидеть не мог, что в один прекрасный день он станет банкиром, когда двадцать лет назад отец Франсиско решил, что его сын должен жениться на Беатрис Мендоза. Отец вел переговоры с Банко Мендоза по поводу получения от них огромного займа, необходимого ему для реконструкции его кожевенных заводов и Хуан Луис, потеряв надежду найти для своей сестры Беатрис подходящего мужа, предложил эту сделку.

В целом все развивалось достаточно благоприятно – Хуан Луис отвалил за Беатрис колоссальное приданое и пригласил молодую чету жить в специально отведенных для них апартаментах дворца Мендоза. И тот и другой были довольны результатами этой сделки – Хуан Луис был избавлен от головной боли по поводу управления дворцом, которое после смерти матери взяла на себя Беатрис, а у Франсиско появились деньги, много денег, которые он мог тратить по своему усмотрению. К этому еще оставалось прибавить соблазны такого большого города, как Кордова, да и расположенной в пределах досягаемости Севильи. Но все пошло по не совсем тому пути, который был предначертан. Беатрис так ни разу и не забеременела от него, причем, если бы это были выкидыши или мертворождения – это хоть смогло бы явиться подтверждением его способности к деторождению, но они не произошли ни разу. Далее, два года спустя после свадьбы Франсиско и Беатрис Хуан Луис ввел в дом красавицу-жену, которую он доставил в Кордову из Ирландии. Вскоре после этого он лишился рассудка, впав в безумную ревность.

Для Франсиско и доселе оставалось загадкой, что же могло послужить причиной тому, что его свояк провалился в бездну темной ревности. Через год после их свадьбы Лила родила ему сына и он должен был быть вполне удовлетворен этим обстоятельством. Но Хуан Луис превратился в безумца и на долгие годы в этом доме покой был нарушен, а его молодая жена стала его узницей.

Этот кошмар несколько видоизменился, когда однажды Лила каким-то непостижимым образом сумела одолеть его и заставить отпустить ее с миром. Франсиско было известно и о той огромной сумме денег, которую она забрала с собой, покидая дворец. Весьма солидная сумма, не раз вспоминал он. Она вполне заслужила ее, побывав в том аду, в который низверг ее Хуан Луис. Но он никогда не мог понять, как ей было позволено взять с собой сына. И, тем не менее, ее бывший муж позволил ей это. Какой бы ни была ее власть над Хуаном Луисом, этой власти хватило и на то, чтобы вынудить его освободить мальчика вместе с ней.

Когда Хуан Луис погиб, выяснилось, что в своем завещании он лишил сына каких бы то ни был прав на наследство, и избранником Хуана Луиса на пост управляющего Банко Мендоза объявлялся он, Франсиско. И теперь, если вернуться в день сегодняшний, ответственность за этот беспрецедентный по величине платеж лежала на Франсиско.

Он сидел, обхватив руками голову, и думал. Он не был плохим хранителем миллионов, принадлежавших Мендоза. В первые дни он, прекрасно понимая, что ничего не смыслил в финансах, позволил управляющему банком, ученику Хуана Луиса, заниматься повседневными делами банка, но и сам внимательно следил за тем, что там происходило. А так как Беатрис была бесплодной, он был избавлен от необходимости задумываться над тем, кто будет продолжателем его дела.

Несомненно, после неравной борьбы с многочисленными представителями клана Мендоза, кузенами и другими родственниками здесь, в Испании, Кордова будет неизбежно поглощена Лондоном.

Все это никак не задевало Франсиско, он ничего не имел против того, что англичане возьмут здесь власть в свои руки после того, как его здесь не будет, но сейчас, пока он был жив и был управляющим банком, Франсиско предпочитал, чтобы все оставалось по-старому. И он оставался осторожным распорядителем, который вплоть до сегодняшнего утра вполне справлялся с возложенными на него скромными обязанностями.


Дублин

2 часа дня


По воскресеньям Главный почтамт на О'Коннел-стрит был закрыт, но срочные сообщения могли быть получены или отправлены в дежурном отделении. Когда там появился дворецкий леди Кэррен, он первым делом прошел к небольшому столику рядом со входом. Вывеска над ним гласила, что здесь занимались срочными отправлениями.

– Добрый день, сэр, – приветствовал его служащий.

Работник почтамта был одет в униформу из серого драпа и основательно потел. Засаленным платком он то и дело вытирал пот со лба.

– Может быть, ваше дело подождет до завтра, сэр? По воскресеньям мы занимаемся лишь срочными вопросами.

– Мне известно об этом. Этот вопрос – срочный.

С этими словами Уинстон положил перед служащим пачку конвертов. Тот очень недоверчивым взглядом посмотрел на выложенную перед ним стопку, затем пересчитал конверты. Двадцать пять отправлений.

– Понятно, значит, вы говорите мне, что все до единой они – срочные?

– Да.

– Быть того не может. Это что, письма?

– Нет. Это телеграммы. В Испанию.

– Двадцать разных телеграмм в Испанию и все до единой срочные? Но послушайте…

– Текст везде один и тот же, только адреса разные, – перебил его Уинстон.

Упрашивать людей, стоявших ниже его на социальной лестнице, Уинстон считал ниже своего достоинства, но на этот раз он все же снизошел до уговоров.

– Это совсем короткие сообщения.

– И они должны уйти сегодня? Завтра не могут?

– До завтра они ждать никак не могут – моя хозяйка потребовала от меня отправить их сегодня днем.

– Ваша хозяйка, говорите, – повторил служащий. – Стало быть, это не вы их писали?

– Нет, это моя хозяйка их писала, миссис Лила Кэррен.

– Ах, вот оно что! Значит эта Черная Вдо… – Клерк осекся. Значит, она хочет, чтобы они были отправлены сегодня? – спросил он еще раз, не иначе как в сотый.

– Немедленно, – сказал Уинстон. – Миссис Кэррен не позабудет о такой любезности.

Клерк вытащил первую телеграмму из стопки конвертов. Она предназначалась для какой-то там сеньоры в Кордове. Затем он просмотрел и остальные сообщения – все они были адресованы в Кордову. Матерь Божья, вот это работа – отбарабанить на машинке все эти иностранные адресочки.

– Вы говорите, это короткие сообщения?

– Точно. Вы же сами можете в этом убедиться.

Клерк открыл первый из лежавших в стопке конверт и увидел официальный телеграфный бланк, заполненный аккуратно и разборчиво. Сообщение было написано печатными буквами на предназначенных для этого строчках.

«ПРИЕМ 26 ИЮЛЯ»

– Это она к себе на прием приглашает. Что тут срочного?

– Это срочно, – продолжал настаивать Уинстон. – Миссис Кэррен очень… – он замолк и выложил на стол еще один конверт, такой же самый, как и все остальные, но без адреса.

Оба мужчины продолжали вести себя так, будто ничего и не произошло.

– Ах, вот оно что! Ну, если миссис Кэррен считает, что это дело срочное, то тогда значит это так и есть.

Служащий мельком взглянул на двадцать шестой конверт.

– Конечно, я их отправлю. Тариф: одно слово – пенни. – Он собрал все телеграммы в стопку, проворно шлепнув еще один конверт поверх нее. – Сейчас, пойду сяду за аппарат и отбарабаню все как положено.

12

Вторник, 6 июля 1898 года

Лондон, 11 часов утра


В зале компаньонов на Лоуэр Слоан-стрит трагическая судьба «Сюзанны Стар» обсуждалась без особых эмоций. Лишь Генри был заметно взволнован. Его лицо посерело и казалось пепельным. Он едва слышно, невнятно бормотал про себя: «капитан, команда…» Джемми выглядел мрачным и подавленным и пребывал в апатии. Норман сохранял хладнокровие, не обращал внимания на переживания Генри и Джемми. Он держал речь перед своими сыновьями: «Сюзанна» запаздывает на пять дней. У нас есть все основания полагать, что она погибла во время шторма. Беспокоиться нам не о чем, судно застраховано на сто двадцать тысяч фунтов, а на девяносто тысяч застрахован груз. Так что наши потери исключаются. Компенсация их – вопрос времени.

– Через сколько дней мы сможем получить страховку? – Тимоти впервые за время своей работы в банке сталкивался с катастрофой. Последнее судно Мендоза пошло ко дну, когда ему было два года. В общем, гибель судна в океане за двадцать с лишним лет – явление уникальное, своего рода рекорд. Но, тем не менее, катастрофа оставалась катастрофой. – Ллойд не задержит выплату?

– По их меркам это недолго. Тридцать дней после урегулирования всех формальностей.

– Это пресловутое урегулирование всех формальностей – вещь весьма непростая.

Генри перебирал бумаги, лежавшие перед ним на столе.

– Речь идет о согласовании размера выплаты. – Говоря это, он судорожно глотнул. – Вот за потери человеческих жизней Ллойд не платит.

Джемми походил на труп не по причине скорби о жертвах этого шторма. Он презрительно отмахнулся от этого комментария Генри.