Беатрис ахнула.

– Нет, он не мог! Мой отец погиб, когда его сбросила лошадь…

Лила повернулась к ней и высказала все до конца, ту самую тайну, которую она до этого момента скрывала.

– Как и почему? А вот как. Всем было известно, что Рафаэль был отличным наездником. Так это и было на самом деле. Но, когда твой брат был еще ребенком, дьявольское начало уже достаточно глубоко укоренилось в нем. Дурное семя в роду Мендоза дало свои гибельные всходы в Хуане Луисе. Он был страшно зол на своего отца за то, что тот его однажды чего-то лишил, что тот страстно желал получить – речь шла о сущей безделице, не знаю о чем, но ничем серьезным это быть не могло. В один прекрасный день Хуан Луис схоронился с рогаткой в руке в придорожных кустах У той самой дороги, по которой обычно ездил Рафаэль. И, когда отец проезжал мимо, он выстрелил из рогатки камнем прямо в голову лошади. Животное, разумеется, встало на дыбы, потом рухнуло на землю, сбросив седока. Рафаэль действительно упал с лошади и сломал себе шею.

Несколько секунд Беатрис не произносила ни слова.

– Моя мать рассказывала мне, что собственными руками сняла с шеи отца половинку медальона, когда тело отца готовились предать земле. И после этого отдала его Хуану Луису.

– Вот видишь, – воскликнула Лила. – Она ничего не знала. Об этом знала лишь женщина, написавшая мне это письмо. Она написала об этом мне, а я выложила это Хуану Луису. Ты убил своего отца! – сказала я ему тогда. – Как ты думаешь, тебя простят, если я об этом скажу? Ты считаешь, что твои несметные богатства обеспечат тебе невиновность после содеянного тобою? Ты – отцеубийца!

Лила говорила нараспев, негромко, мелодично – это воспринималось как песнь о свободе.

– Сначала он сделал вид, что не понимал, о чем шла речь, не верил мне. Убеждал меня, что необходимы доказательства. Но у меня есть доказательства, – сказала я ему. – Там внизу в винном погребе есть одна старая, замурованная много лет назад дверь. Вот за ней, за теми камнями, которыми она замурована, и лежит доказательство. – Я продолжала наседать на него. Разумеется, ему не было известно, откуда я об этом знала, он не мог удержаться от того, чтобы не дослушать до конца. Той ночью он уходил несколько раз, потом снова возвращался и задавал все новые и новые вопросы. В конце концов, он отпер мою дверь и мы вместе с ним отправились в винный погреб. Мы отыскали ту арку, где была дверь, и Хуан Луис молотком сам разбил стенку. Сам разбил. Он не взял с собой никого из слуг, убоявшись того, что мог за этой стенкой обнаружить.

Лила снова замолчала. Было видно, что она силится что-то вспомнить.

– Что там было? – шепотом спросила Беатрис.

– Черепа Исмаила и его сыновей. Тут же находились и остатки той самой ивовой корзины, в которой они были принесены Даниилу. По их черепам можно было определить, как жутко с ними расправились…

– И то, что произошло с моим несчастным отцом, ты тоже могла так же доказать? То, что именно он, Хуан Луис, убил его?

Беатрис, сидя, ритмично раскачивалась взад и вперед, успокаивая себя ритмичными движениями. Лила покачала головой.

– Нет, в действительности я этого, конечно, не смогла бы сделать, но Хуан Луис об этом не знал. Я представила ему доказательства того, что первая история не была вымыслом и рассчитывала, что он побоится, что и его преступление точно также может быть выставлено на свет Божий.

– Кто же прислал тебе это письмо? – стала допытываться Беатрис. – Не иначе как какая-нибудь ведьма.

– Именно так и сказал Хуан Луис. Он ведь не знал ни о каком письме. Мне его удалось надежно спрятать. Он был уверен, что я – ведьма.

– Ты – ведьма! Ведьма! Я не стану терпеть ведьму в своем доме! – кричал он. – Лила тихо рассмеялась. – У него в мозгах была такая неразбериха, такая мешанина – представить себе невозможно, он был запуган хуже всякой суеверной, темной старухи. Он страшно боялся, что всей Испании станет известно о том, что он убил своего отца и что в это могут поверить, ведь этот случай в их роду – не первый. Кроме того, если люди бы узнали об этой ивовой корзине и о том, что в ней было – они поверили бы тем более.

Впервые за много минут подал голос лорд Шэррик.

– Твой муж ведь мог спокойно убить тебя тут же, там же, в этом же винном погребе, бросить твой труп туда, где лежали останки Исмаила и его сыновей и снова замуровать стену.

– Верно, – призналась Лила. – Риск, само собой, был. Но, согласись, в наше время ведь очень сложно убрать кого-то и быть избавленным от расспросов. Даже в Испании. Даже для Мендоза. И я решила воспользоваться этим единственным шансом.

– А потом он отпустил тебя на все четыре стороны, снабдил деньгами, отдал тебе Майкла и медальон? – Беатрис вспомнила, что у нее был веер, она теперь обмахивалась им.

– Именно так он и поступил.

– И тебе этого показалось мало для отмщения ему?

– Этого могло быть достаточно, – призналась Лила. – Если бы он не внес в завещание эту проклятую Фразу о том, что лишает Майкла права унаследовать банк в Кордове. Вот это было последней каплей, такого я потерпеть просто не могла. Простить ему это было превыше моих сил.

– Ты права, – согласился Шэррик. – Нельзя было его прощать. Ты его не простила. Теперь ты с полным правом можешь заявить: я отомстила ему.

– Да! – Лила повернулась к нему, ее глаза блестели тем лихорадочным блеском, который был хорошо знаком Шэррику. – А теперь ты хочешь все это отобрать у меня?

– Наоборот, я собираюсь сделать радость твоей победы полноценнее, – молвил он.

– Что ты имеешь в виду?

Шэррик подошел к ней и взял ее за руки.

– Я собираюсь доставить тебе последнее удовольствие – помочь тебе оставить их в живых. Лила, ведь твоя непримиримость по отношению к ним, твоя решимость разделаться с ними, твоя безжалостность – разве все это не от того, что Хуана Луиса нет больше в живых и мстить ему уже невозможно? А лондонские Мендоза – живы и здоровы. Прекрасный объект для отмщения, не правда ли? Как ты думаешь, Лила, что будет с Джемми и остальными, если ты сметешь их со своего пути? Ты ведь именно это собираешься сделать?

– Я не знаю, я не задумывалась, что с ними со всеми станет, – ответила она.

– Да нет, ты не могла не задуматься. Сегодня на похоронах ты заметила, какой у них вид? Особенно у Джемми? Они умрут, Лила. Погибнут. В особенности Джемми. Причем, произойдет это довольно скоро. Мендоза превратились в тепличные растения. Эти нежные создания не выживут без вливания дополнительных средств. И если ты мне позволишь сделать то, что я замышляю, то у них появится возможность прожить еще достаточно долго. У них останется все то, что можно купить за деньги, но не власть. Власти у них не будет. Они будут испытывать муки Тантала. И так будет всегда.

Он замолчал и смотрел на нее. Он видел, как в ней борются два человека, каких усилий ей стоит сохранять душевное равновесие.

– А ведь есть еще и Майкл, – тихо добавил Шэррик. – И если ты все сделаешь так, как я предлагаю, твоему сыну будет легче в Кордове. Легче и спокойнее.

А тут он увидел в ее глазах уже другой блеск. Она соглашалась. И это согласие подтвердил ее кивок.

Особняк на Гордон-сквер был полон народу. Все переговаривались вполголоса, люди сидели в нескольких комнатах, угощались орехами. Лила предупреждала Шэррика, что все будет выглядеть именно так.

– Понимаешь, это еврейский обычай. И так ведут даже те из них, кто считает себя христианами. Если в еврейской семье кто-то умирает, то все считают своим долгом придти к ним домой.

Дворецкий лорда Уэстлэйка взял визитную карточку Шэррика, взглянул на нее и расположил среди остальных на столике в фойе.

– Родители и ближайшие родственники находятся в малой гостиной, милорд. Остальные в столовой, библиотеке и курительной.

– Благодарю. Полагаю, сначала я хотел бы выразить соболезнование их светлости, если возможно.

Дворецкий кивнул и объявил:

– Лорд Шэррик из Глэнкри! – и распахнул перед ним двери.

То, что в этом доме называли малой гостиной, в действительности было весьма обширным помещением, прекрасно обставленным и украшенным. Здесь преобладали розовые и красные тона. Норман сидел рядом с Чарльзом, на небольшой, обтянутой красным бархатом софе. В его взгляде была неприкрытая злоба. Когда Чарльз стал подниматься, его отец, вытянув руку в нетерпеливом жесте, усадил его. Шэррик посмотрел на Джемми, разглядев его в углу, рядом с ним на мягкой подушечке сидела его жена, он держал ее за руку. Боже, как же дурно он выглядел!

Шэррик подошел к нему.

– Мои соболезнования, – молвил он.

Джемми мельком посмотрел на него. Казалось, он не мог припомнить, кто стоял перед ним, не то, что узнать в нем автора нашумевшей статьи в «Таймс».

– Благодарю вас за то, что вы пришли. Пожалуйста, шерри или виски, что пожелаете. – Джемми попытался было встать, по силы оставляли его. – Дорогая…

– Конечно, – Кэролайн ободряюще похлопала его по руке. – Я помогу.

Она встала и провела Шэррика к столу, где стоял лакей:

– Что вам предложить?

– Шерри, если можно. «Фино» Мендоза, если у вас есть.

Она улыбнулась ему.

– Конечно, есть.

Шэррик заметил, что она плакала. Скорее всего, не по Тимоти. Джемми был ее мужем и будущее представало перед ними в очень мрачных тонах, его она и оплакивала. Шэррик ощутил жалость к этой женщине.

Лакей поднес вино. Она взяла бокал для лорда Глэнкри и подала ему. Шэррик пробормотал слова благодарности, чувствуя на спине испепеляющий взгляд Нормана. Кэролайн, кивнув ему, удалилась туда, где находился ее муж. Шэррик остался стоять там же. В комнате появилось еще несколько новых людей, но из-за приглушенной, но достаточно отчетливой болтовни остальных визитеров ему не удалось разобрать имен вновь прибывших, которые выкрикнул лакей. Они окружили сначала Джемми, затем переметнулись к Норману. Узы крови, ничего удивительного.

Он пил маленькими глотками превосходное шерри и ждал. Где-то в отдалении часы пробили девять. Норман выбрался из толпы и приблизился к нему.

– Девять часов, как я говорил. Пойдемте.

– Я думаю, и Чарльзу следовало бы пойти с нами.

– Я это решу, как только выслушаю, что вы мне скажете.

Они вышли из гостиной, и пройдя через довольно длинный коридор, оказались в задней части дома. Шаги их заглушались великолепным набивным ковром, ропот гостей становился едва слышным по мере того, как они углублялись в то крыло, где находились личные апартаменты.

– Войдите сюда, в кабинет Джеймса. Здесь нам никто не помешает.

Норман открыл дверь, но не стал пропускать Шэррика вперед, и Шэррику пришлось закрывать дверь.

– Так. Что вам нужно от меня?

– Подать вам руку и вытащить из того положения, в котором вы оказались, – спокойно ответил Шэррик.

Норман невесело рассмеялся.

– Вы уже и так достаточно вмешались в мои дела.

– Возможно. Но еще не все потеряно.

– Что еще не все потеряно? Ведь провал парагвайского займа – ваша вина. А теперь Тим… Не думаю, чтобы все это произошло, не будь он впутан в ваши заговоры и схемы.

– Я от души надеюсь, что это не так, – тихо произнес Шэррик. – Я не хочу, чтобы мои руки были в крови.

– Не хотите, стало быть? Послушайте, вы, негодяй!

– Я только что сказал…

– Вы говорили о деньгах. Это другое дело. Хотя я должен признать, что крови пролилось немало.

Норман отмахнулся.

– Я не желаю стоять здесь и болтать с вами. Для чего вы явились? Скажите мне и покончим с этим.

– Я вам уже сказал. Я готов вызволить вас из этой беды. Во всяком случае, избавить вас от худшего.

– Каким образом?

– Таким образом, что я беру на себя обеспечение займа в пять миллионов фунтов от Английского банка.

Норман уставился на него.

– Что вы сказали?

– То, что вы слышали. Я подстрахую заем Английского банка. И ни вам, ни вашим братьям не придется пускать ваши имения с молотка. Нет необходимости вносить изменения в вашу частную жизнь.

– Что-то я вас не пойму. В тот раз мне пришлось выдавливать из вас эти пять сотен. А теперь вы утверждаете…

– Я утверждаю, – подхватил он, – что многое изменилось с того самого дня. – Шэррик говорил очень вразумительно. – Но если мы хотим продолжить этот разговор, я настаиваю, чтобы здесь присутствовал ваш сын Чарльз.

Норман смотрел на него еще мгновение.

– Подождите здесь, – произнес он наконец. – Я его приглашу.

Оставшись один, Шэррик решил сесть в кресло, которое ему здесь так и не удосужились предложить. Ему здесь нравилось. В кабинете господствовали темное дерево и зеленая кожа, они прекрасно гармонировали с тисненой кожей корешков бесчисленных книг. Да, этот Уэстлэйк имеет безукоризненный вкус, этого у него не отнимешь. На стенах висело довольно много картин, изображавших лошадей – вся стена позади стола была ими увешана. Без сомнения, Стаббз. А в гостиной он заметил Рубенса. Для того, чтобы покрыть заем Английского банка, с лихвой хватило бы этого Дома и того, что в нем находилось. И заодно свело бы в могилу его хозяина.