Переговоры начались. Я старалась говорить как можно более кратко и лаконично и, конечно же, не выкладывать сразу всех козырей. Виктор Викторович, зная меня, придерживался такой же линии поведения. Шефы помалкивали, но внимательно слушали. А Тамара шпарила вовсю. Я слушала ее изложение нашей договоренности, и, естественно, в нем была учтена только их выгода. Я не возражала пока против какого-либо пункта, но часто просила разъяснений по тому или иному вопросу. Мне нужно было время, чтобы правильно и безошибочно выбрать момент для решающего броска, и хотелось, чтобы наш Орангутанг смог во всем разобраться. Тамара поддалась на мои уловки, она была многословна, излишне эмоциональна и начинала раздражаться от моих, как ей казалось, наивных вопросов. Несколько раз она просто опешила от моей очередной просьбы уточнить конкретный пункт и вопросительно посмотрела на Виктора Викторовича. Тот еле заметным кивком подтвердил необходимость сделать это, и она была вынуждена продолжать, а я слушала и доброжелательно улыбалась, мило распахнув глаза. У меня было прекрасное настроение, это мое дурацкое состояние счастья и уверенности, что все вокруг очень хорошие люди. В таком состоянии я знала, что мне все по плечу. Я почти любила ее, эту Тамару, а она меня уже почти ненавидела. А я все равно ее любила и жалела, потому что знала: с ней я справлюсь. Я представила себя со стороны — хорошенькая, загорелая, кокетливо одетая девочка сидит рядом с респектабельными серьезными людьми и хочет их переиграть. Мой шеф вел себя умно, не вмешивался, но весь обратился в слух. А вот их президент меня немного беспокоил. Он не сводил с меня глаз, даже когда Тамара говорила очень важные вещи, даже когда обеспокоенно ерзал Виктор Викторович. Своей ухоженной рукой он подпирал не менее холеное лицо и слегка улыбался заинтересованной и всепонимающей улыбкой. Мне это не нравилось. То ли он так играл со мной (я не была столь самонадеянной, чтобы предположить, будто такой красавец меня клеит), то ли у него такая манера поведения, но мне пришло в голову, что он смотрит на меня не как шеф на сотрудницу, а как мужчина на женщину. «Прекрати паниковать, — сказала я себе, — именно этого он и добивается», — и перестала обращать на него внимание.

Тамара исчерпала свой запас красноречия и стала похожа на выжатый лимон, на нее было жалко смотреть, особенно когда я пустила в ход «тяжелую артиллерию». Я сбросила с себя томный вид, быстро и сжато изложила суть дела с наших позиций. Тон я выбрала безупречный. Меньше чем за десять минут я разложила все по полочкам, копнув в каждом глубоком месте и затормозив на каждом скользком. Я словно недоумевала, как можно таким умным людям не видеть своей явной выгоды, и подчеркивала, что нам это тоже выгодно, но получалось так, будто бы мы их чуть ли не облагодетельствовали, да и то только из личной симпатии к их прекрасной фирме и к каждому из них лично. Я делала то, что очень любила, — превращала минусы в плюсы. Все наши недостатки перешли в достоинства: и то, что договоренность о сделке была достигнута с прежним руководством, и то, что я отсутствовала, и то, что новый шеф не успел разобраться, и мой откровенный наряд. Все, все перешло в плюс. Я играла ва-банк. То, что предлагала я, превосходило все наши самые смелые пожелания. На трех наших предварительных встречах было принципиальное несогласие как минимум по пяти пунктам. Но у меня было предчувствие, что я делаю все как надо. Не зря же они созрели для сделки так быстро, у них было время просчитать тоже на десять, а может, и на двадцать ходов вперед.

В заключение я мило улыбнулась и сказала, что подписание может состояться только в случае принятия всех наших условий. Виктор Викторович, который уже изложил свои доводы, снова заерзал. Тамара молча паниковала и спросила разрешения у присутствующих закурить. Мне тоже ужасно хотелось курить, но я не стала обнаруживать свое волнение. Шеф «Нибелунгов» (я так и не запомнила его имени и отчества, хотя в начале встречи он представился) переменил позу и наконец заговорил. У него был приятный тембр голоса и хорошая грамотная речь. Я так устала, что невольно заслушалась мелодикой его интонаций и перестала слышать, что он говорит.

Такое со мной случается! Важный разговор, вникаешь, вникаешь и — раз, ступор, перестаешь соображать. Слушаешь, но не слышишь. Наверное, защитная реакция организма — защита от перегрева. Внешне это незаметно, люди потом обижаются — дескать, я же тебе говорил, ты ведь так внимательно слушала! Опасное состояние. Я опустила глаза и усилием воли заставила себя сосредоточиться. А когда подняла их, то увидела, что все ожидающе смотрят на меня. Я напустила на себя невозмутимый вид, хотя душа в пятки ушла — неужели я все испортила?

— Так как, Александра Сергеевна, правильно я понял наши взаимные выгоды? — Шеф «Нибелунгов» смотрел на меня с улыбкой.

Хороший вопрос! Знать бы, что на него ответить.

Я лучезарно улыбнулась и проговорила:

— Надеюсь. Думаю, ваша подпись на этом договоре убедит меня. — И я протянула ему бумаги. Это был второй вариант, дополненный. Я заставила Танечку сделать несколько экземпляров с внесенными туда изменениями, теми, о которых шла речь еще полгода назад, когда я предложила «Нибелунгам» сотрудничество.

«Этого они точно не подпишут», — сказала мне Таня. «Внеси эти пункты и распечатай на всякий случай, чем черт не шутит», — ответила я. Вот эти самые договоры я сейчас нагло предлагала на рассмотрение. В конце концов, раз они так долго меня слушали, значит — мы им нужны, да и второй, вернее, первый вариант у меня в папке, отвергнут этот — пойдет тот. Нибелунговский президент и Виктор Викторович удалились, а нам принесли кофе, и я наконец с удовольствием закурила. Орангутанг пил кофе и по-прежнему молчал. Тамара тоже курила, но, по-видимому, уже успокаивалась.

— У вас замечательный маникюр, — заметила я. Вообще мне доставляет удовольствие говорить людям комплименты, и я стараюсь, чтобы они были искренними. У бедняжки Тамары трудно было найти достоинства, и поэтому она не вызывала у меня симпатию. А вот кисти рук и маникюр у нее действительно были красивые.

От моего комплимента она покраснела и показалась мне даже симпатичной.

— Правда, — подтвердила я, — у меня такой не получается.

— Спасибо, — пробормотала она, и рука, в которой она держала кофейную чашку, задрожала.

— Вадим Андреевич, — прошептала я шефу, — напомните мне имя президента.

— Алексей Васильевич, — так же тихо ответил тот, и я смогла близко рассмотреть его лицо. Пожалуй, он был даже привлекателен. Лицо чистое, чуть смуглое, глубоко посаженные темно-серые глаза, сильно развитые надбровные дуги с широкой линией бровей, четко очерченные губы, прямой нос и хорошие зубы. О возрасте сказать было трудно, ему можно было дать и двадцать восемь, и все сорок. Я ожидала, что он еще что-нибудь скажет, но он продолжал молчать.

…Договор был подписан с двумя незначительными поправками.

Когда я приехала домой, то чувствовала себя так, словно на мне горох молотили. Час я откисала в теплой ванне, а потом уснула крепким сном.

На следующей день, утром, Орангутанг вызвал меня к себе.

Он был не в духе. Я зашла в кабинет в деловом костюме, с аккуратной прической, но он едва глянул на меня и даже не предложил сесть. Я была так возмущена, что намеренно не спросила разрешения присесть, а продолжала стоять, слушая его распоряжения. Казалось, он страшно недоволен. Но чем? Я прилично выгляжу, вчерашний договор подписан на выгодных условиях, и только благодаря мне. И никакого «спасибо»! Сидит, как барин, и рассказывает, что и как мы должны делать. И, словно нарочно, не смотрит на меня. Он стал перечислять, какие изменения следует внести в работу фирмы, и наконец поднял на меня глаза.

— А почему вы не записываете? У вас феноменальная память?

— Нет, у меня просто нет ручки и блокнота, да к тому же я не умею писать стоя.

Он покраснел, но не стал более любезен.

— Ну, так сядьте и возьмите ручку.

— Зачем? Эти распоряжения вы должны продиктовать своему секретарю, она приготовит приказы, вы их подпишите, и на еженедельном собрании в понедельник наш администратор их зачитает.

— Почему же тогда вы сюда пришли?

— Потому, что вы меня вызвали. Но раз я сюда пришла, то хочу вам сказать вот что: от психологического климата в офисе зависит очень многое, если не все. И еще, не спешите менять и переделывать то, что было сделано и работало до вас. Я — зам по общим вопросам, или по вопросам развития, как мы это называли. Я была заместителем Геннадия Петровича, и он со мной так не разговаривал. Если хотите, чтобы я здесь работала в прежнем качестве, относитесь ко мне с должным уважением. — И, не став слушать его ответ, я пулей вылетела из кабинета.

Бирюк! Дундук! Орангутанг! Я не могла успокоиться до конца дня! Какая там работа — перекладывала бумаги с места на место. Доработаю до конца месяца и швырну в его противную рожу заявление об уходе! Пусть сам управляется! Идиот!

Не припомню, когда еще я так злилась. Одна радость, что никто в эти дни меня не трогал, даже он. Что требовалось, передавала Танечкой, а так — из кабинета даже не выходила. Она-то, конечно, была в курсе, на то она и секретарь. На мое заявление, что в конце месяца уйду, Танечка стала горячо возражать.

— Ты что, Саша? А мы что делать будем? Все ведь завалится! Ты же здесь с самого основания! Начальники приходят и уходят, а толковых работников днем с огнем не сыщешь! Он, видно, по натуре такой, ничего с этим не поделаешь, привыкнуть надо.

— Да не хочу я привыкать к его хамству!

— Значит, он к тебе привыкнет. Я же слышала, как ты ему высказывала и дверью хлопнула, а он ничего, проглотил и даже в этот же день приказом тебе премиальные выписал за подписание сделки.

— Мне бы и Гена выписал, но не хамил бы.

— Ну, Гена уже далеко, а мы здесь. И, кстати, у тебя что? Есть куда уходить? — Танечка смотрела обиженно и обеспокоенно.

— Нет пока, не волнуйся. Было бы куда, давно не сидела бы здесь.

А ведь действительно. Прежде чем уходить, хорошо бы найти себе место, причем не хуже этого. Я размышляла всю дорогу домой, решала — дать объявление в газету или обратиться к знакомым, благо знакомых у меня — весь город, а врагов вроде бы не нажила, хотя один человек уже попал в этот список.

Вечером раздался телефонный звонок.

— Александра Сергеевна?

— Слушаю вас.

— Алексей Васильевич беспокоит.

Мне редко звонили домой по рабочим вопросам, и голос не показался мне знакомым.

— Слушаю вас, — повторила я.

На том конце провода рассмеялись.

— Вы не узнали меня. Мы встречались с вами в понедельник, на переговорах.

Ах да! Президент «Нибелунгов»!

— Здравствуйте, Алексей Васильевич. Вы правы, не узнала, богатым будете.

— Несомненно. Александра Сергеевна, у меня к вам деловой разговор. Мы могли бы завтра встретиться?

— Какие-то уточнения к договору?

— Нет-нет, это по другому вопросу. Так можем?

— Разумеется. Я весь день завтра буду в офисе.

— Знаете, в офисе мне бы не хотелось. Что вы скажете, если я приглашу вас на ужин, в ресторан? Нет-нет, ничего такого не думайте! Просто деловая встреча в нерабочей обстановке.

Это было странно, но заинтриговывало, и я согласилась.

Мы договорились встретиться после работы недалеко от офиса, и приготовиться к этой встрече мне пришлось с утра. Все-таки ужин в ресторане, хоть и деловой. Я выбрала светлый брючный костюм, взяла на работу арсенал косметики для вечернего макияжа и прихватила туфли на шпильках. День был напряженный, и у меня не было времени гадать, с чего бы президенту такой солидной компании приглашать меня на ужин. Хотя чего гадать, вариантов не больше трех: первый — ухаживание (тогда я просто супер — закадрить такого мужика), второй — хочет предложить мне работу (на сегодняшний день для меня это особенно актуально), третий — какой-то свой расклад, вплоть до шпионажа в пользу его фирмы (правда, с трудом могу себе представить, чтобы наши внутренние секреты могли кого-нибудь так заинтересовать).

Ресторан был из новых. Я в нем еще не была, а когда открыла карту вин, то поняла, что пока и не буду, он мне не по карману. Мы ужинали в отдельном кабинете. Две свечи, холодный «брют», вкусные блюда. Ни дать ни взять — романтический ужин. Президент одет был элегантно, чуть небрежно. Он провел меня к столику, предложил выбрать еду и напитки, а потом мы стали ужинать и обмениваться ничего не значащими фразами. Порции здесь были огромными. При всем старании я не смогла съесть больше половины и с сожалением смотрела, как официант уносит на выброс такую вкусную еду. Алексей Васильевич ел красиво, как, наверное, делал все, и, судя по чистой тарелке, на аппетит не жаловался. Подали десерт и кофе. Он поднял бокал с шампанским и улыбнулся.