— Я… была… о вас… такого мнения… Неужели это все… работа эта… документы. Этого ничего нет! Все только для того, чтобы заманить меня сюда!

— Ну, почему, — бормотал он, снова обнимая ее и пытаясь раздеть.

— Но как же мы сможем после этого работать! Дали бы время хотя бы привыкнуть к вам! Я не могу так сразу, — кричала она, не зная, какие аргументы могут на него подействовать. Но он уже перешагнул грань понимания, его сознание сузилось до одной мысли. Они яростно боролись. Роман так прижал ее к дивану, что она не могла освободить руки, а он тем временем пытался раздеть ее, поцеловать. Оля стала отбиваться ногами — раздался треск рвущейся юбки, и ей удалось оттолкнуть его. Он был устрашающе спокоен:

— Я ведь тебе сказал…

Олина рука упала на утюг, стоящий рядом с диваном. За несколько секунд она сделала два поразивших ее открытия. Первое: оказывается, любой мужчина, даже невысокий и тщедушный, как этот, все равно сильнее ее. Второе: ударить утюгом по голове живого человека она не может. И мужчина, поняв это, отобрал утюг. Ольга расплакалась:

— Не надо, пожалуйста, не надо!

Это на него тоже не подействовало, он по-прежнему пытался раздеть ее. Оля вырывалась, руки болели, слезы текли по щекам.

— Отпусти! Дай мне успокоиться! Я сама разденусь.

Он отступил, тяжело дыша:

— Раздевайся.

— Сейчас. — Она пробовала потянуть время. — Дай мне попить. — Он налил стакан, протянул ей. Прикрыв глаза ресницами, она медленно пила. До двери не добежать, а добежит — не успеет открыть. Не отбиться, не упросить. Значит, остается окно. Она вспомнила, какая высокая за окном трава. Но она ведь так боится высоты! «Господи! — мысленно взмолилась она, — дай мне сил!» Оля поставила стакан на стол, и он тут же шагнул к ней.

— Не надо. Я сама. — Теперь, когда решение было принято и выход найден, главное — набраться смелости осуществить задуманное.

— Раздевайся. — Он сказал это спокойно, но властно, он не просил, он приказывал. Это было то, что нужно. Сам того не сознавая, он помог ей решиться. Страх захлестнула злость — да кто ты такой, чтобы мне приказывать!

— Сейчас, — сдержанно проговорила она и подняла узкую юбку так, чтобы та не сковывала движений ног. Снова взяла стакан и поднесла к губам. Дальше все произошло так, словно это не она, а кто-то другой внезапно сделал стремительный шаг к балкону. Оля прыгнула, повисла на одной руке, чтобы смягчить падение, и приземлилась на поросший травой склон. Она не почувствовала боли и помчалась под ливнем по незнакомой улице.

Глава шестая

Ольга не могла поверить в то, что это произошло с ней — такой умной, такой осторожной. Когда она наконец добралась домой, в грязной, разорванной по шву юбке, насквозь промокшая, со спутанными волосами, у нее началась истерика. Маша достала початую бутылку коньяка, плеснула в два бокала. Они выпили, и, закурив, Оля стала успокаиваться.

— Господи, ну какая же я дура, Машка, — причитала она.

— Дура, — спокойно согласилась Маша, — ты видела, какая у тебя рука?

Оля подняла левую руку — с внутренней стороны кожа была содрана до синевы, очевидно, сообразила она, о доски балкона.

— И туфли так разбила — выкинуть, — продолжала Маша. — Но главное, неужели ты не понимаешь, что могла разбиться! Или покалечиться! Хорошо, если бы ногу только сломала, а если позвоночник?

Оля нервно затянулась:

— Ты хочешь сказать, что у меня был другой выход?

— Да.

— Какой?

— А ты не догадываешься?

Ольга покачала головой.

— Я бы не смогла. А ты?

— Да уж не прыгала бы…

Теплая ванна и коньяк приятно расслабили тело. Ольга лежала, погрузившись по шею в воду, и сама не верила тому, что такое могло произойти с ней. Может, Маша и права — прыгнув, она рисковала больше. Но стоило ей вспомнить его глаза и «раздевайся», как она переставала о чем-то жалеть. Реакция Маши понятна, она всегда подчинялась обстоятельствам, но Оля так не могла. Вечером, когда Маша ушла, а Лиза уже лежала в постели, приехал ее бывший муж. Саша появился на пороге, такой большой, сильный и надежный, что Оля не раздумывая бросилась в его объятия.

…Она лежала, глядя в темноту и прислушивалась к ровному дыханию Саши. Это случилось впервые за два года их развода. Просто в сложившейся ситуации ей необходимы были поддержка и понимание. Маша считала, что таков мир бизнеса и, раз решила войти в него, нечего разыгрывать из себя недотрогу. Раньше Олька с ней соглашалась. Но когда дошло до дела, поняла, что не может, просто не может. Это гадко, думала она, гадко и унизительно. Вот Саша ее понял. Она расплакалась у него на груди и все ему рассказала.

— Зачем ты бродишь на приманку мужикам? — спросил он. — Что, денег не хватает?

— Я не работаю уже два месяца, и маме давно не платят…

— А так не скажешь. — Саша оглядел комнату, в которой они сидели. — Ремонт сделали?

— Это все Антон. — Оля пожала плечами. — Он маму одевает, ну и продукты, и всякое такое.

— Все тот же Антон?

— Все тот же…

— Не женятся?

— Ты ведь знаешь маму.

— Знаю… — Саша помолчал, что-то обдумывая. — Я теперь буду работать в городе, так что смогу чаще привозить деньги. И больше.

Ольга молчала, не зная, что ответить. Ведь это она его выставила. Она и мать. После развода он уехал к родителям, в другой город. Приезжал редко, привозил Лизе подарки и деньги. На алименты Оля не подавала, а Саша никогда не присылал денег — всегда привозил сам. Вот и сейчас он положил на стол деньги и куклу Барби. У Оли заныло сердце, когда она увидела, как обрадовалась дочка папе. Все время, пока они разговаривали, она вертелась на руках у Саши, щупала заклепки на его кожаной куртке, заглядывала в глаза, задавала кучу вопросов. Карманы ее пижамки были полны ее любимыми сникерсами, но она забыла об этом.

Они так похожи, подумала Оля. Лиза действительно была очень похожа на отца. Такая же смугляночка, с шелковистыми каштановыми волосами и круглыми карими глазами. Впервые Оля подумала о том, что девочка и характером не в нее. И возможно, она никогда не простит матери того, что та так бездумно лишила ее отца.

— Нет, — махнула головой Оля, продолжая прерванный разговор, — мне все равно нужно искать работу. Не можешь ведь ты всю жизнь содержать нас.

— Здесь мой ребенок, — только и ответил он.

Наверное, потому что мамы не было, создавалось впечатление, будто Саша никогда никуда не уходил, всегда жил с ними. Он немного повозился с Лизой, потом всей семьей поужинали и, когда девочка уснула, а они сидели у мерцающего телевизора, Саша обнял ее. Ольга снова заговорила, стараясь словами выплеснуть свой испуг и обиду. Он слушал ее, не перебивая, и она чувствовала, что он одобряет и поддерживает ее. Его объятия успокаивали, утешали. Как ей не хватало их все это время! Зачем только она настаивала на разводе? Саша казался ей повзрослевшим и немного уставшим. Он был аккуратно пострижен и чисто выбрит, в модной светлой рубашке, выгодно оттеняющей его смуглую кожу и подчеркивающей красивую мускулатуру плеч. Всем телом она ощущала глухие удары его сердца. Ей было так хорошо и спокойно рядом с ним. Она подняла голову, всматриваясь в глубину его темных зрачков, и, движимая нахлынувшим желанием, нерешительно поцеловала его. Он ответил таким страстным и умелым, пожалуй даже слишком умелым, поцелуем (раньше он так не целовался, ревниво подумала она), что у нее закружилась голова.

Потом она лежала счастливая, умиротворенная. Мамина спальня утопала в сумерках, только окно слегка светилось мягким серым светом. Она видела силуэт Саши, полулежащего рядом. Он молча курил в темноте. «Мама будет в шоке», — подумала Оля и улыбнулась. Ненавистный зять спал в ее постели, да еще и курил там, где даже она не смела. Ольга придвинулась и села рядом с Сашей. Его рука скользнула по ее обнаженному плечу.

— Тебе хорошо? — спросил он.

— Да, — ответила она и, не выдержав, спросила: — У тебя после меня много было женщин?

— А у тебя?

Оля смолчала. После Саши у нее никого не было, но говорить об этом не хотелось. Однако он и так все понял. Потушил окурок и повернулся к ней:

— Ну, и чего ты добилась своим разводом? Я еще понимаю, если бы мы развелись, потому что у тебя кто-то был. Или если бы я пил или бил тебя. А так — бестолковый развод. Только чтобы порадовать твою мамочку.

…Сейчас он спал, а Ольга лежала и думала о том, что совершила ошибку. Пусть она и не знала толком, любит ли его, но ведь никого другого у нее нет. Олег больше не приезжал, не писал, не звонил, да она и не хотела этого. Действительно, она просто послушалась мать и разбила собственную семью. А теперь оказалось, что, когда ей плохо, ей нужен именно Саша и никто другой.

Когда она проснулась, рядом никого не было и ничто не напоминало о его визите. Ни на кухне, ни в ванной. Никаких следов: ни забытой зажигалки, ни немытой чашки. Он встал, оделся и ушел. Так уходят из чужого дома, от случайной женщины. Никакие, даже самые безжалостные слова не сказали бы ей об этом так явственно, как внезапно опустевшая квартира. Оля неприкаянно слонялась по комнатам, нечесаная, неумытая.

Она покормила дочь, погуляла с ней в сквере, зашла в магазин, но тягостное настроение не проходило. Ей было тоскливо и одиноко. Позвонила Маша, обещала забежать завтра. Потом — мама, сообщив, что задержится еще на день. Оля была даже рада — никого не хотелось видеть. Полдня она провалялась у телевизора, стараясь заполнить голову чужими судьбами, но нескончаемые сериалы раздражали псевдостраданиями и однообразностью сюжетов.

Вечером, уложив Лизу, она с тоски накурилась до одури и решила никогда больше так не распускать себя, не давать воли чувствам. Мама права, с мужчиной нельзя слиться духовно надолго. Как бы ни было хорошо, придет время, когда он непременно оттолкнет тебя, всегда найдется что-то важнее: работа, увлечения, друзья или другая женщина. И последнее, как ни парадоксально, — наименее опасно. Женщина — всего лишь женщина, как и ты, она так же надоест, как и ты, тогда как все другое для мужчин гораздо важнее. Но «все другое» женщины терпят, и только измена задевает их, как будто каждодневное пренебрежение лучше. Все это мама часто говорила ей, но Ольга особенно не задумывалась, ей казалось, что это не касается ее ни в какой мере. А теперь она вспоминала мамины слова. Нельзя быть до конца откровенной с мужчиной, откровенной и преданной. Рано или поздно привязанность он назовет назойливостью, забота будет раздражать, внимание — утомлять. Женщине нельзя быть слабой, во всяком случае долго, все слабое вызывает презрение, а вот силу всегда уважают, неважно какую.

Ольга сидела на кухне в клубах дыма, отблеск уличных фонарей тускло освещал небольшую комнату, тени от кухонной мебели казались причудливыми призраками, которые оживали при свете фар проезжающих машин. Она считала себя умнее, выше мужа, а теперь сходит с ума только потому, что он ушел по-английски. Она прекрасно обходилась без Саши почти два года и вдруг из-за одной ночи решила, что не может жить без него. Ольга вспомнила прошедшую ночь, но уже не почувствовала прежнего волнения, настолько утомили ее собственные грустные мысли.

И когда на следующий день зашел Саша, Оля была ровной, спокойной, обыденной, такой же, как всегда, когда он заезжал повидать Лизу. Она лишь недоуменно подняла брови, когда он предложил ей еще денег.

— Это за что? Ты уже дал больше, чем обычно. Я смогу одеть Лизу на год вперед. И вообще я вполне способна сама о нас позаботиться.

Если он и был раздосадован или удивлен, то не подал виду. Он оставался тем же непробиваемым Сашей, которого она знала.

— Как хочешь, но учти: теперь я буду бывать у вас чаще, так что предупреди Варвару (так он за глаза называл тещу). Не хочу, чтобы Лиза в чем-нибудь нуждалась из-за ваших амбиций.

Господи! Амбиций! С ума сойти можно! Да раньше Саша даже такого слова не знал. Оля с трудом сдержала улыбку.

— Надеюсь, ты не против, чтобы я чаще видел дочь?

— Нет, конечно.

К Оле снова вернулось хорошее настроение. Пусть говорит что хочет, но ему не убедить ее, что он будет приезжать исключительно ради Лизы. В сущности, он спрашивал, не против ли она видеть его чаще.

— Приходи, когда хочешь, маме я все объясню.

Вот так Саша стал бывать у них почти каждую неделю, а иногда и чаще. По выходным он часто возил их за город, на озеро. Оле нравилось проводить время с ним и Лизой. Близости между ними она больше не допускала, как будто провела невидимую черту, за которую их отношения не должны были заходить. И он, казалось, принимал установленные правила. Оля открывала в нем все новые качества. Она наконец разглядела человека, с которым прожила несколько лет бок о бок, и теперь оценила его ум, щедрость, такт и выдержку. Как прежде, он был немногословен, но иногда довольно толково рассказывал ей о разных интересных вещах, в которых она вообще не разбиралась. И хотя Ольга уверяла, что содержать ее Саше не придется, получалось, что живет она за его счет. Работу она так и не нашла, правда, ей предложили место секретаря за восемьдесят долларов в месяц в одной маленькой фирме рядом с домом, но только с сентября. Так что оставшийся месяц она решила отдохнуть и побыть с дочкой и… с Сашей.