Женщина вынырнула, вся сияющая от удовольствия.

— Ты видел его? — спросила она.

Бен кивнул. Он откинул маску на лоб.

— Это мой давний друг. Я его зову Человечий Скат. Потому что он уж очень похож на человека.

— Удивительное существо!

Пандора легла на спину. Качаясь на теплых тихих волнах, чувствуя негу, приятную слабость в теле и мыслях, она думала о потерянных ею годах, прожитых совершенно бездарно, вдали от счастья. Больше терять время Пандора была не намерена.

Одновременно они с Беном повернулись на живот и тихо двинулись назад к входу в мелководную лагуну. Бен впереди, а следом за ним Пандора. Отлив слегка удерживал ее, но не особенно мешая плыть вперед.

И вдруг она увидела длинные нити темно-зеленых водорослей у стекла маски, почувствовала, как они коснулись ее тела. И далекая забытая боль в одно мгновение всплыла в памяти. Пандора вспомнила наконец, что случилось тогда с ее золотыми рыбками. Она не выдержала, сорвалась, как и тогда, много лет назад, заколотила в истерике руками по волнам, глотнула воды раз, другой. Контролировать себя Пандора уже не могла, лишь чувствовала, что Бен, ухватив ее крепко за шею, тащит за собой к берегу. Женщина отчаянно сопротивлялась, вырываясь из его объятий. Она боролась не с Беном, а с рекой, с той рекой, что текла в ее детстве позади железнодорожной станции и питала водой через систему бесчисленных труб, вентилей и фильтров вечно изнывающие от жажды паровозы. Вода в этой реке детства была белой, особенно к осени, и несла с собой горы пустых жестяных банок и использованных презервативов. По берегам реки обитали полчища крыс. Пандора ненавидела эту реку и никогда даже близко к ней не подходила.

И вот однажды, холодным ноябрьским днем, Моника вдруг принялась ни с того, ни с сего ругать ее за грязь и беспорядок в комнате.

— Я уберу, когда вернусь из школы, ма, — сказала тогда Пандора, — у нас сегодня контрольная по математике, я опаздываю. Придется повторять все в автобусе по пути в школу.

Уставившись в спину уходящей дочери, Моника вдруг заявила:

— А все потому, что ты слишком много времени тратишь, наблюдая за этими своими рыбешками.

Но Пандора не слышала, она уже бежала к автобусу. Укрывшись в безопасности его салона, девочка вытащила учебник математики и углубилась в повторение. Математика вообще трудно ей давалась. Вот английский шел гораздо легче.

Тот день в школе оказался каким-то особенно трудным. Долгим получился и путь до дома. Пандора услышала, что мать хозяйничает на кухне. Не заходя туда, Пандора вбежала в свою комнату, бросила портфель и тут только заметила, что банки-аквариума нет на обычном месте. Она пропала вместе с рыбками, которые с такой любовью в глазах встречали Пандору каждый вечер.

— Ma! Где мои рыбки? — закричала Пандора, врываясь на кухню.

Мать склонилась над духовкой. Ее волосы были аккуратно уложены и скреплены фиксирующим лаком. В руках, как в когтях, она держала пустую форму для пирогов.

— Я выбросила эту дрянь, Пандора. Зима наступает, и иметь в доме всякую гниль да вонючий корм было бы просто вредно для здоровья, — сказала Моника с непроницаемым лицом. Но девочка все же заметила искру беспокойства в ее глазах.

— Ты их выбросила? Куда?

Мать махнула рукой в сторону заднего двора.

— Ну, туда, где канализация выходит в реку.

Пандора схватила ее за руку и потянула из кухни во двор. Раздраженно хмурясь, Моника тем не менее последовала за дочерью.

— Ты всегда была дикаркой. И когда-нибудь это плохо для тебя кончится, — приговаривала она.

Ничего не слыша, Пандора неслась к реке. Добежав до того места, где в реку выходила труба слива, она остановилась. Из трубы шел отвратительный серый поток, напоминающий цветом грязное нижнее белье или нестираный сопливый платок.

— Вон она, твоя банка. — Моника ткнула пальцем в сторону одного из сгустков грязи и тины.

С трудом разглядев банку с рыбками, увязшую на дне реки, Пандора бросилась в воду и, с головой опустившись в мразь и вонь, попыталась достать пальцами до банки. Ей пришлось долго сражаться со щупальцами гнилой травы, глотать поганую воду, но в конце концов она все же добилась своего. Вынырнув, Пандора стала отчаянно загребать одной, незанятой рукой, пытаясь хоть как-то остаться на плаву. Второй рукой она держала банку, еще не зная, что она пуста.

Моника же все это время бегала взад-вперед по берегу и причитала:

— Святая Богоматерь! И это — моя дочь! Что же это она удумала! Прости, Боже, ей этот грех!

Обнаружив наконец, что банка пуста, Пандора выпустила ее. Все для нее вдруг потеряло смысл. Она почувствовала, что погружается в воду, отвратительные скользкие стебли сорняков и гнилых водорослей окутывают ее лицо. Она открыла глаза, но совершенно не испугалась. «Если бы я могла сейчас умереть, — думала Пандора, — я была бы счастлива. О Боже, мне не нужна такая жизнь! Я не хочу жить».

Пандоре показалось, что прошли многие часы. Когда грубые руки коснулись ее лица, повернули голову набок, она поняла, что лежит на лавке. Ее начало рвать так сильно, что казалось, это никогда не кончится. При этом она видела лишь дружелюбно «улыбающуюся» ей вскрытую консервную банку из-под томатного супа «Кэмпбелл». Затем девочка заметила, как к ней склонилась длинная фигура отца.

— Милая ты моя, зачем ты это сделала?

Он поднял ее и понес домой. С насквозь промокшей школьной формы ручьями стекала вода.

— Я куплю тебе еще двух рыбок, — обещал отец, укладывая дочь в постель после горячей ванны.

— Мне ничего больше не надо, — ответила Пандора.

В ту ночь к Богу не было обращено ни одной молитвы с маленькой кровати в домике у железнодорожной станции. А то место, где стояла банка с рыбками, так и осталось навсегда пустым.


— Пандора, перестань брыкаться.

Наконец до ее помутневшего от ужаса сознания стали доходить призывы Бена.

— Пандора?

Она почувствовала, как он заставил ее встать на оказавшееся вдруг под ногами дно, как сорвал с нее маску. Бен крепко обнял ее и замер, ожидая, когда слезы перестанут сбегать по ее щекам.

— И ты бросилась в воду только для того, чтобы спасти этих рыбешек?— спросил Бен после того, как Пандора все ему рассказала.

Она кивнула.

— Я знаю, в это трудно поверить. Но, кроме отца и этих рыбок, у меня никого тогда не было. И они тоже любили меня. Так, что мне иногда казалось… я, наверное, не смогу этого объяснить. В общем, ту любовь, что я должна была бы обращать на мою мать, я обращала на рыбок. Понимаешь? И, когда я возвращалась из школы, только рыбки были рады моему приходу. Они начинали шевелить хвостиками и носиться по банке. Я и говорила-то в основном с рыбками, потому что мать либо занималась своей прической, либо пропадала у соседей. Дома мне просто не к кому было обратиться. Да и вообще мать была против живности в доме. Она говорила, что у нее аллергия на всех домашних животных.

— Но теперь-то с тобой все в порядке. — Бен еще крепче обнял ее. — И, пожалуйста, не пугай меня так больше, Пандора. А если что-то будет тебя беспокоить, сразу расскажи мне.

Они выбрались на скалы и улеглись под палящим солнцем. Всплывший в памяти ужасный эпизод странным образом поднял настроение Пандоры — часть преследовавших ее страхов вдруг улетучилась. Это происшествие вовсе не было неконтролируемой истерикой с ее стороны — «припадком», как назвала бы случившееся Моника. Это была нормальная реакция на страшное событие, происшедшее когда-то.

«Теперь я буду плавать в этих темных черепашьих водорослях каждый день, — дала себе слово Пандора. — В конце концов, я сюда приехала для того, чтобы плавать, плавать с дельфинами».

Глава двенадцатая

Мопед свернул на аллею, ведущую к хижине. Пандора даже не повернула головы, только еще крепче прижалась к спине Бена. Ей было стыдно за свое поведение. И она не до конца еще оправилась от происшедшего. Чувствовалась и усталость.

Женщина думала о том, какой прекрасный был день, чистое море, удивительные рыбы… и все это она умудрилась превратить в сущий кошмар для самой себя.

— Не беспокойся, — успокаивал ее Бен, — такое часто случается: люди вдруг начинают паниковать под водой. К тому же, опасности-то никакой и не было. Жаль только, что все это испортило твою первую попытку понырять с маской. Но мы ведь попробуем еще разок, да? А теперь ложись в свой гамак, а я принесу тебе стаканчик бабушкиного сладкого липового чая.

Пандора устало опустилась на сетку гамака и завернулась в одеяло. Ее мокрое тело быстро согрелось, даже перестала чувствоваться мокрая ткань купальника.

«Ты погубишь свои почки», — ругала Пандору мать, когда заставала в таком виде.

Липовый чай, принесенный Беном чуть позже, уже не понадобился, так как Пандора спала. Он молча смотрел на нее, лежавшую на боку с поджатыми коленями, на ее расстроенное лицо, и у него не хватило смелости разбудить возлюбленную.


Когда Пандора появилась на пороге дома через два дня после того, как сбежала с Норманом, Моника ничего ей не сказала. В одной руке Пандора держала чемодан, другой тщетно пыталась спрятать от всевидящих соседей разбитый нос и огромный синяк под глазом. Что ж, успокоила себя тогда Моника, синяки в нашем городе не редкость.

Дверь Пандора открыла ключом, по городской традиции всегда остававшимся в замке. Этому обстоятельству она была рада, потому что ей почему-то не хотелось стучать в дверь материнского дома. Возможно, в ее глазах этот стук означал бы некий акт капитуляции, подчинения, мол, прости меня, Боже, я согрешила. Хотя, что и говорить, она действительно согрешила. С этим согласился бы даже отец О'Хэнлон. Обеты надо блюсти при любых обстоятельствах. Она же свой обет не соблюла — предала, бросила своего супруга.

Так и стояла Пандора в дверях, смущенная, безмолвная, со страшным темным синяком под глазом. Кровь струйкой текла из носа, и Пандора пыталась не дать красным каплям испачкать белый пиджак и блузку. Тот самый любимый пиджак, который она выбрала много недель назад и в котором решила бежать, чтобы выйти замуж за Нормана. Пандора приоткрыла дверь еще чуть-чуть и тут только в желтом свете прихожей заметила мать.

В кои-то веки волосы матери оказались распущены, покрасневшие глаза влажно блестели, а рот дрожал.

— Так значит, ты решила сбежать от меня так же, как твой отец. Ах ты негодяйка! Не думай, что я ничего не знала. Мне все рассказала мисс Джонс, в мэрии она регистрировала свою собаку и видела вас обоих, видела, как вы хихикали и перешептывались. Ну и что теперь? Что ты теперь обо всем этом скажешь, маленькая тупая сучка? Посмотри только на свое лицо! — Моника подошла к Пандоре, подняла за подбородок ее голову к свету, падавшему от засиженной мухами лампы. Пандора всегда ненавидела эту лампу, висевшую на длинной цепи над лестничным проемом. Время от времени Моника начинала вдруг охоту за длинноногими пауками и мухами, для чего цепляла на лампу длинные рулоны липкой бумаги. В результате уже дня через два с потолка, качаясь и бросая тени, свисали гроздья прилипших к бумаге полуразложившихся насекомых.

Идеально белый абажур этой несчастной лампы со временем пожелтел и стал похож по цвету на старческие ногти. Пока Моника вглядывалась в лицо Пандоры, та заметила на висевших над ней липких бумажных рулонах по меньшей мере еще двух недавно попавшихся в западню длинноногих пауков, которых раньше она не видела. Отец Пандоры тоже казался порой похожим на длинноногого паука. До того дня, когда мать грубо разрушила ее полное взаимопонимание с отцом, Пандора обожала сидеть, качаясь на отцовской длинной ноге, и воображать, что они вместе с ним мчатся по лесам и полям. Она поняла, что сейчас расплачется. Если бы папа был здесь, он, конечно же, отправился бы к Норману, вытащил бы его из кровати и врезал как следует.

Как бы то ни было, Норман ей просто надоел. Завтра же она отправится в бакалейный магазин «Ханидью» и попросит взять ее обратно на работу. В магазине контролером она хорошо зарабатывала и через какое-то время точно смогла бы отложить достаточно денег, чтобы открыть собственное дело. Все это она продумала и решила в те минуты, пока тщетно ожидала хоть немного жалости и сочувствия со стороны матери.

— Ну, нет. Так быстро от него тебе отделаться не удастся, — заявила Моника, как всегда сверхъестественным образом разгадав тайные мысли Пандоры. — Он еще притащится сюда, он еще будет умолять тебя вернуться! Ладно. Мне через час надо быть на работе. Пока можешь поселиться в своей комнате. Мы тут с мисс Силесией решили устроить себе праздник, съесть по тарелке ветчины с сыром и яйцами. Ее «газы» уже прошли. Салата и лука нам не надо. А вот все остальное для нашего праздника ты могла бы и приготовить. И не забудь, что мне яйца надо варить ровно четыре с половиной минуты. Да, и не вздумай срезать жир с ветчины. Тебе, кстати, жир тоже был бы полезен. Попробуй только сделать глупость и выкинуть жир!