Карина Рейн - Плейбой

— Твои пять минут были полчаса назад, — упрямо возражает ба. — Если ты сию секунду не оторвёшь свою задницу от кровати, то единственными колёсами в твоей жизни станут инвалидная коляска и обезболивающие!

Чёрт!

Отшвыриваю одеяло в сторону и сажусь на край кровати; это единственная черта характера, которая мне в Анне Андреевне не нравилась вот вообще — даже мёртвого поставить на ноги.

— Какая же ты по утрам доставучая, Роза, — потираю лицо ладонями.

— Это не я доставучая, — качает она головой, протягивая мне стакан воды и таблетку аспирина. — Просто кто-то слишком много бухает. Становишься таким же алкашом, каким был твой дед, Царствие ему Небесное!

— Так, давай только без вот этих вот намёков с утра пораньше, — фыркаю и топаю в ванную восстанавливать прежнюю версию Шастинского, которой на всё похер.

Когда блеском от улыбки можно ослеплять пилотов, а на голове воцаряется прежний небрежный шухер, возвращаюсь в комнату, где Розой уже и не пахнет, зато постель заправлена, а мои вещи аккуратной стопочкой сложены на покрывале. Это у неё осталось ещё с тех пор, как был жив дед: в доме вечно всё вычищено, вылизано и выглажено до такой стерильности, что обзавидовалась бы любая больница. Мелкому мне такая чистота была противна до скрипа зубов, и часто я на зло всем наводил здесь запредельный бардак — так что самому потом было лихо; дед не забывал взамен на это прохаживаться портупеей по моей многострадальной заднице — короче, всё моё детство прошло в режиме «бартера»: я вношу яркие краски в жизнь родных, а взамен получаю люлей.

Всё по-честному.

Хотя с косяками у нас какая-то взаимная симпатия с тех самых пор, если честно.

Натягиваю тёмно-серые джинсы, будто сшитые из разных кусков, и бело-серый свитер; кому-то серый цвет навевают скуку, но лично у меня к серым оттенкам другое отношение: не скука и посредственность, а динамика и изменчивость, потому что то, что сегодня кажется серым, завтра может стать чёрным или белым — в зависимости от обстоятельств.

А красный завтра так и останется красным.

Пока я рассуждаю о всякой хрени, Роза колдует на кухне, откуда уже тянутся такие умопомрачительные запахи, за которые можно родину продать.

— Продолжишь кормить меня в том же духе, я сдам тебе все дедовы заначки, — набивая рот оладьями с варёной сгущёнкой, бубню бабуле.

Роза резко замирает и поворачивается ко мне с железной лопаткой, которая в её руках больше похожа на орудие пыток.

— Хочешь сказать, что этот старый хрыч имел больше одного тайника? — с прищуром интересуется ба.

— Целых восемь, — ржу в ответ, наблюдая, как вытягивается от удивления лицо бабули. — Но это всё потом, мне на учёбу пора.

Чмокаю её в морщинистую щёку и выскакиваю в коридор, потому что хуже бабушки, которая злится, может быть только бабушка, которая злится на деда. Я такое уже видел, мне хватило. Ну и не удивлюсь, если сегодня во сне вместо Андрюхи увижу деда, который надаёт мне по шее за то, что сдал его со всеми потрохами.

Выскакиваю на улицу, где сентябрь, который по погоде больше напоминал январь, щедро посыпает мою голову снегом и поддаёт в спину ледяным ветром. Вообще такая хрень с погодой уже третий год подряд; а перед этим снег выпал аж в конце июля — будто реальной зимы было мало.

“Это север, детка” — заявил однажды Ёжик, а Костян предложил называть наш город Винтерфеллом, и это было чертовски в десятку.

Прыгаю в промёрзшее нутро автомобиля и беру в руки телефон, который уже разрывает от количества пропущенных звонков, сообщений, уведомлений и одного напоминания. Открываю последнее и понимаю, что чуть не пропустил семейный ужин, который устраивает отец последние четыре года — просто чтоб напомнить, что у нас всё ещё есть семья, хоть мы и потеряли многих. Сообщения чата игнорю, ровно как и пропущенные, а вот на одном сообщении из ВК меня конкретно клинит.

А всё потому, что автором сообщения оказалась Кристина.

От удивления пару минут тупо пялюсь на экран телефона и разминаю внезапно одеревеневшие пальцы.

«Ну, по крайней мере, ты честен — в отличие от остальных».

Охренеть.

Она ответила.

«Это не «нет», — пишу в ответ, пытаясь унять сердцебиение.

Чёрт, чувствую себя так, будто только что выиграл в лотерею всё, что только можно.

Сиюминутного ответа от неё не ожидаю, потому что, если верить уведомлению, она в сети была последний раз вчера в половине девятого вечера — тогда же она и прислала мне сообщение; а если судить по активности её страницы, она вообще редко пользовалась Контактом — и в основном только по вечерам. Сразу видно, что она не живёт виртуальной жизнью, хотя в наше время это скорее дикость, нежели крутость.

Правда, я считаю как раз наоборот.

В универ приезжаю, словно в тумане; все мысли забиты одной только Кристиной, у которой какие-то счёты с противоположным полом, и это должно нести негатив, но не несло лишь потому, что я знал, что при любом раскладе у меня всё ещё остаются мои парни. Нет, я понимал, что однажды мы морально вырастем и обзаведёмся семьёй — даже я, наверно — но это будет не в ближайшем будущем, так что беспокоиться об этом пока было рано.

И я ещё никогда в жизни так жёстко не ошибался, чёрт возьми, но об этом позже.

Парни уже тусовались на парковке возле своих машин; вот Корсаков поворачивает голову в мою сторону, и по его прищуренному виду я понимаю, что сейчас будет разбор вчерашних полётов. В принципе, я редко говорю, не подумав — только если лыко не вяжу — и в основном чистую правду, но иногда парни просто нарывались на словесный пропиздон. Вот взять хотя бы эту ситуацию — Ёжик с утра поди и не помнил, что вообще было во вчерашней развлекательной программе, но ему ведь явно кто-то напомнил мой последний издевательский пассаж.

И если судить по злорадному выражению лица Соколовского, сомневаться в том, чьих это рук дело, не приходилось.

Хмыкаю и выхожу из машины, практически сразу попав в захват Корсакова.

— Я, конечно, помню, что ты редкостный пиздабол, но вчера прямо-таки повысил свою планку, — ржёт он. — Ты вообще в курсе, что я полночи заснуть не мог, пытаясь разобрать ту херню, что ты изобрёл?!

Копируя его жест, обхватываю друга за плечи.

— Позволь уточнить, — с видом философа спрашиваю. — Ты сейчас обвиняешь меня в том, что ты, придурок, был настолько бухим, что не смог распознать мой дружеский стёб?

Лицо Ёжика на секунду принимает озадаченный вид, и я просто делаю жест рукалицо.

— Господи, дайте ему кто-нибудь «Сникерс», Корсаков сегодня безбожно тормозит, — угараю над другом.

Макс и Кир переглядываются.

— То самое чувство, когда он ещё за прошлый подъёб не поплатился, а уже напрашивается отхватить за новый, — хмыкает Соколовский в мою сторону.

— Если ты хочешь набить мне морду — только скажи, — отзеркаливаю в ответ и скалюсь во все тридцать два.

Натираю макушку Ёжика кулаком до слабых электрических разрядов, пока тот не начинает отбиваться, и мы впятером тащимся на пары — последнее место, где мне хочется быть; мимоходом замечаю в толпе знакомые карательные волосы и чувствую где-то глубоко внутри звериное желание поймать и сделать её своей, но я сцепляю зубы, отворачиваюсь и тупо следую за парнями до самой аудитории.

Как, чёрт возьми, переболеть эту хрень?

Всё-таки, жизнь странная штука.

Ещё вчера, если бы я получила сообщение от незнакомого человека — да ещё такого странного содержания, я бы просто удалила чат, а собеседника кинула в чёрный список; не знаю, что именно толкнуло меня прочитать и уж тем паче — ответить. Но его открытое признание чем-то зацепило меня — наверно, своей искренностью — и мне захотелось написать.

И, что самое смешное, я весь вечер прождала от него ответа.

Не думала, что после всего, что я пережила, я буду ждать сообщение от незнакомого и совсем не подозрительного парня. Мне хотелось с кем-то поговорить на эту тему, но мама либо закатит скандал, либо будет подпихивать меня к общению с ним, а мне всего лишь нужен дружеский совет. Света и Катя тоже не в счёт, потому что мы слишком давно не общались, чтобы я посвящала их в такие подробности своей жизни, а Женя… Она хоть и хорошая девчонка, всё же ещё не заработала моё доверие, потому что, если я что и поняла в этой жизни, так это то, что сказать можно все что угодно.

На большой перемене, когда мы с Женькой в столовой дружно заполняли подносы едой — откуда только аппетит взялся? — я попыталась максимально откровенно поговорить с ней на эту тему.

— Знаешь, в последнее время у меня складывается такое впечатление, что я всё делаю неправильно, — хмурюсь, комкая края кофты, пока Женя делала выбор между котлетой и курицей. — Хотя, конечно, может, так и есть, я не знаю…

— Я поняла, про что ты говоришь, — ухмыляется девушка. — Не в курсе, что ты конкретно имеешь в виду, но это происходит потому, что ты выходишь из своей зоны комфорта и делаешь что-то, на что раньше смелости не хватало. Знаешь, когда я первый раз красила волосы в розовый цвет, и мать орала на меня, мне тоже казалось, что я поступаю неправильно. Я раз двести порывалась пойти на поводу у своих страхов и сделать смывку, но как только руки тянулись к эмульсии, я заставляла себя разворачиваться, потому что розовые волосы — это то, о чём я мечтала долгое время. И я буду последней дурой, если стану слушать всех подряд и отказываться от того, чего хочу. Так что забей на это ощущение, оно пройдёт, а вот результат останется с тобой.

— Да, наверно, — неуверенно улыбаюсь. — А если окажется, что я всё же была не права?

Женя весело фыркает.

— Зато ты точно будешь знать об этом. Поверь мне — гораздо хуже, если потом окажется, что всё было верно, и ты пожалеешь о том, что не поступила так, как хотела.

Я чувствовала её правоту, но перестать нервничать всё равно не могла — в конце концов, такое поведение действительно больше мне было не свойственно.

— Ну, в общем-то, всё становится лучше, — задумчиво роняю в ответ. — Хотя мне по-прежнему как-то мерзко.

— Регрессия к среднему значению, — фыркает девушка в ответ.

Непонимающе хмурюсь, пока мы расплачивается на кассе и поворачивается в сторону столиков.

— Что?

— Регрессия к среднему значению, — повторяет Женя, выискивая глазами свободные места. — Это значит, что все возвращается на круги своя.

Что ж, это по крайней мере звучит оптимистично.

Мы вместе пытаемся отыскать среди толпы студентов свободный стол, но большая перемена в университете — это как распродажа в брендовом магазине: давка, ажиотаж и вечный галдёж, от которых сходишь с ума.

— Я вижу только один выход, — вздыхает Женька. — Видишь стол в дальнем углу?

Всматриваюсь в указанном направлении и замечаю парня, одиноко сидящего в компании книги.

— Да, и что?

— А то, что свободные места есть только рядом с ним. Правда, есть одна проблема.

— Он серийный маньяк? — пытаюсь пошутить.

Но Женька явно оценила мою неуклюжую попытку.

— Немного лучше — он гей.

Вновь всматриваюсь в парня, который, на мой чисто непрофессиональный взгляд, на гея был совершенно не похож: тёмно-синие джинсы, чёрная толстовка, чёрные ботинки; никаких украшений — кроме пирсинга в правом ухе — платочков, маникюра, розовых волос — ничего такого, что указывало бы на его нетрадиционную ориентацию; даже в руках он держал далеко не женский роман, а учебник по квантовой физике.

— Интересно, а он сам знает об этом? — посылаю Женьке снисходительную улыбку.

— Ха-ха, — копируя мой тон, отзеркаливает она. — Поверь мне, это не шутка. А жаль, такая потеря…

Словно в подтверждение своих слов девушка досадливо морщится, поправляя упавшую на лоб розовую прядь, и я понимаю, что она имеет в виду: парень действительно хорош собой. Не в моём вкусе, правда — слишком смазливое лицо, не чувствуется внутреннего стержня — но для большинства здешних девушек действительно серьёзная потеря.

Женька прёт вперёд словно волнорез, и перед ней как по волшебству, толпы студентов растекаются в стороны, как море перед Моисеем; вот в ком-ком, а в ней точно есть стальная жилка.

Ну и харизмы с обаянием ей тоже не занимать, учитывая, что даже я не смогла воспротивился её шарму, хотя ни мириться со старыми друзьями, ни уж тем более заводить новых не собиралась. Должно быть, я просто нуждалась в ком-то, кто будет способен вырабатывать не только негатив, но и сможет подзарядить меня положительными эмоциями.

Таких людей в моей жизни итак немного, так что ценен каждый.

Когда мы подходим к нужному столу, парень отрывается от учебника и поднимает свою блондинистую голову, вопросительно приподняв бровь.