Пенни Рейд - Пленение

Он преувеличенно вздохнул.

— На острове я сказал тебе правду. Как уже говорил в шкафу, я никогда не хотел быть просто другом. Но, поскольку ты не предлагала мне ничего другого, я был готов временно согласиться на это, если в итоге я получил бы то, чего хотел.

Это заставило меня улыбнуться.

Я почувствовала его ответную улыбку, когда он продолжил:

— Я думал, ты прочитала интервью. Когда я впервые увидел тебя в Нью-Йорке после выступления, я ожидал, что ты скажешь мне, что простила меня или что чувствуешь то же самое. Но тогда ты промолчала. Уклоняясь. Поэтому я подумал, если бы я мог просто... — Он поерзал на кровати, прижимая меня сильнее. — Когда я узнал, что ты ничего не читала, что ты вообще избегала всех упоминаний обо мне, я понял, как сильно облажался. Поэтому я попытался дать тебе пространство, когда ты приехала в Нью-Йорк за неделю до Рождества.

— Поэтому всю неделю ты держался подальше от меня, потому что не хотел давить?

— Да. Я хотел, чтобы ты увидела, что я изменился, что я не был... требовательным.

— Но ты требовательный.

— Уже не такой требовательный.

Я скользнула руками под его рубашку, желая прикоснуться к нему.

— Так что произошло? Почему ты не сказал ничего на Рождество?

— Я планировал. Я думал, ты увидишь пианино рождественским утром, и тогда я осторожно расскажу о фонде. Ты простишь меня, поймешь, что я был прав, и тогда мы снова будет вместе.

Я старалась не рассмеяться.

— Осторожно?

Он проигнорировал меня.

— Но ты заснула в машине. А потом приняла душ и кралась по квартире.

— Я не кралась. Я пыталась положить твои подарки у камина.

Он снова проигнорировал мое заявление.

— А я не мог спать. Мне необходимо было... прикоснуться к тебе или крепкое спиртное. И потом мы выпили, и я повел себя как мудак.

— Потому что я предположила, что ты никогда меня не любил.

Мартин отодвинулся в сторону, взглянул на меня краешком глаза и возразил:

— Нет. Ты не предположила. Ты прямо сказала это. И я был так зол.

Теперь он казался сердитым, просто вспоминая это. Я решила, что было лучше перевести разговор на другую тему.

— Я наконец-то прочитала твое интервью в "Men’s Health", где ты назвал меня единственной.

— Когда?

— После того как получила твое сообщение на Новый год.

Он ответил не сразу, а, откликнувшись, произнес:

— Хм.

Он был так красив, лежа в моей постели, думая своей большой головой, что я легонько прикоснулась губами к его губам. Что, конечно же, привело нас снова к безумным поцелуям.

Когда мы наконец-то оторвались друг от друга, Мартин снова оказался надо мной, его дыхание было затрудненным.

— Кэйтлин, — начал он, но потом замолчал.

— Что такое? — Я потянулась к нему, поглаживая руками его челюсть.

Я видела, как его грудь поднялась с внушительным вздохом, прежде чем он заговорил:

— Я выбрал тебя. Ты ведь знаешь, да?

Я ждала продолжения. Я не была уверена, что делать с его заявлением, что конкретно он имел в виду.

Он поерзал на кровати, повернувшись на бок и подперев голову рукой, согнутой в локте. Другой рукой он крепко удерживал меня за бедра.

— Поначалу я не изменил своего решения, после того как ты... ушла. Как я сказал тебе на прошлой неделе, я все еще думал, что ты согласишься видеться тайно. По моему мнению, мы не закончили, вовсе нет. Но когда ты не передумала, то месть и увидеть моего отца униженным уже ничего не значили. Я понял, что ты права, и я передумал, хотя часть меня всегда будет хотеть увидеть его страдания.

Я молчала, пока его гнев не иссяк. Отец Мартина был плохим парнем. Я знала, что лучшее, на что Мартин мог надеяться, — безразличие по отношению к этому мужчине.

В конце концов он встряхнулся и продолжил:

— Я бросил университет, потому что ты просила меня оставить тебя в покое, а я не мог этого сделать, если бы оставался в кампусе. Но потом я не смог отпустить тебя, даже когда не видел тебя. Поэтому почти все, что я делал: создание фонда, интервью, где я публично назвал отца придурком, — было, чтобы вернуть тебя, вернуть твое доверие, я надеялся, что ты подумаешь о том, чтобы принять меня обратно, раз я все сделал правильно.

Я чувствовала, как дрожал мой подбородок, и была спокойной, поскольку эти угрожающие слезы были счастливыми.

— О, Мартин. — Мой голос дрожал, но мне было все равно. — Ты действительно назвал своего отца придурком.

Он кивнул.

— Они не напечатали ту часть, но он придурок.

Я рассмеялась, жалея, что журнал не напечатал, что Денвер Сандеки был придурком. Но я сожалела еще об очень многом.

— Я жалею, что не прочитала твое интервью, когда оно было напечатано. Я жалею, что не вернулась к тебе после нашего первого столкновения и не попыталась разобраться и найти другой путь. И я жалею, что пряталась в шкафу все лето, избегая всех упоминаний твоего имени.

— А я — нет. — Он покачал головой с поразительной уверенностью, словно он знал все секреты прошлого и будущего.

— Нет?

— Нет. Потому что даже без тебя я был счастливее, чем когда-либо. Как только ушел от отца, я начал работать над проектами, которые меня интересовали. Ты поняла, что за эскизы на моем чертежном столе? Я снова изобретаю. Моя цель отныне — это мое желание, и она не продиктована моей ненавистью к нему. Если бы ты не накричала на меня из-за моей фигни, тогда... — Он не закончил мысль. Вместо этого его глаза потеряли фокус, как будто он вообразил неприятную альтернативную реальность.

Я почувствовала улыбку на своих губах. Мартин был катализатором моего выбора, принятия моей музыки и страсти как таковой. Он вытащил меня из моего шкафа ожиданий и целенаправленной безвестности. Даже в разлуке с ним я была счастливее, чем когда-либо прежде в своей жизни.

И в этот момент ко мне в голову пришла мысль.

Может, это и была настоящая любовь.

Может быть, любовь по своей сути — это быть отражением для другого человека, его хороших и плохих сторон. Быть может, любовь — это когда ты понимаешь, что другой человек видит тебя насквозь, искренне о тебе заботится, бросает вызов и поддерживает тебя, помогает познавать себя и быть самим собой.

"Любовь, — решила я, — это быть второстепенным персонажем".

— Когда ты будешь дома?

Он ответил не сразу.

На самом деле он заметно притих, как будто наслаждался вопросом, моментом и всем, что это означало.

Но я знала, что он улыбался.

Я ощутила непроизвольную ответную улыбку, самоубийственный прыжок моего сердца и воспламенившуюся горелку Бунзена в моих трусиках — три главных составляющих счастья и предвкушения от его молчания.

Прошлый месяц был блаженством. БЛАЖЕНСТВОМ, СКАЖУ Я ВАМ!

Мы встречались. Мы ходили на свидания. Я видела его практически каждый день. Хотя я и ненавидела то, как долго он добирался. В течение недели, когда у меня были занятия, Мартин оставался у меня каждую ночь. Мои выходные были довольно загружены выступлениями и работой. Иногда мы оставались в Нью-Хейвене, а иногда ночевали в его квартире в Нью-Йорке. Но везде, где ночевала я, ночевал и он тоже.

Но стоило заметить, мы только три раза занимались любовью со времен шкафа, каждый раз он клялся, что это произошло бы, когда мы стали бы жить вместе, и я была разочарованна. Практически говоря, это преступление против человечности — иметь такого горячего парня, как Мартин Сандеки: с горячим телом, похотливыми мыслями, горячим сердцем — и не получать секса.

Он был упрямый, и хотя я смогла соблазнить его несколько раз, Мартин хотел подождать, пока у нас не появилось бы собственное жилье. Честно говоря, он шантажировал мои трусики.

— Скоро, — ответил он с другого конца телефона, его голос был таким низким, восхитительным и пронизан смыслом единственного многообещающего слова.

Я слышала настойчивый рев двигателя его машины и сжала губы вместе, чтобы он не смог услышать мой смех, но не смогла скрыть веселье в своем голосе.

— Правда? Как скоро? Потому что я подумывала поехать по делам.

— Паркер, не дразни меня.

Ох... вздох.

Сегодня вечером он собирался вернуться в наш дом.

Дом был очень-очень маленький, с одной спальней, всего в двух кварталах от квартиры, которую я делила с Сэм... до вчерашнего дня. Выбор времени был идеальным, потому что ее подруга Кара в итоге переехала в мою комнату.

Честно говоря, я не знала, от чего больше была взволнованна Сэм: из-за меня и Мартина, что мы наконец-то были вместе, как она выразилась, или того факта, что ей не нужно было собирать вещи и переезжать в трехкомнатную квартиру. Конечно, она ощутила прилив волнующего удовольствия, разорвав мой график работы по дому.

Несмотря на это, сегодня был мой первый день в нашей новой квартире, и сегодня была бы наша первая ночь в квартире вместе. И я надеялась, что ночью мы оказались бы без нижнего белья.

Я прислонилась к кухонной стойке, мои ноги немного дрожали, мое сердце было переполнено чувствами.

— Отлично. Я буду ждать тебя. Но только лучше, если скоро действительно означает скоро.

— Скоро означает скоро. — Это сопровождалось другим ревущим звуком.

На этот раз звук заставил меня нахмуриться.

— Не убейся, пытаясь добраться домой.

— Не буду.

— Помни, что у меня еженедельный звонок с моими родителями примерно через десять минут. Это не продлится дольше получаса, поэтому тебе не нужно спешить.

— Я не спешу. — Как только он сказал это, я услышала очередной ревущий звук двигателя его машины. Прежде чем я успела спросить его об этом, он добавил: — И я захватил ужин.

— О! Что же ты взял?

— Такос.

Я усмехнулась. За последний месяц он часто привозил из Нью-Йорка ужин на вынос. Я подозревала, что он делал это, чтобы задобрить Сэм. Это сработало. В первый раз он приехал с лазаньей из "Маленькой Италии", и она простила его за все.

Кроме того, я подозревала, что он брал ужин так часто, потому что по-своему освобождался от моего правила разделять расходы.

По моему требованию, в нашей новой квартире мы решили разделить все пополам: аренду, коммунальные услуги, продукты — все. Странно, что мне не пришлось настаивать. Мартин не стал спорить. Я предположила, что он понял, насколько для меня была важна финансовая независимость; он осознавал, мне нужно было доказать себе, что я могла зарабатывать на жизнь как музыкант.

Впрочем, по большей части, я проиграла спор по поводу мебели. Он не возражал по поводу поддержанной мебели, но ему не нравилась идея спрессованной фанеры и пластика. Он предпочитал крепкий антиквариат из древесины — настоящая мебель, изготовленная из натуральных материалов, в миссионерском стиле[74] или в стиле шейкера и того периода. Большинство предметов, которые в конечном итоге заполнили наше жилое пространство: стол из орехового дерева начала века, соответствующие журнальные столики, зеркало и комод, витражные светильники в стиле арт-деко[75] и черный кожаный двухместный диван с двумя соответствующими креслами — были совершенно мне не по карману.

Но он ценил подлинность и комфорт. В конце концов, я уступила, потому что мы оставили мой матрас. Честно говоря, единственные предметы, которые были моим вкладом, — это мой синтезатор, гитара и матрас.

Как хорошо, что он не продал свою нью-йоркскую квартиру. Он полностью владел ею, и это в финансовом смысле было как инвестиция. К тому же, я была рада посещать город (и мое пианино) на выходных.

Я собиралась и дальше расспрашивать Мартина про такос, когда услышала другой отчетливый звук ревущего двигателя.

— У тебя же руки свободны, верно?

— Да. Я воспользовался Bluetooth[76] автомобиля.

— Ладно... просто... просто будь осторожен. — Я волновалась. Я не хотела, чтобы он гнал машину и убился.

— Я буду осторожен. Я люблю тебя, Кэйтлин.

— Я люблю тебя, Мартин. Пока.

— Скоро увидимся, — сказал он вместо прощания и отключился.

Повесив трубку телефона, все еще пребывая в сладкой сахарной дымке счастья, я поняла, что Мартин никогда не говорил "до свидания". За все время, что я его знала, он никогда не говорил эти слова мне.

Да...

Ииииии я снова улыбалась.

Улыбка все еще не сошла с моего лица, когда я открыла свой ноутбук и нажала на значок Скайпа для еженедельного звонка с моими родителями. Я еще не рассказала им о нас с Мартином, но попросила Джорджа добавить пункт в повестку дня этой недели, озаглавив его как "новый адрес Кэйтлин". Я полагала, что этим могла предупредить их, раз уж мы перешли бы к этой теме. Они взяли бы это на заметку. Мы могли двинуться дальше.