– Господин мой султан, – проворковала она, смотря на государя поверх кубка: – Это прекрасный подарок. Я уже давно мечтала, чтобы кто-то подарил мне такое ожерелье.

– Миледи, а разве Ваш супруг не осыпал Вас самоцветами и роскошью? Неужели не только Ваша постель, но и шкатулки остаются пустыми? – это было сказано с великой остроумностью и иронией. Ферие парировала это на безупречном английском, чтобы не навлечь гнев султана. Иностранцы, разумеется, поняли все сказанное, но с усмешками промолчали. Султанская чета, не считая, венецианки Ихтидаль Султан, вопросительно уставились на персиянку. Никому из султанской семьи не доводилось учить английский язык, и, разумеется, они ничего не поняли. Арабелла же, лакомясь кусочком лукума, гордилась своей госпожой, которая умела не только попросту скандалить, но и хитроумно оскорблять.

– Ферие, переведи, пожалуйста, что ты сказала? – прошептала валиде-султан, сидевшая до этой минуты тихо и не подавая никого звука.

Ихтидаль, уловив момент, решила опозорить Ферие Султан при всех: – Султанская кузина сказала, что…, – женщина замолчала, увидев осужденный взгляд племянницы валиде. Вражда с особой султанской крови будет стоить многого: – Ее Высочество сказала, что наш повелитель имеет особый вкус. И этот подарок непревзойденный, – эти лживые слова давались Ихтидаль с огромным трудом, но все же она выстояла противостояние той, которая возненавидела ее с первых дней пребывания в серале. Ферие, довольная маленькой победой, которая, в принципе, ничего не стояла, бросила мимолетный взгляд в сторону Арабеллы. Ее загадочная улыбка навсегда растопила в сердце дочери герцога недоверие к госпоже. Теперь она точно знала, что ее повелительница умеет побеждать.

– Господин, если позволите, я бы хотела что-то сказать Вам. Это очень важно и мне кажется, при таком разговоре Вы должны переступить через арабские законы, – воцарилась мертвая тишина, которую, как показало время, султан не собирается нарушать: – Господин мой султан, Вы меня выслушаете? – повысив голос, спросила Роземонд, беспокойно теребя концы шнуровки.

Абдул-Рашид едва заметно кивнул, отвлеченный гонцом, который что-то беспокойно ему говорил. Арабелла встревожено наблюдала за выражением лица повелителя: сначала равнодушие, потом удивление и, наконец, тревога. Владыка сжал кулаки, а на скулах у него заходили желваки: – Этого не может быть! – от громкого выкрика государя все вздрогнули.

– Что произошло, господин мой сын? – не ответив на вопрос матери, султан вскочил с кресла и помчался в приемные покои. Валиде, Ихтидаль и Ферие последовали за султанской матушкой.

Султанская чета и их служанки неуверенными шагами зашли в кабинет султана. Среди разбросанных документов и бумаг, государь, стоял на коленях. Его тихие, почти беззвучные слова молитвы эхом разносились по всем покоям. Валиде подошла к сыну, аккуратно положив руку ему на плечо, тем самым отвлекая от монотонных речей к Аллаху: – Что произошло, сынок? Чем тебя так опечалил тот гонец? Не томи, скажи, умоляю, – Абдул-Рашид, с трудом поднявшись, посмотрел на мать. Вся та мощь, великолепие померкли, уступив место отчаянию и боли. Взгляд закаменел и заледенел: – Сын мой, я прошу тебя, скажи, что произошло? Не молчи! – султан бросил яростный взгляд в сторону столпившихся людей:

– Оставьте нас наедине! Вон отсюда!

Все, потупив взоры, повиновались. Оказавшись в передней султанских покоев, Ферие тяжело опустилась на скамейку, сложив руки в молитве. Каждый из присутствующих отчетливо понимал, что случилась непоправимая беда. Чешмирах, как старшая из служанок султанши, пыталась держать себя в руках, но нервы у нее были натянуты, как струна. Все в недоумении метались по комнате, пока Ферие, разгневанная поведением рабынь, не приказала девушкам послушно сесть на подушки и ждать. Последними ее здравыми словами было то, что какая бы беда не случилась, невольниц она никоим образом не касается. Ибо после этих речей в переднюю зашла валиде-султан, бледная, как стена. Женщина, молча, прошла в другой конец комнаты и устремила пустой взгляд на девушек. Ихтидаль бросилась к свекрови, но та лишь жестко смерила ее взглядом, жестом приказав сесть рядом с Ферие и не поднимать шума.

– Валиде, не молчите. Что случилось? Ибо из-за пустяка повелитель бы не покинул пир, в который столько всего вложил, – воскликнула женщина.

– Да, ты права. Случилось то, что навсегда оставит кровавый след в нашей династии. Шараф Ага, известный вам, как управитель гарема,… погиб на поле боя, когда защищал Ливию. К счастью, а может, и к несчастью, он отвоевал наши земли у восставшего племени. Те покорились лезвию меча наших воинов, но, когда уже Шараф собирался возвращаться, на лагерь напали татары. Они разгромили все, что предки султана обрели. Ливия пала. Наше войско было разбито. Шараф Ага, раненный, попытался бежать, но его убили. Теперь эти негодяи надвигаются на Марокко. Государь собирается ехать туда, но его состояние этого не позволяет. Управителя он очень любил. Тот заменил ему отца, умершего еще молодым. Теперь настал конец всему. Татары во времена наших предков горели неистовым желанием завладеть всей европейской территорией. Теперь их потомки добрались и до нас. Азия – кровожадный континент. Она не оставит в покое даже своих соплеменников-мусульман. Еще никогда султаны нашей династии не проигрывали битв мятежникам. Это первое, позорное поражение в наших же землях. Тунис – единственное место, где мы в безопасности. Хотя, я не уверенна, что после того, как повелитель отправиться в поход, враги не захотят взять в плен нас, чтобы этим сделать уязвимым Абдула-Рашида, – слезы градом полились по щекам женщины. Но все ее слова были лишь пустым звуком для Ферие и Ихтидаль. Все в серале долгие годы питали уважение и теплоту к справедливому мужчине. И никто не мог поверить, что на пятьдесят четвертом году жизни татары убьют его. Это было раскатом грома среди бела дня.

– Сейчас нам нужно помолиться. Валиде, идемте в мечеть. Там вознесем свои молитвы Всевышнему Аллаху за упокой души Шарафа Аги и за спасение страны.

Унылые и грустные, дамы и их служанки тихо вышли из передней. Но Арабелла так и оставалась стоять, облокотившись на резную дверцу. Ее отсутствия никто не заметил, ибо обычная рабыня ничего не значила в такой траурный день, она была лишь вещью, которая, по словам валиде, ничего не должна чувствовать и понимать. Но сейчас, в эту минуту, когда слабые надежды навсегда стали миражем, молодая женщина мечтала ничего не чувствовать, а просто жить и служить господам. За то короткое время она очень сильно привязалась к управителю. До смерти Шарафа дочь герцога злилась на него, но с роковой новостью вся враждебность развеялась. Теперь в гареме у нее не было никого, кто бы мог помочь и поддержать. Арабелла услышала похоронный звон колоколов, оповещавший о трагической и героической кончине друга и наставника самого султана. Женщина закрыла уши руками, стиснула зубы, пытаясь не зарыдать. Она не понимала, что происходит. В какой-то степени она жалела себя, боялась о своем мутном будущем. Но также скорбела и о Шарафе. Девушка уже собиралась уходить, но услышала приглушенный стон, похожий на крики несчастного. Молодая женщина прислушалась. Звуки доносились из покоев повелителя. Арабелла всем телом и душой задрожала. Она понимала, что от ее решения будет зависеть все. И она решилась на этот глупый, как потом выяснилось, поступок. Абдул сейчас уязвим, слаб, его внутренняя сила сломлена, и только в таком состоянии он выслушает просьбу своей пленницы. Арабелла отлично понимала, что умолять султана освободить ее и даровать свободу методом флирта – грубо и грязно, но другого выхода нет, и он уже никогда не появиться. Только бы повелитель не переступил грань, не прикоснулся к ней…. Сглотнув слезы страха, девушка медленно открыла дверь, которая, на удивление, не была охраняема стражниками и не закрыта на замок.

Перед взором молодой женщины появилась жалкая картина. Владыка продолжал горячо молиться, стоял на коленях. Мадемуазель де Фрейз услышала его тихий, надрывной плач, не свойственный настоящим мужчинам. В сердце Арабеллы нарастало с каждой минутой презрение к Абдулу-Рашиду. Он – султан и должен вести свое войско в поход, а не заливаться слезами, как женщина.

– Господин, – хрипло произнесла француженка, обнажая рыжие волосы пред взором властелина.

– Я же сказал, чтобы меня не беспокоили! – закричал владыка, даже не повернувшись к новоприбывшей.

– Ваше Величество! Вы даже не повернетесь, не посмотрите на меня?! – в бешенстве воскликнула дочь герцога.

– А зачем мне на Вас смотреть? Я уверен, Вы обыкновенная служанка моей матери. Поэтому передайте ей, что я не нуждаюсь в ее советах!

Ярость мадам, подобно маленькому огоньку, разгорелась, как истинное пламя: – Да посмотрите же на меня!

Султан неохотно повернул голову. Мгновенно его взгляд застыл. Именно этого ждала Арабелла: восторга, желания, удивления в пустых и холодных глазах повелителя: – Кто ты? – на удивление громко спросил Абдул-Рашид.

– Меня зовут Арабелла.

– Меня не интересует твое имя, о, прекрасная незнакомка. Я не слеп и не глуп, чтобы не понять, что передо мной стоит сама дьяволица.

– Дьяволица? С чего Вы это взяли? Я – обычная наложница, – парировала Арабелла.

– Нет, я с тобой не согласен. Рабыни не могут обладать такой божественной и страстной красотой. Рыжие волосы – признак колдовства, а голубые глаза – невинной души. Поэтому, в твоем прекрасном теле соединилось добро и зло.

Арабелла сделала несколько шагом и быстро преодолела расстояние, возникшее между ней и султаном: – Господин мой повелитель, ты даже не спросишь, почему я пришла?

Внезапно девушка ощутила на своей шелковистой коже его горячее, порывистое дыхание. Мадам не успела одуматься, как сильные и властные руки сжали ее нежное тело. Сколько было желания, огня в карих глазах мужчины, желавшего сделать своей девушку, подобную Волшебницы Огня, которая одним своим ясным взглядом привораживала и забирала в свои грациозные руки мужское сердце.

Пальцы Абдул-Рашида заскользили по гладкому атласу платья. Арабелла завораживающе смотрела, как он умело и упорно справляется с ее шнуровкой, развязывая одним прикосновением золотые нити, как расстегивает броши на плечах дочери герцога. И вновь призрак Людовика восстал в ее памяти. Она никогда не удостаивалась того, чтобы сам король снимал с нее одежду. Обычно он ожидал, пока наряды его любовницы не соскользнут по ногам, а уже потом приступал к желаемому. Султан же поступал по-другому. Возможно, на Востоке было принято дарить наслаждения своим женщинам способом раздевания.

Арабелла зажмурилась, чтобы не видеть груду одежды, лежавшую у нее в ногах. Молодая женщина стояла в одной нижней сорочке, но стыд не окутывал ее, как прежде. «Куртизанки не скрывают своих прелестей, они их, наоборот, показывают», – вспомнила дочь герцога слова Антонии. Но эта правда лишь разожгла огонь совести в душе у Арабеллы. Она не хотела быть распутницей, которая ради свободы должна ложиться в постель к султану.

Сняв с себя кафтан и шальвары, Абдул-Рашид поманил леди за собой. Обхватив ее запястье, султан проворно уложил Арабеллу на кровать и принялся развязывать ленточки сорочки. Оказавшись обнаженной, молодая женщина почувствовала холод и дрожь. На удивление, в покоях государя веяло холодом и сыростью. Дочь герцога попыталась укутаться в меховую шаль, лежащую на низком столике, но повелитель заломил ее руки за спину и принялся жадно целовать. Арабелла почувствовала себя совершенно беззащитной жертвой в руках опытного хищника. Через несколько минут она уже ничего не могла поделать. Султан не применял силу для покорения Арабеллы, не бил, как большинство мусульман, которые таким извращенным способом примиряли непослушных женщин. Его поцелуи были сдержанными и короткими, движения скованными. Дочь герцога не понимала, почему страсть, с которой повелитель набросился на молодую даму, так быстро утихла.

Спрыгнув с ложа, на котором несколько минут пылала неистовая близость, султан принялся удовлетворенно попивать виноградное вино с пряностями. После нескольких полных кубков Абдул-Рашид уже лежал на шелковых подушках. С трудом поднявшись, владыка, совершенно пьяный, проследовал к кровати. Арабелла сидела на бархатных простынях, укутавшись в накидку. Она пыталась сохранять внешнее спокойствие, но не могла. Пальцы судорожно сжимала полы шали, слезы стояли в глазах. Дочь герцога всем сердцем, душой и телом возненавидела человека, который завладел ею так, будто девушка была лишь вещью. От этой короткой близости миледи не почувствовала ни наслаждения, ни зова плоти. Лишь понимание того, что она только ничтожная рабыня, проникло глубоко в сердце.

– Не смейте ко мне прикасаться! – закричала молодая женщина, скрывая свою наготу под шелковой простыней.

Султан насильно притянул девушку к себе, заставляя отпустить полы покрывала. И опять эти ненавистные поцелуи, робкие объятия и бормотание на ухо…. Но на этот раз Арабелла не была намеренна мириться со своим жалким жребием в постели. Лихорадочно она нащупала рукоять ножа за поясом повелителя. Вынув кинжал, дочь герцога вскочила с кровати и завопила голосом раненного животного: – Если Вы сделаете хоть шаг, господин, я клянусь, что Ваша кровь окропит мои руки. Мне терять нечего и я сполна отомщу своему обидчику!