Мэйтлэнд согласился с ним и с нетерпением стал дожидаться событий следующего дня.

* * *

Аугустус Пэнэман закончил подстригать бороду и усы, а затем жестами показал фермерше, как нужно подстричь его волосы сзади. Теперь он был уверен, что совершенно не похож на себя прежнего. Он похудел на тридцать фунтов, волосы, которые он больше не красил, отросли и стали мышино-ceporo цвета. Закрасив черным два передних зуба и надев очки, он не сомневался, что сойдет за странствующего плотника.

Набег Пирса на окрестности второго убежища заставил Пэнэмана вернуться в пещеру. Шэд выполнил свою работу даже лучше, чем сам полагал. Пэнэман пришел в неистовство. Когда его бешенство несколько улеглось, он пытался придумать способ окончательного истребления Мэннерингов и Браунингов, прежде чем против него не выступила целая армия. А в том, что за ним началась настоящая охота, можно было не сомневаться, и это обстоятельство еще больше добавило ему решимости уничтожить своих мучителей.

Несколько дней назад в свой мощный полевой бинокль Пэнэман видел, как Нэвил и Колби жестоко спорили о чем-то на террасе среди рабочих, напоминавших издали пчелиный рой. Эти наблюдения и подали ему идею. Среди рабочих он узнал нескольких местных, которые могли бы облегчить его задачу. В эту ночь он выследил и убил рабочего, который был больше всего похож на него и забрал его одежду, документы и инструмент.

На восходе следующего дня по дороге в Броули, где он намеревался попроситься на работу в качестве плотника, Пэнэман заметил Нэвила и Тарна во главе дюжины вооруженных до зубов людей, которые шли от амбаров и создавали достаточно шума, чтобы разбудить мертвеца.

Пэнэман заколебался. Оставшись в Броули в облике рабочего, он сможет истребить семью Колби. С другой стороны, его ненависть к Нэвилу Браунингу была не меньше. Кроме того, Пэнэман понимал, что Браунинг не успокоится до тех пор, пока не поймает его. «С чего же начинать, — думал Пэнэман, — с головы дракона или с его хвоста?»

* * *

Нэвил и Тарн стояли на возвышении, наблюдая за своими людьми.

— Я восхищаюсь твоей тактикой, но не уверен, что она сработает, — пробормотал Тарн.

— Я тоже не уверен, однако много ночей я пролежал без сна, пытаясь влезть в его шкуру, — печально сказал Браунинг. — Проблема в том, что я недостаточно сумасшедший.

— В любом случае это гораздо лучше, чем просто сидеть и ничего не делать.

— Ну что ж, я больше не буду сидеть, — сказал Нэвил. Он слез с лошади и снял с себя грубую охотничью куртку, оставшись в красной фуфайке, заметной издалека.

— Какого черта ты делаешь?

— Действительная сущность плана заключается в том, чтобы сделать из меня такую большую мишень, какую только возможно.

— Ты спятил! Нэвил рассмеялся.

— Я все еще пытаюсь думать как сумасшедший, разве ты не видишь? На месте Пэнэмана я ненавидел бы себя со всеми своими потрохами. Я выкинул его с самой лучшей работы, какую только подобный ему человек может иметь, лишил его настоящей синекуры. Я вступил в брак и зачал наследника с женщиной, которая стала первопричиной его падения. На его месте я бы стремился истребить всех, кто стал причиной моего краха. И ты на его месте поступил бы так же, Тарн.

— Это самоубийство, — запротестовал Мэйтлэнд, вставая на стременах.

— Едва ли. У меня под руками армия, которая прикрывает меня.

Браунинг начал пешком спускаться по склону холма, и в этот момент прогремели несколько ружейных выстрелов. Со смертоносной точностью, упреждая движение его тела вниз по склону, вокруг брызнули пули, одна из которых остановила Нэвила. В тот же миг началась беспорядочная стрельба со всех направлений, по которым занимала позиции крошечная армия. Ее задачей было либо дождаться атаки Пэнэмана, либо произвести как можно больше шума.

Пэнэман, спрятавший свою плотницкую одежду в сарае и сменивший ее на охотничий костюм, пристально наблюдал за Нэвилом, который неподвижно лежал в кустах. Пэнэмана трясло от возбуждения. «Я заполучил голову дракона, — злорадно поздравил себя Пэнэман, — и теперь могу отправляться за хвостом». Он уже собирался слезть с верхушки дерева, откуда с безопасной высоты наблюдал за своими врагами, когда услышал голос Шэда Пирса.

— Сиди и не рыпайся, бирюк. Ты попался.

Пэнэман выругался и швырнул свой полевой бинокль, отвлекая внимание Шэда всего лишь на мгновение, которого, впрочем, оказалось достаточно для него самого, чтобы успеть спустить курок одной рукой и метнуть нож другой.

* * *

Сама не зная почему, Колби упросила доктора Лоуренса остаться еще на один день, несмотря на то, что Мэтью продолжал поправляться. Билл Лоуренс решительно настроился уехать, чтобы вернуться в Лондон к своим пациентам, и сдался, лишь когда к просьбе Колби присоединилась леди Мириам.

Подозревая, что что-то происходит, Колби весь день ждала вестей от Нэвила и Тарна, вне себя от досады, что ее не посвятили в планы, которые — она не сомневалась — мужчины разработали несколькими ночами раньше. Она намеревалась, как только увидит их, потребовать, чтобы ее ввели в курс дела.

Втроем они сидели у кровати Мэтью, куда был подан чай с молоком, когда с улицы донеслись стрельба и крики. Из-за вершины холма появилась армия Нэвила и Тарна, которая несла пару самодельных носилок.

Колби первой стремглав выскочила за дверь, дико озираясь по сторонам. Она видела Тарна, но где же Нэвил? Страх за него заставил ее ринуться в толпу людей и лошадей к ближайшим носилкам.

На носилках лежал пепельно-бледный, ругающийся на чем свет стоит Шэд Пирс. Его голова и живот были кое-как перевязаны грубыми грязными бинтами, пропитавшимися кровью. Она взяла его за руку и крепко пожала.

— Не беспокойся, мы позаботимся о тебе, — пробормотала она, продолжая искать глазами мужа.

— Я держал Пэнэмана в руках и не убил его, госпожа. — Неподдельные слезы оставляли грязные следы на морщинистом лице Пирса.

— У тебя еще будет такая возможность, — утешила его Колби. Она направилась ко вторым носилкам.

Нэвил лежал с серым лицом, спутанными волосами и широкой повязкой на теле. Тарн приказал опустить его на землю, и Колби в ужасе склонилась над ним, причитая и покрывая его лицо поцелуями.

— Как ты мог пойти без меня? — всхлипывала она, мысленно призывая всех богов на небесах сохранить ему жизнь. — Это моя вина. Я заставила тебя…

Нэвил открыл глаза и, не веря, уставился на нее.

— Тарн, у меня галлюцинации или чего почище? — Браунинг засмеялся, но, закашлявшись, схватился за раненный бок. Он, тем не менее, попытался встать, и понадобились объединенные усилия Колби и Тарна, чтобы удержать его.

Нэвил взял Колби за руку, держа ее как нечто самое дорогое в жизни. Колби почувствовала это и своим прикосновением сказала ему все то, что хотело знать его сердце.

* * *

Доктор Лоуренс делил свое время между Шэдом Пирсом, чьи раны были очень серьезны, и Нэвилом, который пострадал незначительно.

— Пуля Пэнэмана лишь задела мой бок. Почему все делают из этого целую военную историю? — протестовал Нэвил. Вокруг него крутился настоящий водоворот из членов семьи и гостей во главе с Колби и его матерью. — Хотите вы этого или нет, я выйду к обеду.

Получив подтверждение доктора Лоуренса, что рана поверхностная, Колби летала по дому вне себя от радости, и даже угроза Пэнэмана отошла на второй план. Проследив, чтобы людей, учавствовавших в экспедиции, как следует накормили, и удостоверившись, что Пирс устроен и за ним хорошо ухаживают, она тихонько проскользнула в свою комнату, куда утром после возвращения из леса по ее настоянию поместили Нэвила. Она закрыла дверь за последним из его посетителей и повернулась, внезапно смутившись.

— Теперь скажи мне то, что я хочу услышать, ты, лисица, — сказал Нэвил, протягивая руки.

Колби нырнула в его объятия, с благодарностью скрываясь в тихой гавани — убежище, которое она искала всю свою жизнь.

— Повторяй за мной, — засмеялась она, как всегда бунтарка, но на этот раз с сияющими глазами, — я люблю тебя так же сильно, как Колби любит меня.

— Я обожаю тебя. — Он крепче прижал ее к себе, шепча в прекрасные черные волосы ласковые слова.

Колби лежала рядом с ним совершенно счастливая, боясь поверить, что это не очередной сон — один из тех, что омрачали ее ночи с той поры, как она познакомилась с Нэвилом, Она отодвинулась, чтобы взглянуть в его лицо, переполненная любовью и радостью. Взяв его руку, она стала водить ею вокруг своего слегка округлившегося живота. Слезы стояли в глазах Нэвила, и они вместе принялись возводить мост, который должен был перекрыть пропасть, разделявшую их с самого начала.

— Люби меня здесь и сейчас, — прошептал он.

— А как же твоя рана, дорогой?

— С Божьей помощью. Я не могу ждать. Я хотел тебя всю свою жизнь, — просил он.

«Я нужна ему. Он хочет меня», — выстукивало сердце Колби. Они стали раздевать друг друга быстрыми требовательными пальцами. Его губы искали ее грудь и тонули в этих прекрасных округлостях, жадно утоляя давнее неудовлетворенное желание.

Соски и все тело Колби трепетно пробуждались от его нежных прикосновений. Они со смехом пытались приспособиться так, чтобы не повредить его рану, впитывая наслаждение и вместе радуясь единению, которое — они знали это — принесет им акт любви.

Впервые они действительно полностью отдавались друг другу.

* * *

Пэнэман носился между деревьями и кустами, окружавшими его берлогу, ругая себя за то, что утром чуть было не потерпел поражение. Он должен был убить Браунинга и Пирса с первого же выстрела. Что с ним случилось? Он стал слабаком? Его не радовало то, что он скрылся от четырнадцати преследователей, и даже то, что он избежал смерти от руки Шэда, когда столкнулся с ним лицом к лицу. С его, Пэнэмана, точки зрения старый враг теперь будет презирать его, считая себя лучше, потому что застал его врасплох. Неистовая ярость Пэнэмана, вызванная тем, что он не убил никого из своих преследователей, спугнула птиц, и все крылатые создания, окружавшие его в темноте, с шумом взлетели с деревьев.

Наконец, утомившись, не в состоянии придумать ничего нового, Пэнэман заполз в свою берлогу, чтобы забыться в выпивке. Он всем нутром чувствовал, что в последующие несколько дней увидит конец Браунингов и Мэннерингов и после этого спокойно сможет покинуть страну. Но сначала ему нужно проверить свою плотницкую маскировку и подобраться поближе к Броули. Никогда больше он не позволит Нэвилу Браунингу и его прихвостню подобраться к нему так близко, как сегодня.

У него не было никакого плана, но он верил в свою удачу, надеясь, что какое-нибудь событие или обстоятельство поможет довести битву до успешного конца.

Глава 43

Колби лежала рядом с Нэвилом, изучая благородные черты его лица, еще более поразительные в покое. Смуглая кожа туго обтягивала скулы, а прекрасно очерченные губы являли собой предел мечтаний. Она улыбнулась своим мыслям: как хорошо знало это ее тело.

Для мужчины, который после встречи с Пэнэманом должен был бы лежать пластом, Нэвил выглядел героем. Ее тело взволнованно вибрировало после этой ночи. Он боялся навредить ребенку, но она убедила его, что не нужно беспокоиться.

Колби не могла поверить своему разуму и женской интуиции: неужели Нэвил Браунинг действительно любит ее так же сильно, как она его? Значит, как и она, он чувствовал себя несчастным и одиноким, более того, он простил ей все те неприятности, которые она доставила ему, проявив при этом удивительную способность понять истинную причину ее воинственной независимости.

— О чем думаешь ты, распутная шалунья? — с улыбкой спросил Нэвил, не открывая глаз.

— Отдыхай, дорогой, — прошептала она, прижимаясь к его здоровому боку. — Доктор Лоуренс не поверит, что я хорошая сиделка, когда увидит эту постель и вообразит, чем мы здесь занимались. — Она дотронулась до его повязки и вскрикнула, увидев проступившее пятно. — Здесь свежая кровь. — Колби едва дышала от ужаса. — Доктор и твоя мама убьют меня.

— Какая прекрасная смерть. — Нэвил притянул ее к себе.

Нэвил делил свое время между женой, которую он познавал заново, и совещаниями с Тарном, Джоном Лиром и незнакомыми людьми, приходившими и уходившими в течение всего дня.

Никогда прежде в своей жизни Нэвил не был так счастлив. Он не мог справиться со своими глазами, удержать руки или губы от того, чтобы не приласкать свою жену. Его мать сказала Сильвии Рэйнрайтер, что они должны включить Аугустуса Пэнэмана в свои молитвы за то, что он соединил Нэвила и Колби.

Никогда прежде Броули не было таким счастливым местом, и семья расцветала так же, как дом, который на глазах становился все более прекрасным и гостеприимным.