Жестокая правда, заключенная в его словах, поразила ее в самую душу, и она моментально вспомнила — так живо и ярко, — как знакомые солдаты похвалялись друг перед другом числом собственноручно убитых ими индейцев. Она растерянно посмотрела на Чингу. Не сразу у нее нашлись силы спросить:

— Когда ты уходишь, Чингу? С каким отрядом?

— С самым первым, через два дня, — тут же откликнулся он каким-то мертвым, деревянным голосом.

Уже через минуту Чингу смотрел на жену ласковым, полным любви и нежности взглядом. Он прижал Аманду к себе и горячо зашептал:

— Мне ужасно не хочется расставаться с тобой, Аманда, но я нарочно уйду одним из первых, пока тебе еще не пришло время рожать. Тогда я наверняка успею вернуться, чтобы увидеть, как появится на свет мой сын, а не буду бродить где-то в лесу, за много-много миль, когда у тебя начнутся роды.

Не спуская глаз с Чингу, Аманда снова с благодарностью подумала о том, что, принимая решения, он прежде всего заботится о ее интересах. Не всякой женщине выпадает счастье получить в мужья такого внимательного и любящего человека!

От этих мыслей потеплело на душе, и Аманда с улыбкой купалась в его нежных, осторожных ласках, которые постепенно становились все более настойчивыми и интимными. Чингу снял с нее платье одним стремительным, скользящим движением и залюбовался совершенством ее тела. Ибо он до сих пор восхищался своей женой так, будто видел ее в первый раз, и no-прежнему загорался желанием и страстью. Вздрагивая от нетерпения, Чингу подхватил Аманду на руки и отнес в постель. Он задержался ровно настолько, чтобы избавиться от одежды, и поспешил занять место возле Аманды, с наслаждением прижимаясь сильным смуглым бронзовым телом к ее телу, отливавшему молочной белизной.

Чингу затрепетал от радости, когда вспомнил, что совсем недавно сумел выиграть еще один бой за обладание своей прекрасной Амандой. Он подумал о том, что ему удалось одолеть самого Адама Карстерса, и желание вспыхнуло в нем с утроенной силой. Однако и теперь он держал свои чувства в железной узде и не забывал следить за Амандой, с нежностью и терпением добиваясь ответной вспышки страсти от лежавшей у него в объятиях красавицы. Завораживающий голос шептал ей ласковые слова, а мягкие губы легонько целовали сомкнутые веки, под которыми прятались прекрасные синие глаза, сводившие Чингу с ума. Он едва заметно улыбнулся, когда пушистые ресницы пощекотали ему губы, и продолжал покрывать поцелуями ее уши, щеки, ямочку в уголке рта, никогда не оставлявшую его равнодушным, и розовые, мягкие губы, уже слегка раздвинутые в ожидании. Чингу медленно наслаждался медовым вкусом ее губ, и поцелуй становился все настойчивее, требовательнее, пока сердце Аманды не забилось часто-часто от предвкушения новых ласк. Чингу моментально заметил это и проложил дорожку жадных, обжигающих поцелуев еще дальше, вдоль всего ее тела. Он не упустил ни одной ложбинки и испытал легкую вспышку ревности над розовыми, набухшими бутонами сосков — ведь скоро не он один будет распоряжаться этим совершенством. Соски дадут молоко его сыну, которого Аманда носит под сердцем. Чингу тут же посмеялся над глупой ревностью к своему собственному ребенку, а сам не прекращал ласкать дивные белые холмики, которые еще долго-долго будут принадлежать ему одному. Вынужденное воздержание во время их похода и встреча с Адамом, едва не лишившая его Аманды, усилили желание во много раз, и Чингу приходилось постоянно себя одергивать: только бы не сорваться, только бы не отдаться во власть безумной страсти, ведь тогда он может позабыть обо всем и невольно напугать Аманду или причинить боль этой женщине, в которой заключался весь смысл его жизни. И он терпеливо дожидался ответа на свои ласки, стараясь разбудить ее тело так, как делал это прежде. Наконец с бешено бьющимся сердцем он почувствовал, что Аманда оживает и с охотой отвечает на его поцелуи и объятия.

Этот искренний, робкий ответ необычайно восхитил Чингу, и он впервые позабылся настолько, что неистовый любовный голод вырвался на свободу. Он все еще целовал ее груди, однако ему было мало этой ласки, и Чингу сам не заметил, как опустился вниз, к стройным белым ножкам, между которыми таилось золотистое мягкое гнездышко. Горячие, настойчивые поцелуи уже распалили Аманду, и теперь она чувствовала лишь одно: жгучее, острое томление в разбуженном лоне. И когда Чингу прижался губами к золотистым теплым завиткам, тело ее обмякло, а бедра раздвинулись как бы сами собой, отворяя вход в то место, которое позволено было познать ему одному. Он осторожно приподнял ее, поднося к самому лицу, и приник губами к иным губам, давно ждавшим его поцелуев. Чингу провел языком по чутким, влажным складкам кожи, и Аманда содрогнулась в ответ всем своим маленьким, легким телом. Лишь после этого Чингу позволил себе сполна испить пряный, колдовской нектар ее тела. Аманда мгновенно откликнулась на эту вспышку. Не прошло и минуты, как она забилась от блаженства.

Чингу не прекращал свои ласки, не отнимал лица от жаркой, влажной ложбинки между бедрами. Поначалу Аманда не поверила самой себе — но нет, ее тело снова пробуждалось в ответ на осторожные, настойчивые касания его языка и зубов. Задыхаясь, с бешено бьющимся сердцем она прошептала:

— Нет, Чингу, пожалуйста, я слишком устала. Я не могу больше!

Чингу на миг выглянул из своего укромного убежища и мягко возразил:

— Это неправда, Аманда. Вот, смотри, как отвечает мне твое тело! — Он осторожно лизнул ее так, что она содрогнулась всем телом, и победоносно улыбнулся: — Видишь, оно само откликается на мою ласку. Оно оживает и дарит мне свой сладкий сок. Мы воистину стали единым целым, Аманда, и ты воистину принадлежишь мне, и место твое рядом со мной. Этой ночью я докажу тебе силу своей любви. Я столько раз поднимусь вместе с тобой к звездам, что все сомнения покинут тебя и ты позабудешь обо всех других мужчинах. Ты моя, только моя, Аманда! Никому не дано познать тебя так, как познал тебя я! И ты никогда не забудешь эту ночь, потому что она зажжет пламя моей любви в твоем сердце.

Не тратя времени даром, Чингу тут же перешел от слов к делу, и, к собственному удивлению, Аманда ни разу не смогла остаться равнодушной к новым вспышкам его страсти. А он раз за разом возобновлял свои атаки, неизменно заставляя ее трепетать и стонать от блаженства.

Любовь и желание Чингу были столь велики в эту ночь, что он не ведал усталости. Под конец Аманда едва могла двигаться и воспламенялась моментально, стоило ей почувствовать его возбуждение, и билась в его руках от восторга, являя новые и новые доказательства его полной власти над ее телом. Уже под утро она услышала чистый, звонкий смех и открыла глаза. Чингу с откровенным обожанием любовался ею и шептал:

— А ну-ка скажи мне, Аманда, скажи, кто завладел твоим телом и душой настолько, что ты полностью покорна его воле? Скажи, чье тело сделало тебя его рабыней, как прежде ты поработила его сердце и душу? Скажи, кому удалось познать тебя так, как это не мог и не сможет сделать никто на свете? Ну же, отвечай! — ласково настаивал он, улегшись поверх ее тела и не спуская глаз с милого, любимого лица. — Назови мне его имя!

— Его зовут Чингу, — еле слышно выдохнула Аманда шепотом, прерывистым от усталости и избытка чувств. — Это он владеет мной так, как не сможет никто на земле!

И тогда наконец Чингу, сияя от счастья, вошел в нее одним сильным, решительным рывком, чтобы изведать наслаждение и восторг, которые только предвкушал на протяжении всех этих долгих часов. Вскоре он содрогнулся в последний раз и откатился на бок, задыхаясь, не выпуская из объятий свою молодую, прекрасную жену. Аманда почувствовала на себе его взгляд и обернулась. Вспышка страсти миновала, и теперь его темные глаза были серьезными и сосредоточенными.

При виде ее недоумения Чингу глубоким, прерывистым от любви голосом прошептал то, что снова и снова повторял про себя:

— Аманда, ты моя любовь, ты моя жизнь. — Он ласково привлек ее к себе и лежал так, не шелохнувшись, пока она не заснула.

По некоему молчаливому соглашению ни тот ни другой ни разу не пытались обсуждать эту удивительную ночь, но теперь Аманда то и дело натыкалась на пристальный взгляд темных, жгучих глаз Чингу и невольно краснела. В последующие два дня этот пронзительный взгляд и смущенный румянец сразу приводили молодых супругов на ложе, причем вовсе не обязательно в ночное время. Однако Чингу при этом был неизменно осторожен и больше ни разу не позволил себе безумных вспышек вроде той, что случилась в их первую ночь после возвращения. Он ужасно боялся навредить ребенку и без конца ругал себя за несдержанность и поклялся не давать воли чувствам до тех пор, пока его сын не родится на свет. После того как Аманда оправится, у него будет вполне достаточно времени, чтобы наслаждаться близостью с ней, и при одной мысли об этой возможности у Чингу быстрее билось сердце. Ну а до тех пор ему остается одно — нежность и терпение, которые у Чингу имелись в избытке.

Два дня любви пролетели до обидного быстро. Необходимо было вернуться к жестокой, беспощадной реальности. На рассвете третьего дня Аманда открыла глаза и увидела в сумраке, царившем в вигваме, что Чингу уже встал. Не замечая, что она проснулась, Чингу собирался идти в форт Карильон.

Аманда покраснела от смущения и удовольствия, любуясь его нагим телом. Прекрасно сложенное, сильное, оно завораживало изяществом скользящих, кошачьих движений и игрой выпуклых мускулов под гладкой бронзовой кожей, пока Чингу натягивал на себя обычную замшевую одежду. Он почувствовал на себе ее взгляд, обернулся и широко улыбнулся, сверкнув яркой полоской зубов на смуглом суровом лице. У Аманды сладко замерло сердце при мысли о том, какой прекрасный человек ее муж, Чингу.

А он уже опустился на колени возле ее ложа, легонько поцеловал в губы и прошептал:

— Уже светает, Аманда, мне пора идти. — Его темные, пронзительные глаза ласково смотрели на разрумянившееся от сна милое лицо и на плечо, показавшиеся из-под вороха теплых шкур. Он старался как можно лучше запомнить эту картину, чтобы сохранить на протяжении долгого, трудного похода и бесконечных одиноких ночей. На миг Чингу приподнял одеяло, чтобы полюбоваться молочно-белым, нежным телом, все изгибы которого успел выучить наизусть, и задержался взглядом на слегка округлившемся животе. На языке своих предков он прошептал:

— Взгляни, Аманда, на моего сына. Он так быстро растет! К его восторгу, Аманда ответила на том же языке, и от неловкой улыбки в уголке рта призывно мигнула милая ямочка:

— Да, Чингу, это так.

Он припал на миг губами к мягкой округлости, прежде чем снова укрыть ее одеялом, спасая от утренней стужи, пробиравшейся в вигвам. В глубине чудесных синих глаз Чингу увидел слезы. Он запустил пальцы в спутанные теплые шелковистые волосы, рассыпанные вокруг любимого лица, и поцеловал мягкие, податливые губы. Аманда севшим от волнения голосом спросила:

— Когда ты вернешься, Чингу?

— Я вернусь не позже новолуния и больше не оставлю тебя до тех пор, пока мой сын не увидит этот мир! — Понимая, что никакими словами не остановить готовые вот-вот пролиться слезы, он просто высказал то, что лежало на сердце: — А теперь пора прощаться, но мне будет одиноко без тебя. Я слишком люблю тебя, Аманда.

Он обнял и поцеловал ее в самый последний раз. Аманда отвечала ему горячо, неистово, со всей силой страха перед разлукой.

Через мгновение Чингу ушел, а она осталась лежать неподвижно, зарывшись в одеяло, не желая подниматься и браться за дела. Внезапно Аманда соскочила с лежанки, накинула на плечи одеяло и выглянула из вигвама в надежде еще раз увидеть покидавший деревню отряд. В сером предрассветном сумраке молчаливая цепочка воинов двигалась быстро и бесшумно, их снегоступы оставляли широкий след на свежем слое снега, выпавшем ночью. Аманда, не ощущая холода, все смотрела, смотрела им вслед, пока все пятьдесят воинов не скрылись из виду. Пусто стало у нее на душе.

Теперь, когда Аманда осталась в вигваме одна, время для нее словно остановилось. К исходу второго дня она уже отчаялась придумать хоть какой-то способ отвлечься от тоски одиночества. Чувствуя себя покинутой и несчастной, она отправилась к Нинчич в надежде найти утешение в обществе приемной матери и сестер. Ее ожидания оправдались — уже через час беспечная болтовня двух неугомонных девчонок и искренняя радость, светившаяся на лице Нинчич в ее присутствии, помогли развеять тоску, и Аманда немного приободрилась. И все же от старой индианки не укрылось подавленное состояние, в котором названая дочь пришла к ней в вигвам, и Нинчич радушно предложила Аманде разделить с ней кров до тех пор, пока не вернется Чингу. Аманда несказанно обрадовалась такому предложению, сбегала на минутку к себе, чтобы взять кое-что из продуктов, и больше уже не уходила от Нинчич. Благодаря этому следующие десять дней ожидания дались ей намного легче, чем два первых.