Моника Маккарти - Плененный любовью

Кейт могла поспорить, что ему нравятся, но что-то в его тоне заставило ее усомниться.

Грегор спросил Кейт, что ей известно о ребенке, и та начала рассказывать, но у Мадди, очевидно, были другие планы. Она начала брыкаться, подпрыгивать и тянуться к Грегору, чтобы тот оказался поближе.

– Мое! – произнесла она, а потом еще громче: – Мое!

– Кажется, она хочет вашу брошь, милорд, – сказала Этти. – Она любит все блестящее.

Но Мадди интересовала не большая золотая брошь с ониксом, державшая плед на плечах Грегора. Она хотела другую блестящую вещь.

Как только Грегор поднял девочку ближе, она потянулась к его лицу и положила свою, без сомнения, слюнявую ладошку на его щеку.

– Мое! Хорошенький!

От заявления ребенка все потрясенно замолчали.

Но затем Кейт и Этти посмотрели на перепуганное лицо Грегора, переглянулись и тут же захохотали. Увидев ужас Грегора, даже Пип засмеялся.

Может, все было бы не так плохо, если бы Эдди тоже не начал смеяться. Тогда им, к несчастью, стало известно, что малыш опустошает мочевой пузырь, не только если напуган или расстроен.

– Ой, нет, – прошептал Эдди, подтянув свой подол. – Мне надо сходить.

Кейт посмотрела вниз и постаралась не застонать.

– Я думаю, ты уже сходил, милый.

– Какого черта? – заорал Грегор, заметив поток жидкости направляющийся в его сторону, и отскочил назад чуть не выронив Мадди.

Кейт было достаточно взглянуть на его лицо, чтобы понять, что все шансы на хорошее впечатление безвозвратно упущены. Поняв, что терять нечего, она с ухмылкой рассмеялась.

– Джон ведь предупреждал тебя, что надо смотреть под ноги.

После того как ему едва не обмочили ноги, обед показался Грегору освежающе спокойным. Но он по-прежнему болезненно ощущал присутствие сидевшей рядом женщины.

Мало того что все его тело гудело от влечения, Кейт еще испытывала его терпение смехом, подначивая его по любому поводу.

«Это довольно хорошенькая миска, правда, Грегор?» «На Мэри такое хорошенькое платье, ты согласен, Грегор?», и потом еще «Вереск был такой хорошенький пару месяцев назад, Грегор, жаль что ты не смог вернуться тогда».

Каждый раз, как Кейт поизносила «хорошенький» с дразнящим смехом в глазах, ему хотелось швырнуть ее на «хорошенькую» скатерть и поцелуями согнать эту дерзкую улыбку с ее губ. Целовать Кейт до тех пор, пока золотые искорки в темных глазах не станут мягче и не затуманятся от страсти. Целовать, пока смех в ее горле не превратится в тихие стоны и всхлипы. Целовать, пока она не узнает, насколько нехорошеньким он может быть.

«Прекрати», – велел себе Грегор. Но на этот раз голос рассудка звучал тише. Или скорее желание, пульсировавшее в его теле, становилось все громче.

Обычно он не возражал против подтруниваний – господь свидетель, он натерпелся гораздо худшего от Максорли, – но Грегор и так был на взводе и мог сорваться в любой момент.

Чтобы избежать этого, Стрела решил отвлечся на Мэри. Вдова стольника заняла кресло Джона, после того как тот отправился за вином. Сделав глоток приправленного специями пойла, Грегор понял почему. Он разберется со своим братцем-браконьером позже, а в данный момент его внимание было сосредоточено на над… – черт, на очаровательной вдове. Он почувствовал, как расслабляется. Наслаждается едой – надо сказать, отменной – и бессмысленной болтовней.

Кейт он полностью игнорировал. Или пытался игнорировать, что было легче сказать, чем сделать, поскольку она приставала и мешала ему каждую минуту. Это было очень странно. Вместо того чтобы обижаться или раздражаться в ответ на его граничащие с грубостью реплики, она вела себя необычно спокойно и покладисто. «Тебе нравится ягненок?» (Он был приготовлен именно так, как нравится Грегору, с большим количеством мяты.) «Принести тебе еще вина?» (Нет. Черт, ему нужна трезвая голова, чтобы выдержать эту девчонку.) «Как тебе новый музыкант?» (Он был лучший из всех, кого Грегору доводилось слышать.) «Принести вам еще один поднос?» (Нет, они с Мэри вполне обойдутся одним.)

Раз или два ему казалось, что Кейт потеряет терпение, но она все еще бормотала что-то себе под нос и улыбалась ему. Очень сдержанной девичьей улыбкой, которую он раньше никогда не видел на ее лице. От этого ему становилось неловко. Девчонка что-то задумала, и он, кажется, догадывался что.

От обожания Кейт Грегору всегда становилось не по себе, но теперь, когда она выросла, его ощущения только ухудшились. Последнее, чего ему хотелось, это быть предметом первой любви юной девушки. Грегор причинит ей боль, а этого он не хотел. Он заботился о ней. Как и любой другой человек в его положении, разумеется.

К концу трапезы Грегор и его ноющие ребра с нетерпением ожидали вечера, дабы насовсем избавиться от нервозности. Он думал, что Мэри тоже ждет этого с нетерпением, и был очень удивлен, когда ему пришлось возвращаться из конюшен в одиночестве, после того как она не явилась на свидание.

По пути в свою спальню он миновал зал, где столы и скамьи сменились постелями для спящих членов клана.

– Хорошо погулял?

Узнав голос, Грегор замер. Кейт с Джоном сидели у очага на деревянной скамье, между ними была шахматная доска. Все выглядело так… уютно. Он нахмурился.

– Довольно прохладно для вечерних прогулок, правда? – добавила Кейт.

Хотя вопрос был достаточно невинный, что-то в ее блеснувшем в свете огня взгляде заставило Грегора нахмуриться сильнее. Она знала о его ночных планах? И почему, черт подери, ее осведомленность о его связях так его беспокоит?

– Мне нравится холод. – Особенно когда он чувствует себя таким разгоряченным.

Он подошел к ним и поглядел на шахматные фигуры, вырезанные его отцом. Отец и старший брат Алистер любили играть. Грегору же никогда не хватало терпения на игру – еще одно очко против него в глазах отца.

Гарпун, Налетчик и Вождь играли, и Брюс тоже. Некоторые из их поединков были более яростными и непримиримыми, чем последние бои с англичанами.

Грегор нахмурился, глядя на доску. Кажется, Кейт выигрывает. Он посмотрел на нее.

– Ты играешь в шахматы?

Она улыбнулась.

– Немного.

Джон фыркнул.

– Не дай себя одурачить, братец. Она с тебя последнюю рубаху спустит, если не будешь осторожен. Девчонка беспощадна, никакого сострадания к мужской гордости. Мою она разрушает уже много лет. Патрик больше с ней не играет. В последний раз, когда он был дома, она заставила его помогать Этти вешать белье, когда он проиграл.

Младший брат, сражавшийся за Брюса под командованием их дяди Малкольма, главы Макгрегоров, был почти таким же хорошим игроком, как отец.

Кейт ухмыльнулась.

– Джон преувеличивает.

– Черта с два, – проворчал Джон.

Грегор покачал головой.

– Тебе не стоило ее учить, если ты не был готов проиграть.

Возникла неловкая пауза. Джон бросил на Кейт неуверенный взгляд. По какой-то причине интимность этого молчаливого диалога его беспокоила.

Кейт немного напряглась, но, когда ответила, ее голос был беспечным и звонким. Возможно, слишком беспечным.

– Джон много чему меня научил, – Грегору не понравилось, как это прозвучало, – но не этому. Играть в шахматы меня научил отец.

Шахматы – это игра знати, и странно, что человек вроде Киркпатрика умел играть. Что-то здесь не сходилось. Однако Кейт не хотела обсуждать ничего, касательно своего отца. Никогда. Грегор за эти годы пытался несколько раз, но она полностью закрывалась, и он перестал. Он терпеть не мог, когда она расстраивалась.

Кейт встала.

– Думаю, мне пора. – Она посмотрела на Джона. – Мы можем доиграть завтра.

– Это не займет много времени, – с усмешкой сказал Джон.

Мужчины молча смотрели, как она пересекла зал и исчезла в темноте за перегородкой. Комната внезапно показалась… опустевшей.

Джон наблюдал за братом.

– Девчонка выросла.

Почувствовав, что заявление таит в себе скрытый смысл, Грегор неуверенно ответил:

– Да.

– Не думал, что ты заметишь.

Он бросил на брата испепеляющий взгляд.

– Я заметил. – Когда Кейт накануне выставила грудь, он чуть язык не проглотил.

– Тогда почему ничего не сказал про ее наряд? На тебя не похоже быть таким негалантным в присутствии дамы.

– Какой наряд?

Джон помрачнел.

– Не будь ослом, Грегор. Я видел твою реакцию, даже если она не видела. Ты заметил. Вопрос в том, что ты, черт возьми, собираешься с этим делать?

– Найти ей мужа.

Прямой ответ поразил брата. Джон на мгновение задумался, а потом покачал головой.

– Она ни за что не согласится. Ей здесь нравится, она здесь как дома, может, даже больше, чем ты или я. Это и есть ее дом. Ты не можешь ее отослать.

Грегор старался не чувствовать вины, но ничего не вышло.

– А что мне прикажешь делать? Матери больше нет, и она не может здесь оставаться. Она нам не сестра.

– Нет, – ровно сказал Джон. – Не сестра.

Что-то в голосе Джона заставило и без того натянутые нервы Грегора дойти до предела.

– Это что еще, черт подери, значит?

Джон ответил сердитым взглядом.

– Не знаю. Может, мне тебя стоит спросить?

При свете очага братья мерили друг друга взглядами, словно в каком-то нелепом поединке, который ни один из них не желал проигрывать. Но, почувствовав, что чертовски близко подошел к тому, чего совсем не хотел, – к тому, через что уже проходил однажды, – Грегор первым отвел взгляд.

– А что насчет детей? – спросил Джон.

– Они не мои.

– Ты уверен?

– Да. – Их возраст не оставлял сомнений.

Джон кивнул.

– Я так и подозревал.

– Тогда какого черта ты позволил ей взять их?

– Я не был уверен и… – Джон посмотрел на брата и беспомощно пожал плечами. – Она так хотела.

Грегор понимал его лучше, чем хотел признавать. Кейт сделала найденышей своей семьей – их семьей. Но он не может ей этого позволить.

Господи, как он это ненавидит! Ненавидит чувствовать себя ответственным за чье-то счастье. Грегор успокаивал свою совесть уверенностью, что довольно скоро у Кейт появится собственная семья. А он вернется к тому, что получается у него лучше всего: к сражениям. И ничто и никто не будет над ним довлеть. Джон может заниматься делами клана и выступать в качестве вождя. Это место и так никогда не должно было достаться Грегору.

– Увидимся утром. Сейчас я хочу спать.

Джон криво усмехнулся.

– Тогда тебе, возможно, стоит найти другую постель.

– Что?

Джон покачал головой и фыркнул.

– Сам увидишь.

Грегор слишком устал, чтобы обращать внимание на таинственные намеки брата. Он заснул сразу, как только его голова коснулась подушки.

Но вместо расслабленного и умиротворенного (а он точно был бы таким, если бы Мэри появилась в амбаре) его сон оказался тревожным и беспокойным. Ему снились пляшущие золотисто-карие глаза, тонкие темные брови, вздернутый нос и капризный рот. Капризный рот и нежные, темно-алые губы, обхватывающие его, ласкающие…

Ночь разорвал крик, пронзавший уши, словно ледяные стрелы. Грегор вскочил, все сладострастные видения, завладевшие его телом, мгновенно охладил шок.

Его первой мыслью было, что у Кейт случился очередной кошмар. Первые пару лет в Динлионе они часто ее преследовали, но со временем это случалось все реже. Но крики Кейт были криками ужаса, а не пронзительными завываниями банши[4], которые все продолжались и продолжались, пока он не почувствовал, что череп сейчас взорвется.

Это не Кейт, понял он. Тогда что это, черт возьми, такое?

К тому времени как первый вопль сменился вторым, на этот раз более долгим и, если такое возможно, пронзительным, Стрела уже выбрался из постели и натягивал штаны. Он распахнул дверь и как раз собирался постучать в дверь спальни брата, когда та внезапно распахнулась. Из темноты появилась призрачная фигура в белом и двинулась в его сторону.

Инстинктивно, чтобы не быть растоптанным, он схватил приближавшееся привидение. Прикосновение его потрясло. Его обдало волной напряжения, словно по венам потекла расплавленная лава, горячая и густая. Нервные окончания вспыхнули, чувства обострились, а жар… жар просто захлестнул его.

Это был не призрак. Вполне реальное тело, прижавшееся – нет, вдавившееся в него, – оказалось женским. Может, необычно твердым и удивительно крепким для девушки, но все же, несомненно, гладким и нежным.

«Кейт».

Ее вздох удивления смешался с его стоном чего-то гораздо более примитивного. Желания. Неприкрытого, физического, примитивного желания, охватившего его и никак не отпускавшего.

Она подняла голову, и их взгляды встретились в полутьме. Грегор увидел ее смущение, ее невинность и ее страсть. Ее очень женскую страсть.

На мгновение он видел только это. Связь была такой сильной, такой инстинктивной, что, казалось, все остальное исчезло. Пронзительный визг. Время. Место. Голос рассудка. Его мысли превратились в темную воронку желания, ведущую только к женщине в его руках.