Внезапно ее охватило чувство радостного ожидания. Она уснула с мыслями о прекрасном вечере, который провела в компании Себастьяна Риверы и миссис Куинс, и теперь с нетерпением ожидала наступления следующего.

Она энергично выпрыгнула из-под одеяла, словно ей хотелось поторопить наступление дня. Тихо напевая что-то себе под нос, она стала рыться в сундуках и чемоданах, подыскивая подходящий наряд для первого дня на роскошном амазонском пароходе.

Наконец выбрав ярко-голубое платье, она села перед зеркалом, чтобы уложить волосы.

Они каскадом ниспадали на белые плечи, доставая почти до талии. Каждый раз, укладывая волосы, она наслаждалась их обилием и сиянием. Ей припомнился эпизод из детства. Когда ей было тринадцать лет, она тяжело заболела и доктор настоял на том, чтобы отрезать волосы: «Они высасывают из нее силу». Ройалл и сейчас слышала требовательный голос доктора и испуганный, пытающийся возразить возглас отца. Несколько месяцев после этого Ройалл отказывалась выходить из дома. И только когда ее волосы отросли до приличной длины, она позволила отцу купить ей фривольную шляпку и, смущенная, отправилась с ним на прогулку в карете по городскому парку.

Теперь она могла бы благословить доктора, отдавшего такое распоряжение. Ее волосы очень быстро отросли снова, и если прежде они были тонкими и шелковистыми, то теперь стали тяжелыми, блестящими и послушными. Ройалл считала их своим самым главным достоянием.

Вставляя последние шпильки в прическу, она услышала, как открылась дверь и знакомый бодрый голос произнес:

— Привет, Ройалл, ты уже проснулась?

— Да, миссис Куинс. Я только закончила укладывать волосы.

Розали была все еще в халате.

— Дорогая, ты предпочитаешь завтракать в каюте или хотела бы есть на палубе, вместе с остальными? Оттуда можно полюбоваться замечательными пейзажами, потягивая утренний кофе.

— Мне бы этого очень хотелось, миссис Куинс. Вчера я почти ничего не видела.

— Я так и подумала. Переодевание займет у меня всего несколько минут. Может быть, ты пойдешь со мной в мою каюту и поможешь затянуть мне корсет?

Двадцать минут спустя миссис Куинс и Ройалл уже сидели за маленьким столиком на верхней палубе парохода. Ройалл, в своем аквамариновом платье, привлекала всеобщее внимание, когда они проходили к своему столу. Она тешила себя надеждой, что Себастьян Ривера сейчас достаточно близко и видит это.

Цвет платья придавал коже Ройалл золотистый оттенок и превращал ее белокурые волосы в золото. Видя восхищенные взгляды, она проследовала за коляской миссис Куинс. Каждый ее нерв был натянут как струна. Затем она почувствовала, прежде чем увидела наяву, приближение к ним Себастьяна Риверы.

— Доброе утро, леди. Надеюсь, вы хорошо отдыхали?

Его тон был легким и непринужденным, глаза — резкими и проницательными. Ройалл обрадовало выражение явного одобрения в них, когда он оглядывал ее. Себастьян заговорил:

— Кажется, сеньора Куинс, сегодня я оказался в том же неблагоприятном положении, в котором вы были вчера вечером: нет свободного столика.

Розали Куинс с улыбкой, играющей на ее тонких губах, склонила голову.

— Пожалуйста, Себастьян, я приглашаю тебя присоединиться к нам за завтраком.

— Предупреждаю вас, сеньора Куинс: если бы вы не сделали этого, я бы сам напросился, — сказал он, подмигнув ей.

Вспомнив слова миссис Куинс предыдущим вечером, Ройалл рассмеялась.

— Кажется, миссис Куинс, у сеньора Риверы хорошая память.

— Кажется, так, — с улыбкой проворчала старая леди.

— Скажите, сеньор, вы так же хорошо помните и другие вещи?

Как только эти слова слетели с ее губ, Ройалл готова была провалиться сквозь землю. Она, должно быть, сошла с ума, практически давая ему разрешение признаться в том, что произошло между ними.

Он встретил ее взгляд, приподняв брови, с вызовом в глазах и кривой усмешкой на губах.

— Уверяю вас, сеньора, моя память очень хорошо служит мне.

Его взгляд надменно окинул насмешницу, говоря больше, чем слова, что он действительно ничего не забыл.

Себастьян сделал знак официанту принести еще один стул. Его самообладание и сдержанность не ускользнули от Ройалл. Усевшись, он обратил все свое внимание на собеседниц.

— Скажите, сеньора Бэннер, Розали хорошо подготовила вас к губительной жизни на плантации?

Прежде чем она успела ответить, вмешалась миссис Куинс.

— Скорее надо говорить о губительной жизни в Манаусе вообще, и ты знаешь об этом! — повернувшись к Ройалл, она начала объяснять: — Я уверена, дорогая, что ты слышала о легкомысленном парижском обществе. Ну так, уверяю тебя, Манаус очень скоро станет соперничать с этим европейским городом в обжорстве и безобразном выставлении напоказ кричащих нарядов. Лично я предпочитаю тихую, скромную жизнь на плантации и могла бы прекрасно обойтись без вычурно разодетых леди и мужчин, потягивающих самые дорогие вина. Если бы они так не кичились своим богатством, уверена, я могла бы переносить их намного легче. Но это общество такое показное, что просто отвратительно!

Повернувшись к Себастьяну, она продолжала:

— И чем меньше об этом говорится, тем лучше. Если бы не нужда содержать городской дом для деловых предприятий Алонзо, уверяю тебя, ноги бы моей не было в этом чертовом логове.

Себастьян, который не раз слышал это мнение миссис Куинс, улыбнулся и посочувствовал ей:

— Я тоже предпочитаю жизнь на плантации. И вы правы: чем меньше будет сказано, тем лучше. Мне бы не хотелось смущать сеньору Бэннер прежде, чем у нее будет возможность иметь свою точку зрения на окружающее.

— Уверяю вас, сеньор Ривера: пороки Манауса меня не смутят и это не испортит моего впечатления о Бразилии.

Она повернула голову, продолжая восхищаться видами на берегу.

— То, что я уже видела в вашей стране, можно охарактеризовать одним словом — «пышная».

Подошел официант, и Себастьян быстро сделал заказ. Ройалл трудно было сосредоточиться на еде под пристальным взглядом Риверы. Он наблюдал за ней с нескрываемым восхищением. За соседним столиком сидело трое джентльменов. Их восхищенные взгляды, направленные на Ройалл, заставили Себастьяна нахмуриться, и он сердито посмотрел на них, вызвав у нее приятную дрожь. Ревность? Так тебе и надо, Себастьян Ривера!

Допив свой кофе, Себастьян нехотя извинился, сказав:

— У меня назначена встреча в нижнем холле, но я бы хотел, чтобы вы, леди, присоединились ко мне за обедом.

Миссис Куинс быстро приняла приглашение за обеих. Ройалл тайно восхищалась грациозной походкой Себастьяна, глядя, как тот удаляется.

— Может быть, выпьем еще по чашечке этого изумительного кофе, Ройалл? — прервала ее мысли старая леди.

— Да, конечно, миссис Куинс, и, пожалуй, еще одно воздушное пирожное.

Что угодно, лишь бы отвлечься и избавиться от навязчивых мыслей о Себастьяне!

ГЛАВА 4

— Еще одно пирожное?! Но ты ведь едва притронулась…

Миссис Куинс замолчала на середине фразы. Она улыбнулась, увидев, как Ройалл вспыхнула, словно кошка, обнаружившая мышь в кладовой.

— Да, конечно, дорогая, еще одно пирожное.

Большинство столиков к этому времени опустели, и официанты убирали посуду.

Ройалл набросилась на завтрак и уже положила в рот последний кусочек, когда миссис Куинс неожиданно сказала:

— Знаешь, а ведь он незаконнорожденный.

Заявление Розали было столь неожиданным, что Ройалл подавилась крошками.

— Что… кто?

— Себастьян, конечно.

Испытующий взгляд миссис Куинс проникал в самую душу Ройалл.

— Зачем вы говорите мне об этом? Какое мне до этого дело?

Она попыталась изобразить равнодушие и твердо решила не показывать миссис Куинс, что ее шокировало прозвучавшее замечание.

А Розали Куинс вглядывалась в золотистые глаза Ройалл, чтобы понять ее истинную реакцию. Это был жестокий поступок, но Себастьян был дорог ей. Она хотела понять, из какого теста сделана Ройалл, прежде чем он окончательно отдаст свое сердце этой золотой девушке. Если из-за его незаконнорожденности эта женщина отвернется от него, старой леди будет лучше узнать об этом теперь, чем потом, когда это нанесет жестокий урон им обоим.

— Я говорю тебе об этом только потому, что у меня есть глаза и мне бы не хотелось, чтобы ты услышала это от кого-нибудь другого. Справедливости ради, я хочу, чтобы ты выслушала меня, прежде чем принимать какие-то решения. Общество в бразильских джунглях сильно отличается от того, к которому ты привыкла. Здесь мы руководствуемся тем, что человек сам из себя представляет. Его происхождение не имеет большого значения. Индейцы и негры-рабы настолько превышают нас, англо- и португалоязычных белых людей, по численности, что мы не спешим изгонять из своего общества человека за что-нибудь пустяковое, например сомнительное происхождение.

Ройалл хотела узнать подробности, но не могла заставить себя спросить. Миссис Куинс сама ответила на ее безмолвный вопрос:

— О да, дорогая, мать Себастьяна была местной очень красивой девушкой с мягким нравом. Она была привязана к своему сыну до самой смерти. О том, кто его отец, ничего не известно. Я сомневаюсь, что даже Себастьян знает что-нибудь об этом. Хотя некоторые говорят, это был Фарлей Маллард, который оставил Себастьяну убыточную плантацию и незначительный доход — впрочем, достаточный, чтобы послать парня за океан, в Англию, закончить образование. Вернувшись оттуда, он сам стал управлять плантацией и работал день и ночь, чтобы сделать ее процветающей, какой она сегодня и является.

— Но почему вы мне это все рассказываете, миссис Куинс? Разве вам не нравится сеньор Ривера? Вы, казалось, так рады были его видеть, и ваше отношение к нему вполне дружеское.

— Бог мой, дитя! Конечно же, он мне нравится! Мало того, я очень люблю его. Даже когда он был маленьким мальчиком, в нем чувствовалось какое-то упорство, словно ему судьбой предназначалось быть сильным и властным. Мужчины также уважают его. Они считают Себастьяна самым честным и надежным. Мне приятно видеть, что он наконец признан обществом, к которому принадлежит.

— Что вы имеете в виду, говоря «наконец»?

— Потому ли, что его мать индианка, или же просто из-за своей природной доброты Себастьян симпатизирует индейцам. Когда плантация начала процветать, он освободил своих рабов и стал платить им небольшие деньги в обмен на их труд. И они работают теперь с полной отдачей. Они чтят Себастьяна, они любят его. Он их избавитель, их бог здесь, на земле. В этих краях просто не слыхано, чтобы хозяин освободил своих рабов.

— Не слыхано? — изумилась Ройалл. — Но мой отец просто ликовал, когда принцесса Изабель издала «Закон о свободном праве». Помнится, я читала о нем в своих учебниках. Когда был принят закон, гласящий, что все рабы, достигшие шестидесяти лет, становятся свободными, отец сказал мне, что это вопрос еще нескольких поколений, прежде чем все люди в Бразилии будут свободными.

— Ты права, дорогая. В 1871 году был принят «Закон о свободном праве». Он гласил, что все дети рабов, принадлежащих Штатам или Короне, рожденные после 1871 года, будут свободными. Но беспринципные владельцы плантаций были озабочены лишь своей прибылью. Они не могли заставить себя платить даже мизерную плату за работу. Рабы получали за труд лишь испорченную пищу и жалкие тростниковые хижины. Пусть тебя не шокирует, если ты столкнешься с примерами того, в каких плачевных условиях живут люди здесь, в Бразилии. Многие из нас ходатайствуют об освобождении рабов. Пока правительство считает, что экономика слишком нестабильна. Но если бы больше людей просило об этом, мы были бы услышаны. Себастьян — величайший пример аболициониста; у него нет рабов, и тем не менее его плантация процветает.

— Но как этим беспринципным владельцам плантаций удается заставить индейцев работать? Наверняка они хотят видеть своих детей свободными людьми?

— Разумеется. В любви к своим детям индейцам нет равных. И тем не менее есть такие владельцы, которые говорят: «Если ребенок не работает в поле рядом со своими родителями, значит, для него нет места. Пусть убирается!» Родители не хотят быть разлученными со своими детьми, поэтому они остаются и работают на хозяина, даже те, которым за шестьдесят и которые могут считать себя свободными. Куда они могут пойти? Они стары и изношенны, кто даст им работу? Нет, они остаются на своих плантациях и работают, пока замертво не валятся прямо на поле.

— А как вы и мистер Куинс? Вы освободили своих рабов?

— Да, тех, кто родился после 1871 года. Но они еще слишком малы, чтобы работать в поле, так что это не подорвало наш бюджет. А старикам, которым шестьдесят и больше, просто некуда идти, поэтому мы даем им легкую работу в саду или на ферме, и они благодарны нам, за то что мы кормим их и позволяем оставаться со своими семьями. Кроме того, условия, в которых они живут, намного лучше, чем на других плантациях. Себастьян все время пытается убедить владельцев плантаций улучшить условия жизни своих рабов. Он на самом деле достоин восхищения за свои труды. Доброта для него — неписанный закон. Он защитник угнетенных. Но когда он имеет дело с торговцами каучуком, то действует под стать их безжалостности. Он честен, но его не обведешь вокруг пальца. Он мудрый и сострадательный, действительно замечательный человек.