От глаз Калеба не укрылось, как взволнован был отец и каким нетерпением сияли его глаза. Риган был уверен, что они уже почти приблизились к цели, что скоро они отыщут этого негодяя Цезаря и Сирену. Несколько дней назад, стоя у штурвала, он признался сыну:

— Иногда мне кажется, что этот испанский ублюдок где-то совсем рядом, что мой нос улавливает запах его масла для волос и чеснока!

Мальчик понимал, что отец просто сгорал от нетерпения поскорее закончить поиски и потому воображение его распалялось. А сам Калеб не предчувствовал быстрого окончания их скитаний; ему казалось, что Сирена находилась так же далеко, как и тогда, когда они только отправились за нею вдогонку, покинув Батавию.

Солидный хозяин порта очень радушно и приветливо встретил гостей, прибывших в Барселону издалека. Для него было честью принимать высокопоставленного голландца, который, если верить слухам, имел все шансы стать губернатором острова Явы — этот пост считался среди голландских бюргеров очень почетным.

Во время обеда, данного в честь иностранных гостей, Риган, придерживаясь испанского этикета, не заводил разговоров о делах. И только когда подали кофе, он заговорил о доне Цезаре Альваресе. И то, что он услышал от старого испанца, так поразило голландца, что он изменился в лице.

— Но послушайте, сеньор! Вы уверены в том, что сообщили мне? Нет ли тут какой-то ошибки? Нет, не подумайте, будто я вам не верю… Но дело в том, что сеньор Альварес в его бытность на Яве всегда рисовал перед нами такую яркую, радужную картину своего высокого положения в Испании, что мне не верится, будто он когда-нибудь мог впасть в немилость у испанских властей… И вдруг вы мне сейчас рассказываете, что он находится в розыске, что за его голову назначена награда, что его обвиняют в контрабанде необработанного мускатного ореха, что он где-то далеко собирается разбить плантации и составить конкуренцию честным купцам, подчиненным испанскому королю!

— Однако, менеер ван дер Рис, все, что я сообщил вам, к сожалению, чистая правда. Мы сами об этом узнали совсем недавно. Сеньору Альваресу было позволено остаться в Ост-Индии, пока на его место подготавливали другого нашего человека. И вот уже ровно два месяца, как он официально отстранен от своей должности.

— Вашему новому человеку придется довольно трудно сейчас на Яве, — сочувственно заметил Риган и вкратце рассказал пожилому испанцу о разрушениях, произошедших на острове во время извержения вулканов в Батавии.

И в конце разговора высокочтимый сеньор наконец сказал своему гостю:

— Дорогой друг, очень жаль, что ничем не могу помочь вам. Я лишь осмелюсь высказать свои предположения: Африканское побережье — вот единственное место, где Альварес может попытаться разбить плантации мускатного ореха. Однако позвольте вас утешить: не расстраивайтесь, если вы сейчас его не найдете. Будет благоразумнее пока вообще забыть о нем. Придет время — и этот проходимец высунет голову, как черепаха из панциря. Уж это обязательно, можете не сомневаться! И вот когда он себя обнаружит, вы будете наготове.

— Благодарю вас, многоуважаемый сеньор, за совет, но я не могу отказаться от своих поисков!


Возвращаясь на корабль, Риган тысячу раз проклял себя за несообразительность. Какой он глупец! Как он сам не догадался?! Почему не подумал об Африканском побережье?! Но нет, пусть Альварес не радуется, что бесследно скрылся! Пусть не думает, что никто до него не доберется! Риган ван дер Рис не отступится от своих намерений! Даже если придется обшарить все побережье Африки, он все равно отыщет Сирену!

— Что ты решил, отец? — встревоженно спросил Калеб.

— Я думаю, сынок, что старый испанец был прав. Альварес, скорее всего, отправился в Африку. Если бы я сразу догадался об этом, мы бы сэкономили несколько месяцев. Но у меня уже руки чешутся придушить этого ублюдка! — воскликнул Риган, сжимая в кулаки свои большие ладони.

— Скоро, отец, поверь мне, мы вернемся домой вместе с Сиреной!

— Непременно! — согласился он с мальчиком, и мысли мужчины снова устремились к Сирене.

Неужели уже прошло девять месяцев после той незабываемой ночи на борту черного фрегата, когда осуществились два самых заветных желания Ригана: Морская Сирена отдалась ему, а его брак перестал быть формальным.

Глава 33

Фрау Хольц лежала на своей постели, прислушиваясь к тихим стонам, доносившимся с соседней кровати. Она решила про себя, что будет притворяться спящей до тех пор, пока мефрау сама не позовет ее. Гордая и самолюбивая Сирена предпочитала самостоятельно справляться с болью и терпеливо выносила все неприятные ощущения, вызванные ее теперешним состоянием. Интуитивно старая немка понимала это и считалась с причудами мефрау.

Но теперь, кажется, железная выносливость молодой женщины несколько ослабла; наверное, приближался критический момент. Прежде Сирена старалась сдерживаться и почти не позволяла себе стонать.

Впервые за много лет фрау Хольц была в растерянности из-за своей беспомощности. Своих детей она не имела, никогда прежде ей не доводилось присутствовать при родах, поэтому она чувствовала себя неуверенно и сомневалась в том, что сумеет каким-то образом помочь мефрау разрешиться от бремени. Заранее готовясь к этому значительному моменту, экономка расспросила прислугу Цезаря, нанятую из местных жителей, и потребовала привести повитуху.

Доставленная пред ясны очи фрау Хольц африканка, по мнению критически настроенной немки, абсолютно не соответствовала предъявляемым требованиям. Черная как смоль, похожая на ведьму, тощая, с гривой седых и жестких как проволока волос, повитуха показалась ей бестолковой, несуразной и ужасно грязной. Даже имя этого чучела было какое-то невообразимое и недоступное для произношения, что-то вроде Цуна Мууб. Но как бы там ни было, это африканское чудовище было единственной кандидатурой. На другую квалифицированную помощь в здешних условиях рассчитывать не приходилось, так что бедной мефрау оставалось только посочувствовать.

И все-таки фрау Хольц пребывала в полной уверенности, что ребенок должен появиться на свет здоровым и сильным. Разве она не следила строго за тем, чтобы Сирена хорошо питалась и ежедневно совершала пешие прогулки на свежем воздухе? С тех пор как они прибыли в эту захолустную африканскую дыру, требовательная экономка принуждала свою мефрау все время находиться на воздухе, сидя в тени деревьев. И какое бы подавленное настроение ни было у будущей матери, как бы она ни грустила и ни хмурилась, но благодаря неусыпной опеке фрау Хольц беременность Сирены протекала прекрасно.

Стоны, доносившиеся с соседней кровати, становились все громче. Старая женщина поняла, что мефрау уже была не в силах сдерживаться. Тихонько поднявшись, фрау Хольц направилась на кухню. Разбудив повариху-негритянку и жестами объяснив ей, что пришла пора послать за Цуной Мууб, старая немка, подбоченясь, недоверчиво стала наблюдать за дальнейшими действиями бестолковой африканки, надеясь таким образом выяснить, правильно ли поняты ее распоряжения. Негритянка понимающе подмигнула, разбудила спавшего мужа, чтобы тот поспешил за повитухой, а сама без напоминаний поставила греть воду в огромных чайниках, напевая какую-то свою дикарскую песню глубоким, гортанным голосом. Решив наконец, что ее правильно поняли, фрау Хольц вернулась к мефрау, по пути зайдя в кладовую и взяв там стопку чистых простыней.

— Фрау Хольц, я рада, что вы проснулись. Не хотелось вас беспокоить, но, думаю, мое время пришло.

Сирена, вся взмокшая от жары и напряжения, схватившись за живот, судорожно ловила ртом воздух. Когда боль немного отпустила, она, вся дрожа, вытерла тыльной стороной руки пот со лба и слабо улыбнулась.

— Я послала за этой ведьмой, Цуной Мууб. Да поможет нам Бог!

Сирена подавила усмешку. Бедная фрау Хольц! Как это тяжело для нее — признать, что она в чем-то бессильна и нуждается в посторонней помощи, а особенно в помощи этих непереносимых ею черных, вечно голодных африканцев. И как смешно она произносила имя повитухи!

Через несколько минут дверь их комнаты распахнулась, и порог переступила Цуна Мууб. Ее обведенные чем-то желтым черные глаза смело осмотрели помещение. Фрау Хольц стояла рядом с кроватью Сирены в решительной позе, как будто намеревалась защитить мефрау от пришелицы, обладавшей такой зловещей, не внушавшей доверия внешностью. Тощая, как обтянутый черной кожей скелет, полуобнаженная старуха была увешана какими-то таинственными побрякушками, напоминавшими бусы из человеческих зубов и птичьих перьев. Цуна Мууб, оценив обстановку, прошлепала босыми ногами к постели роженицы и вызывающе взглянула на фрау Хольц, которая все никак не могла осмелиться допустить это африканское пугало к своей мефрау.

Наконец, нахмурившись и неодобрительно взглянув на повитуху, экономка неохотно отступила в сторону. В это время новый приступ боли накатил на Сирену, и она застонала, плотно сжав губы. Встревожившись и еще острее ощутив свою беспомощность в этой ситуации, фрау Хольц, мысленно произнося молитву, отошла подальше, в угол комнаты.

Цуна Мууб отбросила легкую простыню, которой была укрыта роженица, и опытным взором осмотрела будущую мать, ощупав руками ее живот. Бормоча какую-то тарабарщину, старая повитуха с помощью мимики и жестов объяснила Сирене, что ребенок родится еще нескоро. И вдруг негритянка на удивление сильно потянула ее и заставила сесть, а затем настояла, чтобы роженица встала на ноги.

Фрау Хольц, переполненная материнскими чувствами к бедной мефрау, начала энергично протестовать на своем родном немецком языке против такого явного издевательства над беспомощной беременной женщиной. Но Цуна Мууб, гордая своими профессиональными познаниями, заспорила с ней на своем африканском диалекте. Сирене пришлось встать между двумя старыми женщинами, чтобы помешать им придушить друг друга.

— Фрау Хольц, Цуна Мууб, прекратите это немедленно!

Но они продолжали шипеть и наскакивать одна на другую, настаивая на своем. И только когда у роженицы вновь начались схватки, заставившие ее вцепиться в спинку кровати, обе спорщицы обратили внимание на нее.

Цуна Мууб бросилась к Сирене, взяла ее за руку и начала вопить ее взад и вперед по всей комнате. На этот раз схватки прошли быстрее и легче, и сама будущая мать с облегчением улыбнулась своей повитухе.

— Фрау Хольц! Кажется, старая ведьма знает свое дело. Эти схватки были сильнее предыдущих и все же оказались легче переносимыми. Ноги мои уже не сводило судорогой, и все прошло быстрее.

После этих слов строгая экономка взглянула на Цуну Мууб не то чтобы дружелюбно или с благодарностью, но все же с меньшим недоверием и даже с некоторым намеком на уважение.


В течение долгих часов, до самого рассвета, Сирена прошла много миль взад-вперед по полу, покрытому ковром, а в последний час брела уже с великим трудом, тяжело опираясь на руку неутомимой фрау Хольц.

Волосы старой экономки выбились из длинной седой косы, спускавшейся по спине; ее ночная рубашка и капот взмокли от пота, а в расширившихся глазах застыли беспокойство и страх.

Цуна Мууб, сменив постельное белье и подложив под ноги стопки книг, уютно устроилась на кровати фрау Хольц и давала оттуда указания Сирене двигаться во время раз за разом накатывающихся схваток. В периоды между схватками повитуха позволяла роженице присесть на твердый стул с прямой спинкой, чтобы передохнуть и восстановить силы перед очередной болезненной волной. Время от времени старая африканка принималась что-то монотонно напевать, и удовлетворенное, граничащее с самодовольством выражение появлялось на ее толстогубом, с беззубым ртом, лице.

И даже когда Сирена начинала протестовать, ссылаясь на то, что уже нет сил больше двигаться, Цуна Мууб продолжала настаивать на своем и, шустро вскочив на ноги, хватала роженицу тощими, но на удивление сильными руками и ставила ее на ноги.

Один раз Сирена все-таки не послушалась повитуху и в изнеможении опустилась на постель, а сердобольная фрау Хольц, примостившись тут же, сочувственно вытирала ее мокрый лоб. И когда снова начались схватки, то непереносимая, вдвойне мучительная боль сдавила живот. Собрав последние силы, роженица стала подниматься на ноги и, задыхаясь, призналась экономке, что все-таки Цуна Мууб была права: ходьба действительно помогала облегчить боль.

Через полчаса схватки сделались беспрерывными и более болезненными. Повитуха дала знак Сирене, что пришла пора лечь на кровать. Сморщенное обезьянье лицо негритянки склонилось над роженицей, а жилистые черные руки надавили ей на нижнюю часть живота. Издав многозначительный, удовлетворенный смешок, старая африканка начала готовить Сирену к родам.

Фрау Хольц склонилась над молодой женщиной и зашептала ей на ухо, словно опасаясь, что старая ведьма могла ее понять: