Она наблюдала за ним прищуренными глазами, и ей было невыразимо грустно.

— Ты собрала вещи к завтрашнему путешествию? — спросил он, неразборчиво произнося слова.

Сирена не сочла нужным отвечать что-либо. Она молча ела рыбу.

— Отвечай мне, черт побери! Я спросил тебя: собралась ты или нет? — произнес он как можно отчетливее, желая быть уверенным, что она поняла его.

Не получив ответа, он встал и пристально взглянул на нее. Но Сирена по-прежнему продолжала молчать, глядя лишь в свою тарелку.

Риган взял со стола графин с вином и помахал им в воздухе.

— Черт возьми! Отвечай мне немедленно! Я не могу разговаривать с самим собой. Если ты будешь продолжать вести себя подобным образом, — глаза его засверкали, — то можешь оказаться на полу… подо мной!

Сирена подняла на него глаза и едва заметно улыбнулась.

— Ко времени вашего отправления они будут окончательно собраны, менеер, — тихо ответила она.

Она подозревала, что не только ее молчание выводило его из равновесия. Недаром она так готовилась к этому ужину. Сначала провела несколько часов в ванне, смывая с себя воображаемые следы крови Цезаря; затем причесывала свои длинные волосы, струившиеся мягкими волнами, завила их концы локонами и закрепила надо лбом перламутровым гребнем. Эта прическа была совсем не похожа на те гладкие зачесы, к которым она приучила Ригана в Батавии. Кроме того, на ней было необыкновенной красоты платье.

Цезарь наполнил шкафы многочисленными нарядами из легких шелков и тяжелой парчи, в кружевах, расшитыми золотыми и серебряными нитями и бисером. Эти платья заслужили бы одобрение не только королевы, но даже богиня с радостью облачилась бы в такие роскошные одежды.

— Эти платья для тебя! — торжественно объявил ей Альварес, когда она еще ждала ребенка. — Как только мой сын появится на свет, ты сможешь надеть то, что тебе понравится, и мы отпразднуем появление на свет моего наследника!

— Тогда мне вряд ли когда-либо придется облачаться в твои наряды, потому что праздновать тебе будет нечего: это ребенок Ригана! — воскликнула она в ответ.

И вот она решила воспользоваться одним из щедрых подарков испанца, чтобы произвести впечатление на Ригана, который, кроме ее пиратского костюма да черных траурных платьев, еще не видел ничего красивого.

Выбрав нежное платье цвета топаза, Сирена сердито проговорила:

— Ты оказался прав, Цезарь. Мне понадобилось одно из твоих платьев, чтобы отпраздновать… твою смерть!

И теперь, когда Риган смотрел на нее, она понимала, что ее старания не были напрасны и то, как она выглядит, не оставило Ригана равнодушным. Она была необыкновенно красива в этот вечер. Дымчатое легкое платье нежно оттеняло ее зеленые глаза, лицо цвета слоновой кости и темные волосы. Ее грудь, как всегда высокая и полная, прекрасно подчеркивалась плотно облегающим лифом, невольно притягивая взгляд Ригана.

— Они! Кто это — они? Я спросил тебя: упаковала ли ты вещи? Почему нельзя ответить нормально? Почему ты говоришь загадками? — возмущенно бормотал он, не в силах отвести пьяных глаз от выреза ее платья.

— Они — это фрау Хольц и маленький Михель. А Калеб, полагаю, сам позаботится о себе.

— А ты готова в дорогу? — заорал он, стукнув графином с вином о стол.

— Мне нет необходимости упаковывать вещи, потому что я никуда не последую за тобой. Ты имеешь право забрать ребенка, но на меня это право не распространяется. Я тоже знаю законы. Фрау Хольц в данный момент подыскивает кормилицу для Михеля. А теперь, извини меня, — Сирена поднялась из-за стола.

Боже! Если она сейчас не уйдет, то расплачется, как ребенок. Ребенок! Она отдаст своего сыночка Ригану и никогда не увидит его снова! О Боже! Почему она должна была согласиться на то, о чем будет жалеть всю жизнь?!

— Что ты имеешь в виду? Как это ты не едешь? — закричал Риган, мгновенно трезвея.

Сирена молча выходила из-за стола, боясь поднять глаза и изо всех сил сдерживая непрошеные, предательские слезы. Одна слеза все-таки скатилась по щеке, затем другая, и вот уже несдерживаемым потоком слезы заструились по щекам женщины. Риган изумленно смотрел на нее, и сердце его бешено колотилось в груди. Он никогда прежде не видел Сирену плачущей. Ее слезы повергли его в отчаяние! Он чувствовал себя бесконечно виноватым и испытывал жгучий стыд. Он не мог спокойно смотреть на ее слезы.

— Ты нужна ребенку, и Калебу тоже, — хрипло произнес он. — Может, ты все же передумаешь и отправишься завтра с нами?

Слезы катились и катились по ее щекам. Сверкающие глаза женщины смотрели на него, и сердце ее готово было выскочить из груди. «Скажи, Риган, скажи, что я нужна ТЕБЕ! — молча молила она. — Это все, что тебе нужно сказать, и я последую за тобой на край земли. Но ты должен произнести эти слова!»

Ее губы дрожали. Она закусила губу, чтобы мольба ненароком не прорвалась наружу, не прозвучала вслух. Сирена задержалась на мгновение, ничего не видя перед собой из-за слез, застилающих глаза, и поспешно выбежала из комнаты.

Риган тяжело опустился на стул и громко, отчетливо выругался. Чего она хотела от него? Попроси она опуститься перед нею на колени — и он, не задумываясь, сделал бы это. Разве она не чувствует, как он к ней относится? Разве она не понимает, что с ним творится по ее милости? Как может она оставаться такой бесчувственной, такой холодной? Боже, что она хочет от него? Эти слезы! У него сердце готово было разорваться из-за того, что она плакала. А он? Почему он не сказал, что любит ее? Почему он промолчал? Не сумел сказать всего лишь три слова! Что с ним произошло?


Сирена бежала в свою комнату, и рыдания сотрясали ее тело.

Ворвавшись к себе, она ничком бросилась на постель и завыла в голос. Она поняла, она почувствовала своим сердцем: Риган никогда не сможет забыть то, что она была изнасилована пиратами и, как правильно он догадался, Цезарем. Он никогда не сможет полюбить ее. Она всегда знала, что ее прошлое будет стоять между ними. Те две ночи любви — на «Морской Сирене» и в ее комнате — были чисто случайными. Тогда все произошло в порыве животной страсти. То была не любовь, а лишь страсть.

— Я люблю его! — рыдала она в подушку. — Я люблю его!

В комнату тихо вошла фрау Хольц и замерла на месте, услышав восклицания рыдающей мефрау. Старая женщина хотела что-то сказать, чтобы утешить Сирену, но все слова застряли у нее в горле. Значит, она все-таки любила Ригана! А то уже фрау Хольц начала было в этом сомневаться.

Она подошла к плачущей женщине и нежно погладила ее по голове, а затем прижала ее к своей груди и укачивала, словно малыша, который в этот момент спокойно спал в своей колыбельке.

— Поплачьте, поплачьте, мефрау! Не надо все это держать внутри, — приговаривала старая женщина.

Сирена плакала и плакала, а экономка гладила ее темные волосы. Наконец, немного успокоившись, она подняла на фрау Хольц заплаканные глаза и спросила дрожащим голосом:

— Скажите, вы нашли кормилицу для Михеля?

Старая женщина ответила не сразу, тщательно подбирая слова и боясь, как бы Сирена не догадалась, что она лжет.

— Нет, не нашла. Представления не имею, где ее искать. У всех здешних кормящих матерей, которые могли бы подойти для Михеля, свои дети и свои семьи. Они ни за что не хотят покидать Африку и отправляться в такую даль. Я сделала все, что от меня зависело, мефрау, но ничто не помогло. Боюсь, что вам придется последовать за своим малышом, иначе он может умереть, — зловеще произнесла она.

— Как же так, фрау Хольц? Вы предлагали деньги? Много-много денег? Неужели среди местных жителей не нашлось ни одной кормилицы, которая согласилась бы совершить это путешествие? Вы уверены, что сделали все возможное?

— Да, мефрау. Я сделала все что могла, — жалобно проговорила старая женщина. — Вам придется вернуться в Батавию.

— Фрау Хольц, милая, я не могу туда вернуться! Неужели вы не понимаете? Чем дольше я буду находиться с ребенком, тем труднее потом мне будет с ним расстаться. Мое сердце и без того разрывается на части. С каждым днем я буду все больше и больше к нему привязываться! Да я потом просто умру от горя!

— Вы справитесь с этим. В вашей жизни было много сложного, и вы до сих пор являлись образцом сильной женщины. А сейчас речь идет о вашем ребенке, о его жизни. Ради него вы должны поступиться своими переживаниями. Другого выхода нет.

Сирена обреченно кивнула, не заметив, как радостно засветились глаза старой экономки. Она не покинет ребенка!

«Да, придется подчиниться обстоятельствам, — подумала Сирена. — Я должна забыть о себе ради ребенка. Когда он немного подрастет и его можно будет отнять от груди, я оставлю его заботам Ригана и Калеба. Сейчас важно только то, что касается благополучия ребенка, а моя собственная жизнь для меня закончилась».


В предрассветный час Сирена сидела у окна и кормила малыша. Взгляд ее был направлен за окно, на плантации мускатного ореха, где полыхало ревущее пламя. Итак, Риган решил сжечь могущественное «королевство» Цезаря, стереть его с лица земли. Если ветер изменит направление, то и дом тоже может сгореть. Но ее это мало волнует. Через час они отправятся в путь. В сердце женщины была печаль, а изумрудные глаза наполнялись слезами. «Боже, помоги мне! — молилась она про себя. — Я измучилась, Боже, помоги мне! Я не знаю, что мне делать, как жить дальше».

Слеза упала на маленькую головку, и ребенок удовлетворенно вздохнул.

Может, ей всю жизнь суждено нести этот крест несчастий и одиночества?! Неужели она никогда не будет счастливой?

Она устало положила дорогой сверток в колыбель и начала готовиться к отъезду.

Едва забрезжил рассвет, Сирена оставила роскошный дворец Цезаря, ни разу не оглянувшись. Не смотрела она и на выжженные поля и на клубящийся над ними густой дым не обращала никакого внимания.

Рядом с нею, как счастливый щенок, бежал Калеб. Он не знал, чего ради изменила она свое решение, но его это и не особенно волновало. Самое главное было то, что Сирена возвращалась с ними в Батавию. Мальчик был искренне рад, что ему теперь не нужно было принимать ненавистное решение, что он больше не стоял перед разрывающим душу выбором. Время от времени не помнящий себя от радости Калеб надоедал фрау Хольц, прося «только разок взглянуть» на малыша и то и дело спрашивая разрешения подержать младенца. Теперь он определенно мог сказать, что ни за что бы не пожелал расстаться с Сиреной и братиком.

Лицо Ригана выражало гордость и облегчение. Он все еще никак не мог до конца поверить в то, что Сирена изменила свое решение. Для него все это было радостным сюрпризом.

Он послал за фрау Хольц с маленьким Михелем и, надеясь в последний раз увидеть Сирену, молил Бога, чтобы она хотя бы спустилась вниз попрощаться с Калебом. И ушам своим не поверил, когда она объявила, что возвращаться на Яву вместе со своим маленьким сыном. Счастливая улыбка осветила лицо Ригана. Зато лицо Сирены было словно каменное, когда она шагала по гравиевой дорожке, делая вид, что не замечает радостного вида мужа.


Солнечные дни и звездные ночи, проведенные на борту брига Ригана, были словно целебный бальзам для усталой, измученной души Сирены.

Трехмесячное путешествие проходило без каких-либо особенных происшествий. Молодая женщина в солнечные дни подолгу находилась на палубе, сидя над колыбелькой Михеля, которую брала с собой наверх. Мальчик рос не по дням, а по часам, вдыхая свежий морской воздух.

В свободные часы Калеб с восторгом возился с ребенком, корчил над ним рожицы и издавал разные смешные звуки, стараясь ради улыбки своего маленького братца. И когда Михель наконец снисходительно улыбался, старший брат готов был до небес подпрыгнуть от радости.

Риган ежедневно наносил визиты в каюту Сирены, чтобы поиграть с младенцем. Порой он брал сынишку на руки и с любовью подолгу глядел на него. Обычно Михель очень серьезно смотрел на отца, но бывало, что порой его личико начинало морщиться и малыш вдруг разражался громким плачем. Когда такое случалось, Риган со смущением на лице поспешно передавал ребенка Сирене.

Во время этих встреч они почти не разговаривали. Да и что было говорить? Жена с сыном находились на борту его корабля, и Риган был доволен.

Однажды, когда туман был особенно густым, ван дер Рис отправился на верхнюю палубу за супругой, чтобы проводить ее в каюту.

Прикосновение его сильной мозолистой руки бросило Сирену в дрожь. Она не могла не услышать его прерывистого дыхания.

Риган объяснил ей, что тревожится, опасаясь, как бы она в таком густом тумане не упала за борт, лишив таким образом его сынишку ценного питания. Сирена поморщилась при этих словах, мысленно послав проклятия в адрес неотесанного грубияна-голландца.