— Вернись сюда немедленно! — опять раздался крик, и внезапно, без всякого предупреждения, из-за угла Сент-Мартинс-Лейн появилась какая-то едва различимая в темноте фигурка и сломя голову бросилась прямо на Тайлера и Сирену. В тусклом свете уличных огней им удалось кое-как разглядеть худенькое, едва прикрытое лохмотьями тело ребенка — девочки лет десяти, с выпученными от страха глазами, убегавшей от своего преследователя. Действительно, за ней несся лакей в расшитой золотой тесьмой ливрее, и на поверхности его бог весть откуда взявшейся дубины играли зловещие огненные блики.

— Я догоню тебя, догоню, маленький вонючий бесенок!

Неожиданно ребенок с размаху налетел на Сирену и сразу же запутался в ее юбках. Испанка, словно тигрица, охраняющая своего детеныша, обняла чумазую беспризорницу и почти с наслаждением вдохнула затхлый запах ее обносков и давно не мытой, растрепанной головенки.

— Пожалуйста, мэм, отпустите меня, иначе он убьет меня! — завизжала девочка, оглядываясь на лакея.

Сирена заглянула в слишком большие для изможденного лица глаза ребенка и увидела в них не только выражение испуга, но и жуткое одиночество, тоску, безысходность. Подобное выражение бывает в глазах затравленного зверя. Вывернувшись из рук своей заступницы, в чью помощь она, вообще-то, не верила, девчонка во весь дух побежала прочь, шлепая босыми пятками по булыжной мостовой.

Тем временем лакей со зверским выражением лица уже поравнялся с Тайлером, явно намереваясь продолжить погоню за девчонкой.

— Останови его! — закричала Сирена. Мысль о том, что этот здоровенный, грубый мужлан мог сделать с ребенком, приводила ее в ужас.

Тайлер бросился за лакеем, в два счета нагнал его и одним ударом повалил на землю. Они боролись недолго: холоп очень скоро смекнул, что сражается с кем-то из господ, и немедленно прекратил сопротивление.

— Простите, сэр, — смиренно пробормотал он и добавил вопросительно: — Могу я теперь встать?

Тайлер молча поднялся с земли, и вслед за ним тотчас вскочил на ноги лакей, торопливо отряхиваясь и все еще лепеча извинения за причиненные досточтимому господину неудобства.

— Да прекрати ты! — грозно прикрикнула на него Сирена. — Это теперь не имеет значения. Скажи лучше, зачем ты гнался за девочкой?

— Простите, что побеспокоил вас, миледи, — повернулся к ней лакей, — но эта маленькая мерзавка спряталась в карете моего господина и обрезала золоченые пуговицы с подушек сиденья. Когда я застал ее за этим занятием, она плюнула мне в глаза. Стерва, честное слово, стерва! — добавил он со злостью.

— Как ты разговариваешь с дамой? — грозно проговорил Тайлер. — Одумайся!

Лакей виновато опустил голову.

— Интересно, где тебя самого носило, если девчонка умудрилась забраться в карету? — спросил Тайлер. — Готов побиться об заклад, что ты торчал в какой-нибудь пивной и преспокойно потягивал себе эль, а?

По тому, как лакей снова потупился, Сирена поняла, что Синклер попал в самую точку.

— Меня просто замучила жажда, милорд, — начал оправдываться слуга. — А за девчонкой я погнался из-за пуговиц, ведь они стоят половину моего годового жалования. К тому же — дети, жена, их надо кормить. Да и господин не обрадуется, ой, не обрадуется! — прибавил он, тоскливо глядя в том направлении, куда скрылась девочка.

— Дай ему пять фунтов, Тайлер, — сказала Сирена с презрением в голосе, — этого ему вполне хватит, чтобы оплатить стоимость пуговиц. Не скупись, дорогой, я не хочу, чтоб этот холоп снова погнался за ребенком, как только мы отойдем в сторону.

Молодой человек достал из кармана золотой соверен.

— Леди слишком щедро тебя наградила, — нахмурился он. — Мне лично кажется, что было бы неплохо, если б твой господин все-таки понял, какой ты бездельник. Вот, — сказал Тайлер, кладя монету на ладонь лакею, — получи. И давай проваливай отсюда, а малышку оставь в покое.

— Хорошо, сэр! Спасибо, миледи! — подобострастно залепетал слуга и, поклонившись, повернул назад, в сторону Сент-Мартинс-Лейн.

На обратном пути Тайлер внимательно присмотрелся к Сирене. Было заметно, что сцена с лакеем и беспризорницей сильно ее огорчила. Но удивительно, что испанка в какой-то миг действительно походила на тигрицу, защищающую своего детеныша!

Сирена догадывалась, что ее молчание вызывает недоумение у Тайлера, но ничего не могла с собой поделать. Почему-то образ маленькой нищенки, преследуемой мужланом, пробудил воспоминания о Михеле, несмотря на все различия между ее собственным ребенком, пухлым, кудрявым, развитым не по годам, и этим жалким тощим созданием со спутанными грязными волосами. Впрочем, того, как девочка зарылась в юбки Сирены, хватило, чтобы разбудить в последней материнские чувства, а вместе с ними и боль утраты.

Сеньорита закрыла глаза и сжала губы, стараясь не разрыдаться. Она вспомнила прикосновение детских рук, вспомнила душистый запах волос Михеля, ясную улыбку, пухлые розовые щечки и с новой силой ощутила пустоту в своем сердце.

Экипаж уже подъехал к дому, и, прежде чем Тайлер успел выйти и предложить руку своей спутнице, Сирена спрыгнула на дорожку и стремглав бросилась к крыльцу. На глаза наворачивались слезы, из груди готов был вырваться вопль тоски и скорби. Испанка хлопнула дверью и побежала вверх по лестнице, наступая себе на юбки и едва не падая. Она закрылась в комнате и рухнула, рыдая, на кровать. Ей нужно было побыть одной и выплакать, выкричать всю свою ненависть к кровожадной судьбе, похитившей Михеля…

* * *

Якоб удобно устроился в саду под раскидистым платаном и затуманенными ромом глазами смотрел на возню рабочих, думая, не следует ли и ему предложить свою помощь. Один взгляд на бутылку, зажатую в руке, — и решение принято: нет, не следует. Зачем работать, когда можно просто немного выпить? Чрезвычайно довольный собой, Якоб приложился к горлышку и сделал несколько жадных глотков.

Яростные проклятия, выкрикиваемые чьим-то резким и хриплым голосом, рассеяли хмельную дрему старого матроса. Он открыл для начала только один правый глаз и скорчил гримасу. Черт их всех побери! Что там опять стряслось? Он открыл другой глаз. Господи, неужели нельзя даже прикорнуть на минутку? До чего же незавидная у него участь! Чем больше платят за работу, тем жарче эти бездельники спорят между собой. Якоб поклялся обо всем сообщить капитане, как только вновь сможет твердо стоять на ногах. Пока же он пьян, не стоит соваться со своими наблюдениями к Сирене. Сейчас можно было лишь постараться немного унять шум в голове. Что за подлый мужской жребий — вечно мучиться от похмелья…

Внезапно в густых тисовых зарослях послышался какой-то треск. Уж не фрау ли Хольц следит за ним, желая опять пристать со своими нравоучениями? Посмотрим, посмотрим…

Якоб протер глаза и чуть не вскрикнул от изумления: Дик Блэкхарт! Господь Всевышний! Почему же тогда у него не кружатся над головой ангелочки с арфами в руках? Нет, фрау Хольц была права, когда предупреждала своего друга о вреде пьянства и о том, какие страшные видения могут зарождаться в мозгу, изъеденном горячительными напитками! Хотя, с другой стороны, откуда старухе знать обо всем этом?

С трудом встав на четвереньки и при этом не выпуская бутылки из рук, Якоб попытался подползти ближе к живой изгороди. Так и есть: Дик Блэкхарт жив и здоров! Якоб готов был поклясться, что на этот раз слабые стариковские глаза не обманывают его и что он не бредит спьяну.

— Гром и молния, — проворчал старик, — ты? Что ты здесь делаешь?

Нечеткая мужская фигура слегка пошевелилась, а затем бесшумно исчезла в гуще зарослей. Якоб на минуту зажмурился, потом снова открыл глаза: никого! Он тупо посмотрел на бутылку с ромом и с силой швырнул ее в сторону живой изгороди. Если всякий раз, когда он будет прикладываться к чарке, ему станет являться Дик Блэкхарт, то лучше завязывать с выпивкой. И немедленно. Только трезвые душеспасительные беседы с фрау Хольц и крепкий кофе! И ничего больше.

Якоб улыбнулся, довольный тем, что у него такая сильная воля, и потом, прислонившись к дереву, снова задремал.

* * *

Тем временем Сирена и ее экономка прогуливались по саду, с одобрением отмечая, как быстро и хорошо идут работы по приготовлению к бал-маскараду. Прежние владельцы особняка, судя по всему, отдали определенную дань садоводческому искусству, так что оставалось лишь нанять несколько опытных работников, чтобы и впредь поддерживать здесь гармонию.

Погода стояла по-прежнему ясная, пышная трава на газонах была сухой. На клумбах распустились первые весенние цветы, густо зазеленела аккуратно подстриженная живая изгородь. Фруктовые и декоративные деревья также щеголяли свежей глянцевитой листвой. Но самым эффектным среди них было некое странное, уже усыпанное первыми цветами дерево, которое один садовник назвал деревом дождя. Его листья походили на перья фантастической птицы, оплетенные золотой канителью. Они отражали солнце подобно доспехам древнего воина. Именно возле этого сказочного стража Сирена устроила в тени ветвей помост для музыкантов.

Перед фасадом дома выстроился длинный ряд столов, накрытых белоснежными кружевными скатертями. Несколько позднее на них должны были появиться роскошные яства: фазаны, индейки, молодые барашки, сочные окорока и прочее.

— Я сделала так, как вы просили, — сказала фрау Хольц с улыбкой, — и велела кухарке, чтобы все сладкие блюда она приправила мускатным орехом. Отведав их, менеер ван дер Рис подумает, что снова вернулся на Яву. Да и вообще, как я поняла, вечер задуман в яванском стиле: разноцветные бумажные фонарики, множество цветов, даже музыканты, которых вы пригласили…

— Ах, фрау Хольц, вы и представить себе не можете, как трудно было их разыскать. Хорошо, что Якоб посоветовал прочесать пристани и заглянуть на каждый прибывший из Ост-Индии корабль. Старик сказал, что многие матросы — отменные музыканты. К счастью, удалось найти нескольких моряков с Явы и еще двоих-троих с острова Бали. Думаю, их участие в представлении придаст нашему вечеру экзотический колорит.

— И не рассчитывайте пробудить в ван дер Рисе тоску по дому! — фыркнула фрау Хольц, всем своим видом давая понять, что Риган не стоит тех усилий, которые госпожа тратит на подготовку вечера. — Глупости все это! Если бы англичане думали о работе, а не о развлечениях, не было бы такого количества нищих на улицах. Я только и слышу о балах, званых обедах, светских раутах… А теперь и вы туда же!

— Насколько я понимаю, — рассмеялась Сирена, — вы не одобряете бал-маскарадов?

— А чего ж хорошего, если люди притворяются тем, кем они на самом деле не являются? Надо полагать, менеер ван дер Рис явится на бал в обличье белой овечки, а его невеста — в образе пастушки!

Сказав это, фрау Хольц тут же пожалела, что упомянула о Ригане в таком контексте. Улыбка мгновенно слетела с лица Сирены, вокруг губ залегли печальные тени.

— Да, всего лишь через шесть дней Риган уже будет женат, — сказала она с грустью в голосе. — Раньше мне казалось, что он все-таки не решится на этот шаг. Похоже, я ошибалась. Говорят, что уже ведутся самые оживленные приготовления к свадебному пиру, по слухам, обещающему быть роскошным. Денег ван дер Рис не жалеет… Ах, скажите мне, фрау Хольц, с каким лицом я появлюсь на этой церемонии? Неужели мне придется вести себя так, будто женитьба Ригана для меня ничего не значит?.. Да, теперь я окончательно потеряла его, — прошептала Сирена, — и навсегда.

— Вы сделаете то, что должны сделать, — с горечью проговорила экономка. — Поступайте так, как и всегда поступали.

— Да, раньше все было по-другому, — сказала чуть не плача Сирена. — Было время, когда в моем сердце преобладали ненависть и жажда мести. Они-то и придавали смысл моей жизни. Потом родился Михель, и я нашла утешение, прижимая к груди это чудесное дитя. Теперь и это ушло от меня навсегда. У меня теперь ничего нет.

— А как же я? — воскликнула фрау Хольц. — Я ведь не покину вас, пока жива, и всегда буду утешать.

— Вы правы, — ответила Сирена. — Честное слово, не знаю, что бы я делала без вас, без Якоба, без всех остальных ребят… Но я вот о чем думаю, фрау Хольц. Хотите ли вы вернуться в Батавию после свадьбы Ригана? Лично я думаю, что, если этот ужасный брак состоится, для меня ничего священного и дорогого там не останется.

— Госпожа, я уже старая женщина и твердо знаю: от жизни убежать невозможно. Зря вы себя мучаете. В самом деле, что вам делать в Батавии?

— Пожалуй, нечего — ни в Батавии, ни где-либо еще. Я теперь одинокая странница, лишенная корней, лишенная родной почвы… Что толку владеть несметными сокровищами, если тебе не с кем ими поделиться? Ведь даже Калеб оставил меня. С тех пор как я в последний раз видела его в Испании, он не потрудился найти меня, хотя известно, что парень здесь, в Англии. Якоб говорил, что видел «Рану» у пристани.