— Хорошо бы! — вздохнула Рэн и неожиданно добавила: — Знаете, я должна помочь мисси-мэм, — так она называла Сирену, — мне стыдно жить у вас в такой роскоши и ничем не помогать при этом. Ах, было бы здорово, если бы сегодня мне опять приснилась Морская Сирена. Она с каждым разом становится все красивее, почти как мисси-мэм. Спокойной ночи, фрау Хольц, и большое спасибо за кипяченое молоко.

Рэн закуталась в одеяло и, пробормотав несколько коротеньких молитв, которым выучила ее домоправительница, закрыла глаза.

Несколькими часами позднее, когда девочка уже крепко спала, к ней комнату прокралась некая таинственная тень. Осторожно и почти беззвучно неожиданный визитер подошел к окну, в котором торчала яркая круглолицая луна, и задернул шторы. Невидимкой зловещая тень вернулась к постели девочки и, аккуратно, дюйм за дюймом, стянув с нее одеяло, жадно ощупала обнажившееся тельце ребенка.

Стефан — а это был именно он! — опустился на колени и обнял Рэн. Когда бедняжка проснулась и в ужасе выкатила глаза, старик мгновенно зажал ей рукой рот.

— Молчи! Понимаешь? И слова чтоб не слышал!

Девочка попыталась высвободиться из объятий Лэнгдома. Господи, как она его ненавидела!

Старик оказался удивительно сильным. Как ни билась Рэн, ей так и не удалось сбросить с себя хваткие, цепкие руки Стефана.

Лэнгдом засмеялся негромким, но поразительно-гадким смехом и с жадностью припал губами к ротику ребенка, в то же время поглаживая ей бедра и настойчиво пытаясь раздвинуть их ребром ладони. Девочка подумала, что вот-вот умрет от омерзения, когда у нее во рту оказался влажный и толстый, как кляп, язык Стефана. Она вся съежилась в комок, еще раз попыталась лягнуть ножкой своего обидчика. Совершенно неожиданно тот вдруг отпустил ее.

— Запомни, — прошептал он хрипло, — никому ни слова! Если ты проболтаешься, например, фрау Хольц, то старуха тут же вылетит на улицу. А если расскажешь своей драгоценной мисси-мэм, то я ее просто искалечу. Все ясно?

Рэн молча кивнула, и старик вышел из комнаты так же бесшумно, как появился.

Девочке захотелось немедленно удрать из этого дома, но она понимала, что не должна делать ничего подобного. Ее внезапное бегство огорчит фрау Хольц и Сирену, огорчит ничуть не меньше, чем если бы Лэнгдом исполнил свои угрозы!

Может, надо попросить, чтобы на дверь в ее комнату поставили засов? Обняв колени, Рэн со всей серьезностью обдумывала сложившееся положение. Домоправительнице, конечно, захочется узнать, зачем это вдруг ей понадобился засов на дверь. Что тогда надо отвечать? Что она страшно боится привидений? Глупости! Фрау Хольц не поверит… Да и в глубине души Рэн знала, что никакие замки и засовы не смогут удержать хозяина…

ГЛАВА 25

Стефан пребывал с утра в приподнятом настроении и без умолку болтал за ленчем. Сирена слушала его вполуха, но не перебивала. Она вообще добросовестно старалась казаться дружелюбной с тех пор, как Лэнгдом наконец полностью предоставил ее самой себе и больше уже не являлся по ночам во всеоружии своей извращенной страсти.

— Скажи, дорогая, — осведомился он, расправляясь с бараньей отбивной, — какие у тебя планы на ближайшие дни?

— Какие у меня могут быть планы, Стефан, — проговорила Сирена, — если я не выхожу из дому вот уже вторую неделю?

— Значит, никаких? Прекрасно. Я тут решил устроить для тебя небольшую экскурсию. Жду через полчаса в холле. Пожалуйста, не опаздывай.

— Но, чтобы одеться соответствующим образом, я должна знать, куда мы едем.

— Ты и так хорошо выглядишь, дорогая, — елейным голоском пропел Стефан. — Это просто небольшая прогулка — вот и все.

— Ну тогда, может, перенести ее на завтра? — начала было Сирена. — У меня, если честно, страшно болит голова и…

— Я, кажется, сказал уже, что через полчаса жду тебя в холле! — рявкнул Стефан, с грохотом бросая нож на тарелку. — Не заставляй меня по несколько раз повторять одно и то же. Иди собирайся!

Облегчив душу, Лэнгдом вновь принялся за еду. Сирена смотрела, как двигаются у него желваки на скулах, как кривятся перепачканные жиром губы, и просто сгорала от ненависти к супругу.

— Но я тоже не люблю повторять, милый. Поверь, мне и в самом деле не хочется никуда ехать сегодня.

На этот раз Стефан и ухом не повел, продолжая сосредоточенно пережевывать отбивную.

— Кстати, дорогая, — сказал он, словно бы внезапно вспомнив о чем-то, — ты не замечала, что у нас в последнее время начали пропадать драгоценности? Я, например, все утро искал сегодня свои золотые часы-луковицу, но так нигде их и не нашел. Скажи, у тебя самой не исчезают вещи — ну там, предположим, из ящиков туалетного столика или еще откуда-нибудь, а? Точно?! Хм… А как давно ты знакома с этой стоической фрау Хольц?

Сирена едва не задохнулась от злости.

— Нет, мой милый, этот номер у тебя не пройдет, — процедила она сквозь зубы. — Тоже мне, попал пальцем в небо! Да я готова поклясться в честности фрау Хольц.

— У тебя слишком мягкое сердце, Сирена. Если дело дойдет до судебного разбирательства, то там с первого взгляда поймут, что ты слишком многое прощала своим слугам. Что касается фрау Хольц, то она, увы, уже немолода, а там кто его знает, что за блажь может втемяшиться в голову старухе… Почему бы и не стянуть у госпожи какую-нибудь вещицу? Боюсь, дорогая, что душевная мягкость и разные прочие сантименты — это не совсем та основа, на которую опирается наше законодательство, и если хозяину покажется необходимым в чем-либо обвинить слугу, то суд ни при каких обстоятельствах не выскажется в пользу последнего.

Сирена вскочила из-за стола и направилась к выходу. Как хорошо, что по ее тайному распоряжению Ян и Виллем уже начали готовить «Дух моря» к отплытию! Всего лишь две недели оставалось жить в этом ужасном доме, а там — назад в Батавию!

— Куда ты собралась, моя милая? — спросил Стефан. — Ленч еще не закончился!

— Но ведь ты же сам только что сказал, чтобы я шла собираться, — возразила Сирена и, наградив супруга презрительным, ледяным взглядом, величественно удалилась.

* * *

В экипаже испанка сразу приникла к окну, но Якоба нигде не было видно. На козлах уселся кучер, нанятый лично Стефаном. Рэтбоун устроился на запятках.

День выдался удивительно ясным и теплым. Лондонцы, отнюдь не избалованные солнечной погодой, высыпали на улицы. Из пабов то и дело доносились звуки музыки и голоса певцов.

Экипаж направлялся прямиком к городским окраинам, и Сирена никак не могла взять в толк, куда и зачем везет ее Стефан. Старик объяснил маршрут кучеру уже после того, как она взобралась на сиденье, так что цель поездки оставалась загадкой. Сначала двинулись параллельно Чаринг-Кросс по Пэлл-Мэлл — в направлении Уэтстон-парк, что на Хай-Холборн. Затем возница взял резко вправо и покатил по Грейс-Инн-Лейн. Сирена посмотрела на мужа с недоумением.

— Если хочешь знать, дорогая, то мы сейчас уже неподалеку от Годпис-Роу. Это в районе Кларкенуэлл-Грин.

Заметив, что его слова ничего не говорят супруге, Стефан снисходительно улыбнулся.

Экипаж подъехал к воротам какого-то мрачного, сложенного из серого камня здания. Сирена высунулась в окошко и прочитала надпись на привинченной к арке металлической табличке.

Бедлам!

Испанка вскочила на ноги, ударившись головой о верх экипажа, и набросилась на мерзко ухмыляющегося Стефана, желая выцарапать ему глаза.

— Успокойся, дорогая, иначе тебя здесь и впрямь сочтут сумасшедшей и посадят в клетку!

— Выпусти меня отсюда! Ты сам безумец! Во всем Бедламе, наверное, не найдется более безнадежного идиота!

— Да возьми же себя в руки! — строго приказал сэр Лэнгдом. — Мы приехали просто на экскурсию — вот и все, честное слово! Я и без тебя сюда частенько захаживал, чтобы полюбоваться на некоторых особенно живописных придурков. Удовольствие получаешь колоссальное, а платишь сущие пустяки. Многие в городе так развлекаются. Всего за полпенни ты попадаешь в совершенно иной, не похожий на наш мир. Идем, тебе понравится!

Они вышли из экипажа, и стражник, распахивая обитые железом двери, улыбнулся Стефану как своему давнему знакомому. Сирена видела, что старик отсчитал мужлану несколько монет, среди которых, как показалось ей на миг, блеснула золотая гинея.

Тем временем Лэнгдом достал из жилетного кармана надушенный льняной лоскут и приложил его к носу. Как только испанка вошла внутрь здания, она сразу же поняла, зачем он это сделал. Там царил ужасный смрад, воняло какими-то гниющими овощами и человеческими экскрементами. Лэнгдом повел ее вниз по переходу, и, по мере того как они спускались, запахи становились совершенно непереносимыми, Даже стражник, замедлив шаги, надел на лицо марлевую повязку, до тех пор болтавшуюся у него на груди, точно какой-то глупый слюнявчик.

— Ничего, скоро привыкнете, — приглушенно расхохотался он, глянув на сморщенное, багровое, со слезящимися глазами лицо Стефана.

Углубляясь в недра Бедлама, Сирена перебирала в памяти все когда-либо слышанные ею рассказы об этом ужасном месте. Люди говорили, что когда помешанные, мол, становились слишком тихими и спокойными, полностью замыкаясь в себе, то стражники начинали морить их голодом, обвязывать мокрыми простынями, бить, таскать за волосы — короче, издеваться как только можно, пока те не выйдут из себя и не сделаются буйными. Только в таком состоянии, видите ли, сумасшедшие способны собирать публику, а значит, и приносить доход…

Сирена была так перепугана, что поверила бы сейчас любым россказням. До ее слуха долетали вопли и стоны больных, их скулеж и рычание. Однако еще страшней оказались те камеры, откуда не доносилось ни звука. В них сидели совершенно невменяемые существа с пустым выражением в блеклых, водянистых глазах, со спутанными волосами и сгорбленными спинами — жалкие останки того, что некогда могло называться людьми…

— Ну, как тебе здесь нравится, дорогая? — осведомился Лэнгдом и, не получив ответа, продолжал: — Конечно, поначалу никому не нравится, но потом… Знаешь, некоторые умудряются жить тут очень недурно. При условии, разумеется, что у них есть заступники вне этих стен, заступники, которые были бы согласны оплачивать здешней прислуге уход за их подопечными.

Сирена продолжала хранить молчание и твердо шагала вперед, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть прорубленных в стенах окошечек и припадавших к решеткам лиц.

Стефан свернул направо.

— Сюда, моя дорогая, — пробурчал он, хватая супругу за руку. — Я тут кое-что хотел показать тебе.

Стражник подвел их к двери находившейся в самом глухом конце коридора камеры и отодвинул засов. Сирена заглянула внутрь и поначалу ничего не могла понять, но потом, когда Стефан с каким-то странным блеском в глазах указал ей на кожаные ремни, семихвостые плети, деревянные гвозди, обычно загоняемые под ногти, утыканные металлическими шипами ошейники и помятые ведра, из которых жертву окатывают водой, чтобы привести ее на время в чувство, — Сирена все поняла и пришла в ужас. Лэнгдом с таким увлечением, с такой обстоятельностью рассказывал ей о палаческом инвентаре, что она сразу догадалась: старик не раз бывал здесь, в камере пыток, и наблюдал за тем, как истязают несчастных безумцев…

— Может, пойдем отсюда? — взмолилась Сирена, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок.

— Как ты сказала? — переспросил Лэнгдом, доставая из жилетного кармана часы и глядя на циферблат. — Ах да, конечно, пойдем. Уже пора! Тут есть еще кое-что, способное, на мой взгляд, заинтересовать тебя.

Сирена покорно последовала за супругом, полагая, что чем меньше будет выказывать недовольства, тем скорее окончится для нее эта ужасная экскурсия.

Стефан остановился возле какой-то камеры, откуда не доносилось ни звука и в дверном окошечке не было видно света.

— Здесь, — торжественно проговорил супруг, — первая леди Лэнгдом провела остаток своих дней.

Прежде чем Сирена успела понять, что происходит, Стефан крепко схватил ее за запястье и втолкнул в камеру, дверь которой услужливо распахнул стражник.

— Нет! Нет! — завизжала испанка, валясь на пол. — Это безумие! Стефан, не надо!

Когда Сирена вскочила на ноги, ключ уже повернулся в замке дважды, в окошечке мелькнула довольная физиономия Стефана, и это было последнее, что ей удалось увидеть.

Внезапно в углу камеры зашелестела солома. Испанка поняла, что ее поместили с другими заключенными. Глаза понемногу привыкли к темноте, и Сирена уже сумела рассмотреть в ней три женские фигуры. Трудно было сказать, сколько времени находились несчастные в Бедламе, но, судя по их облику, прошла целая вечность с тех пор, как они в последний раз видели солнечный свет и дышали свежим воздухом: все три были жалкими, изможденными созданиями, одетыми в вонючие лохмотья и нещадно истязаемые вшами. Сирена стала горячо молиться про себя, чтобы Господь либо немедленно вызволил ее отсюда, либо поскорее лишил рассудка… Одна из женщин скорчилась вдруг на соломенной подстилке и захохотала, в то же время глядя на новенькую полными ненависти глазами.