Тесса Дэр - Пленник ее сердца

И теперь, предложив мисс Симмз столь неоднозначный выбор литературы для платной библиотеки, он взвалил на себя ответственность за растление целой армии старых дев. Как же низко он пал!

– Так где же эти ваши любимые книги? – Не дожидаясь ответа, Полина устремила взгляд на самую высокую полку. – Полагаю, вы запрятали их куда-нибудь подальше или даже заперли, а ключ носите с собой.

Гриффин рассмеялся.

– Если бы я и вправду хранил такого рода литературу в тайнике, то вам о его местонахождении уж точно бы не сказал.

– Отчего же? Я ведь не леди и к тому же вовсе не так невинна, как может показаться.

Только не это!

– Уже очень поздно, мисс Симмз.

– Скорее рано.

– Скажем так: уже очень темно, а вы едва одеты, да и мы наедине. – Если они начнут изыскания в области эротической литературы, то эта ветхая рубашонка на ней едва ли долго продержится. – И я не благородный принц, если вы помните.

Щеки ее вспыхнули.

– Вы могли бы по крайней мере назвать хотя бы несколько.

Гриффин в раздумье забарабанил пальцами по столу.

– «Молль Флендерс», «Фанни Хилл», «Монах», «Житейские премудрости для молодых особ» в хорошем переводе. Хватит для начала?

Симмз закрыла глаза.

– Все, запомнила.

– Вы не хотите ничего записать?

– Мне это без надобности. У меня хорошая память.

Полина перегнулась через перила лестницы, внимательно пробегая взглядом по корешкам на полке, и казалось, будто она парит в воздухе. Грифф затаил дыхание. Эта летящая поза, струящиеся волосы цвета бренди, изящный силуэт произвели на него неизгладимое впечатление. В паху все стало тверже того стола красного дерева, за которым он сидел.

– Ага! Вот то, что точно поможет уснуть. – Полина взяла книгу с полки. – «Методы бухгалтерского учета».

– Верный выбор, если у вас бессонница, – рассмеялся Гриффин. – Но шутки в сторону: я одобряю ваши планы и, хорошая у вас память или нет, советую все записывать. И ничего не давайте в кредит. А если уж все-таки решите дать кому-то в долг, требуйте залог. Имейте в виду: представители аристократии – самые необязательные и ненадежные в финансовом отношении.

Полина бросила на него тревожный взгляд.

– Вы-то сами от кредиторов не бегаете?

– Согласно последним данным, я один из самых богатых людей в Англии: в частности, четвертый в списке, так что бегать от кредиторов мне без надобности.

Полина прижала книгу к груди и, наклонив голову, глубоко вдохнула, а встретив недоуменный взгляд герцога, пояснила:

– Мне нравится, как пахнут книги. Вы находите это странным?

– Да. Немного.

Гриффин умолчал, что это его к тому же странным образом возбуждало. То, что сейчас между ними происходило, уже нельзя было даже условно считать дружеской болтовней в библиотеке. Все это куда больше походило на флирт. И пожалуй, он испытывал к ней еще и дружеские чувства, смешанные с острым, сильным, неотвратимым физическим влечением.

Но что бы между ними ни происходило, это должно закончиться здесь и сейчас.

Гриффин отодвинул разобранные часы и, поднявшись с кресла, поспешил отступить в тень, дабы скрыть свидетельство своего возбуждения.

– Я вас провожу, мисс Симмз. Уже действительно очень поздно, а моя мать, можете не сомневаться, много чего для вас приготовила на завтра.

– Насчет этого не переживайте, мне не составит труда доказать ей, что я совершенно безнадежна.

– Вот и славно.

Она спустилась на две ступеньки ниже.

– И чтобы доказать это, я даже не стану делать реверанс, перед тем как покинуть эту комнату.

– Прекрасное начало. Если вы хотите еще бо#льших потрясений, начните обращаться ко мне по имени.

Она как-то странно на него посмотрела.

– Вы это серьезно?

Гриффин поморщился: похоже, снова просчитался, хотя не имел в виду ничего дурного – просто лишний раз собирался указать матери на иллюзорность ее надежд превратить неотесанную деревенщину в леди. Но мисс Симмз, похоже, сочла себя польщенной и, возможно, даже вообразила, что теперь они приятели. Чрезмерная фамильярность всегда таит опасность – ему ли об этом не знать…

Кстати, об опасности.

– Осторожно! Нижняя ступенька…

Поздно!.. Она покачнулась и вскрикнула.

Время остановилось. За долю мгновения перед внутренним взором Гриффина пролетело все, что сейчас произойдет: она оступится на последней ступеньке, уронит книгу, беспомощно взмахнет руками, возможно, скользнет пальцами по стремянке, но ухватиться за нее не успеет, по инерции качнется вперед… и упадет на пол лицом вниз.

Поскольку высота небольшая – всего несколько футов, – она, разумеется, останется жива и даже, возможно, все обойдется без серьезных травм…

Добраться до финала сознание его не успело – тело пришло в движение раньше.

Опершись ладонью о спинку, Грифф стремительно перепрыгнул диван, широко развел в сторону руки и приземлился возле стремянки, успев в последний момент поймать ее в объятия и тем самым предотвратить падение.

Она рухнула к нему на грудь, и хотя ее жизни и здоровью уже ничто не угрожало, он все никак не мог заставить себя отпустить ее.

– Вот это да! – выдохнула Полина, окинув взглядом расстояние, которое он преодолел в прыжке. – Да вы настоящий атлет.

– Пустяки, – заметил он скромно.

Разумеется, только так и мог ответить настоящий мужчина. Не сообщать же ей, что в прыжке он потянул мышцу и она непременно дает о себе знать. Но Гриффин не думал о боли – его тревожили иные ощущения, куда более острые.

Видит Бог, любоваться ею было приятно, но держать в объятиях приятнее стократ. Соски ее упирались ему в грудь и требовали неотложного внимания, и не просто внимания, а немедленных действий.

С каким бы удовольствием сейчас он их ублажил!

– Ну, я бы не сказала, что это пустяки, – заметила мисс Симмз, обхватив руками его за шею. – Вы вон никак отдышаться не можете.

– Как, впрочем, и вы, – парировал Гриффин.

– Верно, – согласилась мисс Симмз и улыбнулась ему нежно и застенчиво, чем несказанно удивила. С трудом верилось, что эта девушка с характером способна вот так улыбаться. – У вас впечатляющая реакция.

Какая славная подача! Ему бы ответить привычное: «Вы и представления не имеете насколько…» – или, к примеру: «Годы тренировок даром не прошли», – но отчего-то как раз сейчас у него пропала охота упражняться в острословии. Его вдруг посетила абсурдная мысль: все эти годы активных занятий фехтованием, боксом, верховой ездой, то есть всем тем, что принято считать пустым времяпрепровождением, не были потрачены бесцельно – они готовили его к этой самой минуте, к тому, чтобы именно эта девушка оказалась в его объятиях.

– Не мог же я допустить, чтобы вы пострадали, – сказал себе Гриффин, не осознавая, что произнес это вслух.

– А я думала, благородные порывы вам не свойственны.

– И правильно думали!

Из соображений порядочности давно уже следовало ее отпустить. Но пусть он и чувствовал себя похотливым сатиром, ему нравилось ощущать, как она льнет к нему, причем так, словно весь мир превратился в сплошную ледяную пустыню и тепло его тела – единственное, что даст ей шанс остаться в живых. Сейчас так легко верилось в то, что он ей нужен, что она нуждается в тепле его рук, его губ, его разгоряченного дыхания, как в воздухе.

Поразительно, какие кульбиты может совершать распаленное похотью сознание! Он почти сумел убедить себя в том, что поступит благородно, если поцелует ее в спелые упругие губы.

Почти, но не совсем.

– Я сейчас опущу вас на пол.

Она кивнула и вдруг прижалась губами к его губам.

С ума сойти! Она сама сделала то, о чем он лишь мечтал.

Этот поцелуй накрыл его как океанский прибой, как волна, сокрушающая дамбы. Губы ее были сладкими, как спелые ягоды, а сама она пахла, как выбеленный на солнце лен.

Даже когда поцелуй завершился, чувства его пребывали все в том же смятении, каждый нерв тела звенел от напряжения. Основной инстинкт напомнил о себе с неумолимой силой.

Ему хотелось еще. Ему хотелось большего.

Похоть была его доброй старой знакомой. Он знал, что стоит за участившимся пульсом, за обостренным обонянием и вкусом, не говоря уже о шевелении в штанах, но сейчас к знакомым ощущениям добавилось и нечто новое: теснение в груди, там, где сердце… Словно сердце его узнало ту, которую готово в себя принять.

И Гриффин испугался.

Опустив ее на пол, он отвернулся и, коснувшись рукой губ, растерянно произнес:

– Что это было, черт возьми?

– Я вообще-то думала, что у вашей светлости больше опыта в таких делах, но, раз уж вы спрашиваете… это был поцелуй, как мне кажется.

Гриффин провел рукой по волосам.

– Этого не должно было случиться.

– Нет, не должно. Но случилось. И это было… хорошо.

Он стремительно обернулся к ней.

– Хорошо? Вы так считаете?

– Ну, я хотела сказать, что все удачно сложилось. – Полина судорожно сглотнула. – Вы же не станете отрицать, что между нами возникло определенного рода напряжение. Вот я и подумала, что поцелуй, возможно, его ослабит…

Он уставился на нее так, словно у нее вдруг выросли рога.

– Вот, значит, как…

– Ну ладно, теперь-то уж что об этом… – Она отвернулась и виновато пожала плечами. – Все позади, и ничего такого особенного и не произошло, так что не стоит беспокоиться.

О чем это она? Ничего особенного не произошло? Не стоит переживать?

Поразительно, с какой легкостью ей удается его унижать. Может, стоит вручить ей нож для вскрытия конвертов и предложить провести вивисекцию, используя его вместо подопытного животного?

Полина наклонилась, подняла с пола книгу, что нечаянно уронила, и, прижав ее к груди, повернулась к нему.

– Спокойной ночи, ваша светлость.

«Отпусти ее, – приказал себе Гриффин. – Пусть себе идет. Пусть все закончится».

– Вы не можете судить по одному поцелую.

Гриффин сделал шаг вперед. Никакая логика и никакие соображения здравого смысла уже не могли его остановить. Он понимал, что совершает неимоверную глупость, но ничего не мог с собой поделать.

– Не могу? – переспросила она.

– Не можете. То был не настоящий поцелуй, а лишь пародия на него. Если бы я поцеловал вас как должно, у вас был бы повод для беспокойства, мисс Симмз.

– Правда?

Он приближался к ней медленно и говорил тихо, с прохладцей.

– Еще какой повод. Настоящий поцелуй растормошил бы вас в самых потаенных местах. После него вы бы всю ночь уснуть не могли, места бы себе не находили в постели, не знали бы, куда деться от… – Гриффин сделал паузу, подыскивая женский эквивалент болезненно возбужденному члену. – От трепета.

Брови ее приподнялись, в глазах появились озорные огоньки. Похоже, он опять промахнулся и, вместо того чтобы напугать, всего лишь насмешил.

– От трепета?

– Да, – с решительным кивком подтвердил он. – От трепета.

Она едва сдерживала смех.

Грифф не желал верить в то, что это происходит с ним. Что за чушь он несет? «Трепет» – вычурное дурацкое словечко, от которого за версту несет сентиментальностью. Но какую бы глупость ни сморозил, отступать ему некуда. Он герцог, в конце концов, и находится в собственном доме, а она всего лишь служанка. Пришло время им обоим вспомнить, кто есть кто.

Но ведь мисс Симмз не просто служанка – вернее, не прислуга в его доме. Да, она не принадлежит к избранному кругу аристократии, но у нее были достойные устремления, деловая хватка, на удивление хороший вкус в том, что касается поэзии… и еще восхитительное тело.

Она манила его, как сладкая спелая ягода манит заблудившегося в лесу изголодавшегося странника.

«Это она», – шепнул ему внутренний голос.

«Отстань!» – отмахнулся Грифф.

– Трепет, – задумчиво повторила Полина.

Гриффин кивнул, поскольку был совсем не против, чтобы она смеялась. Когда она произносила это глупое слово, ее язычок так эротично высовывался и это очень его возбуждало.

Задумчиво покусав губу, Полина покачала головой и сообщила:

– Не знаю, испытывала ли я когда-нибудь этот самый трепет, ваша светлость. Возможно, такие ощущения свойственны только дамам высшего света – я же не обладаю необходимой для этого утонченностью.

Он неожиданно положил ладонь ей на затылок, пропустил между пальцами шелковистые пряди и привлек к себе для поцелуя, желая показать, что ее слова – полная чушь.

Так вот что такое «трепет»! И вот что такое в его представлении поцелуй: это не просто прикосновение губ, жаркие, страстные объятия, цель которых напомнить, что она всецело в его власти, отбить всякое желание сопротивляться.

Он целовал ее методично и при этом упоенно, словно исполнял приговор, который сам же вынес, который она заслужила. Двадцать хлестких ударов языком… Откуда ему знать, что это наказание для нее сродни блаженству, как раз то, что ей нужно, чего требует каждая ее косточка, каждая мышца, каждый нерв!..