Тесса Дэр - Пленник ее сердца

Она уже давно была готова его принять, поэтому без церемоний Гриффин сразу взял быстрый темп, с каждым разом входя в нее все резче и глубже.

Полине пришлось вцепиться руками в столешницу, чтобы справиться с его напором. Горячий, мощный, он наполнял ее всю до краев, добирался до неизведанных мест там, внутри, заставляя ее испытывать новые, доселе неведомые ощущения, открывая для нее ее самое.

Наслаждение поглотило ее целиком, и с каждым толчком она лишь вскрикивала:

– Сильнее! Сильнее, если ваша светлость этого хочет.

– О, еще как хочу! – прорычал Грифф и приподнял ее за талию, так что она перестала касаться пола, вколачивая себя в нее все жестче и жестче.

Она кусала себя за руку, чтобы не кричать. Он держал ее на весу словно тряпичную куклу и был свободен выбирать какой угодно угол, какой угодно темп. Он мог делать с ней все, что захочет, она была для него орудием наслаждения, и он умело пользовался этим орудием.

Затем он опустил ее, так что ступни вновь почувствовали ворс ковра, и наклонился, заставляя ее пригнуться над столом. Он накрыл ее пальцы, отчаянно вцепившиеся в край столешницы, ладонями. На обнаженное плечо ее капал его пот.

– Кто я? – Его голос, такой низкий, утробный, звучал у самого ее уха, заставляя сжиматься мышцы лона.

– Герцог.

– Который герцог?

– Восьмой герцог Халфорд, ваша светлость.

Все ее тело сотрясала дрожь. Его член у нее внутри был такой большой, такой твердый. Почему он остановился? Она качнула бедрами, подталкивая его к действию, но он не поддавался, оставаясь столь же твердым, сколь неподвижным.

– Все титулы. Назови их все.

О боже!

– Я не помню.

– Зато помню я, никогда не забываю. Даже тогда, когда так глубоко в тебе и так хочу кончить, что боюсь взорваться. – Бедра его сжались и разжались. – Ты понимаешь?

И тогда он возобновил движение. На этот раз не в таком быстром темпе, но с неослабевающей силой, с беспощадной глубиной. Он вонзался в нее с такой мощью, что она вскрикивала при каждом толчке.

– Грифф! – взмолилась она.

Этот «урок послушания» был столь же возбуждающим, сколь и изнуряющим. Когда они были вдвоем, Полина предпочла бы, чтобы он забыл обо всех этих разделяющих их тридцати трех ступенях общественного устройства английского общества, но он не мог, а значит, не могла и она. От правды не сбежишь.

– Я герцог Халфорд, – сказал он и с силой толкнул себя в нее.

Она закрыла глаза, стараясь не заплакать. Слишком много всего для нее одной: эмоций, острых ощущений, а еще безнадежности, ее особенно.

– Я маркиз Уэстмор.

Толчок.

– Еще я граф Редингем. Виконт Ньютроп. Лорд Херефорд.

Толчок. Толчок. Толчок.

– И я твой раб, Полина.

«О, пощади!»

Она всхлипнула – на этот раз без притворства. Не смогла удержаться.

Он замер. Он был в ней на всю глубину. Он наполнял ее, он поднимал ее. Он вытачивал ее под себя, под свое желание. Когда они расстанутся, она всегда будет ощущать пустоту там, где он оставил свой след.

Голос его изменился, в нем не осталось ничего, кроме острой потребности быть услышанным и принятым.

– Ты слышишь меня? Ты мне веришь сейчас? Между нами могут быть сотни титулов и рангов, и я ни один из них и в грош не ставлю. Я весь, каждой веной, каждой кровинкой, изнемогаю от желания. Я хочу тебя, слышишь?

Он выпрямился, увлекая ее за собой. Спиной она прислонялась к его груди. Прижимая ее к себе одной рукой, другой он ласкал ее там, внизу, прокатывая между пальцами ее набухший бутон. Дрожь экстаза пробивала ее всю, до пальцев ног.

– Посмотри на меня, – шептал он хрипло. – Поцелуй меня.

Она исполняла все его просьбы, исполняла с радостью. Его язык хозяйничал у нее во рту, член наполнял ее лоно, а пальцы были как раз там, где нужно. Он дарил ей все, о чем она могла мечтать, и даже больше того.

Ей хотелось, чтобы это никогда не кончалось, хотелось оставаться на вершине блаженства. Но он знал, чего добивается, и, не спрашивая ее желания, привел к тому, что уже через несколько мгновений все тело ее содрогалось.

Он ускорил темп, мощные толчки его бедер заставили ее приподняться на цыпочки, а там и вовсе ступни ее оторвались от земли, как уже было раньше. И тогда он, уткнувшись лицом ей в волосы, застонал словно раненый зверь, и сквозь стиснутые зубы свистящим шепотом процедил:

– Я не забываю, кто ты, и знаю, кого хочу – тебя. Так чертовски сильно хочу…

Он успел выскользнуть из нее до того как излился. И, глядя на него, Полина испытывала законную гордость.

Потом он обнял ее: так крепко, что она едва не задохнулась, но Полина была готова терпеть что угодно – лишь бы он был рядом.

Не размыкая объятий, он переместился в кресло и усадил ее к себе на колени. Так они и сидели, прижавшись друг к другу, потные, изможденные, и Грифф гладил ее по волосам.

Полина уткнулась лицом ему в рубашку.

– Грифф, это было…

– Я знаю, знаю. Так и было. Я бы даже не стал отрицать, что горжусь собой.

– Вам есть чем гордиться.

Грудь его поднялась и упала – он глубоко вздохнул.

– Я бы не прочь прокатиться до Пиккадилли и там дождаться, пока кто-нибудь не спросит меня: «Как поживаете?» – все лишь затем, чтобы ответить: «Я только что получил ни с чем не сравнимое удовольствие, спасибо, что спросили».

Полина засмеялась и, подыгрывая ему, продолжила диалог, взяв на себя роль случайно встреченного знакомого.

– Ни с чем, ни с чем? Правда?

– Правда. И рекорд продержится по меньшей мере до сегодняшнего вечера. – Он потерся носом о ее шею. – Полина, каждый раз с тобой у меня лучший в жизни.

И сколько им еще осталось? Всего ничего…

И тогда, словно наглядно демонстрируя быстротечность времени, о которой только что подумала Полина, раздался бой часов, лежавших на приставном столике. Вспомнилось, что она уже видела их в библиотеке, в разобранном состоянии.

– Так вы все-таки их починили…

Он чуть прихватил губами мочку ее уха.

– Смотри.

Из маленького окошка появились крохотные фигурки: солдат и барышня. Передвигаясь отрывисто, толчками, они поклонились друг другу, встали в исходную позицию для вальса и, сделав всего три оборота, с поклоном вернулись в свой часовой домик.

– О, какая прелесть!

– Мне тоже нравилось смотреть на них, когда я был мальчиком.

Полина почувствовала нотки меланхолии в его голосе. Не надо быть слишком проницательной, чтобы догадаться, о чем он подумал. Видимо, он раньше мечтал, чтобы и его отпрыск, однажды увидев маленькое представление, почувствовал его магию, а теперь, убедив себя в том, что у него не будет потомства, грустил о несбывшейся мечте.

Полина обняла его за талию и положила голову на плечо, слушая, как бой часов перекликается со стуком его сердца.

– Я думаю подарить их воспитательному дому. Может, повеселят детишек, попавших в лазарет.

– Непременно повеселят.

– Ну что же, попрошу мать, чтобы взяла их с собой, когда поедет туда в следующий раз.

Полина поерзала у него на коленях и сказала:

– У меня есть мысль получше.

Возможно, сама идея и принадлежала Полине, но ее осуществление полностью взял на себя Гриффин, решив отказаться от традиционного обхода помещений воспитательного дома, который справедливо считал напрасной тратой времени.

Не стал он и предупреждать о своем приезде, устроив тем самым приятный сюрприз для воспитанников и неприятный – для их воспитателей. Приехал герцог к детям не с пустыми руками. Сладости, апельсины, искусно связанные теплые вещи и, по настоянию Полины, детские книги заняли несколько карет. Потребовалась целая армия слуг, чтобы выгрузить все это и занести во двор.

Переполошились все: и воспитанники, и работники. Кислые мины воспитателей сделались еще кислее, но выдворить герцога с его свитой они не могли, не рискуя лишиться щедрых дотаций.

Хорошо все-таки быть герцогом.

Как только детей собрали во дворе, Гриффин выкрикнул:

– Где Хьюберт Террапин?

Мальчик, понурившись, сделал робкий шаг вперед. Его было нетрудно выделить из толпы: он оказался самым мелким и худосочным в своей группе.

– Хьюберт, я назначаю тебя интендантом, – сказал герцог.

– Что такое «интендант», ваша светлость?

– Ты будешь следить, чтобы все это, – указал на коробки с подарками Грифф, – было распределено по справедливости. Это очень ответственное дело, понимаешь?

Мальчишка вытянулся в струнку и стал, кажется, даже выше ростом.

– Да, ваша светлость.

– Хорошо. Всем остальным приказываю выстроиться в ряд, начиная с самых младших.

Распределение добра продвигалось мучительно медленно. Хьюберт очень ответственно подошел к своей задаче, тщательно пересчитывая конфеты в каждом кульке и едва ли не дольки в каждом апельсине.

– С такими темпами, – шепнул Гриффин, наклонившись к Полине, – мы здесь проторчим до утра.

– Он славный малый, верно? Вот, возьмите, подсластите себе ожидание. – Полина вынула ириску из бумажного кулька и сунула Гриффину в руку. – А я пока погуляю, посмотрю.

Гриффин улыбался, глядя ей вслед. Кое-чему она научилась за эту неделю и многому научила их с матерью. И всем уроки пошли впрок. Она заблуждалась, если думала, что эти «приступы щедрости» были для него чем-то вроде епитимьи. Будь то карточные долги или пожертвования – с деньгами Гриффин всегда расставался легко.

Чего не скажешь о предстоящем расставании с ней, Полиной. Он запрещал себе думать об этом неминуемом часе, и он знал, что если после ее отъезда не займет себя чем-то таким, что потребует от него полной самоотдачи, то может и с ума сойти от тоски.

– Хьюберт, передай мне один из тех апельсинов – позволь тебе помочь.

Спустя какое-то время Гриффин поздравил паренька с отличным выполнением задания и, покинув двор, заваленный апельсиновыми шкурками, отправился на поиски Полины.

Он нашел ее в лазарете. Какая умилительная сцена! Отремонтированные им часы занимали почетное место на каминной полке. На коврике перед очагом сидела Полина в компании малышей, облепивших ее, как котята кошку, и самая старшая из девочек читала им вслух сказку. Сердце его болезненно сжалось. Эта сцена воплощала в себе его мечты о счастье. Полина, дети, уют домашнего очага, сказка с хорошим концом – ничего этого у него никогда не будет. Никогда.

Он не хотел в нее влюбляться. Видит Бог, он, как мог, старался этого избежать. Но сейчас было уже поздно. И даже испытанный трюк, так часто выручавший его раньше, ему уже не по зубам: он не мог ни перед другими, ни перед собой притвориться, словно ничего не чувствует.

Грифф знал, что такое любовь, потому что любил свою дочь, а теперь полюбил Полину.

Гриффин молча стоял в дверях, боясь разбить хрустальную магию этой сцены, не зная, что сказать, если бы даже осмелился. Возможно, он бросился бы ей в ноги и стал умолять не покидать его, но опасался напугать детей: они неделями мучились бы от ночных кошмаров.

И потому он не двигался с места, балансируя на тонкой грани между светлой мечтой и беспросветным мраком одиночества, в котором ему предстоит жить до конца дней.

Но тут раздался душераздирающий крик младенца и столкнул его в мрачную бездну.

Полина обнимала двух малышей, которым было года по два. Бет как раз добралась до рассказа о драконе, что вырывал черные сердца когтистой лапой. Именно в тот момент, когда главная героиня приготовилась к решающему испытанию, и раздался этот вопль.

– А, это тот, которого недавно принесли, – заметила Бет. – Все время плачет – поскорее бы уж его в деревню отправили.

– Бедный мальчик, – сказала Полина. – Я и не знала, что ясли так близко.

Бет перевернула страницу.

– Как раз напротив.

Полина бросила взгляд на дверь…

«Нет, только не это!»

Он стоял там: высокий, стройный, безупречно элегантный, как всегда, но его лицо… Оно было белее бумаги. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять: он на грани срыва.

– Мне пора, мои милые. Бет вам дочитает.

Дети захныкали, цепляясь за ее юбки:

– Вы к нам еще придете, мисс Симмз?

– Боюсь, что нет. Завтра вечером я уезжаю. У меня есть сестра, которая скучает по мне, как и я по ней. – Она робко улыбнулась Гриффину. – Может, его светлость к вам как-нибудь заглянет.

Из ясельного отделения опять донесся крик, и Гриффин болезненно скривился.

– Да, понимаю, – торопливо накинув на плечи шаль и подхватив чепец, проговорила Полина. – Мы уже уходим.

Она еле поспевала за ним.

До главных ворот оставалось всего несколько ярдов, когда Гриффин вдруг резко повернул к боковой калитке, выходящей в переулок, не в силах вновь оказаться в том месте, где женщина сунула ему в руки младенца.

Полина бросилась следом.

– Грифф, подождите! Не бросайте меня здесь одну.