Женевьева молчала, по-прежнему прижимаясь к нему.

– Но не было и речи о том, чтобы Кассандра ушла от мужа ко мне. Она могла презирать Винсента, но ее вполне устраивало положение в обществе, которое он ей обеспечивал. А я со своим месячным содержанием ничего не мог бы ей дать. Мне в то время было двадцать девять лет, и я не был готов взвалить на себя такое бремя, как жена и ребенок, зачатый по пьяной неосторожности. И мы с Кассандрой решили, что она немедленно ляжет в постель с Винсентом, а потом скажет ему о ребенке, и они с мужем вместе буду его растить. В то время это казалось наилучшим решением. Кассандра родила девочку, и ее назвали Эммалиной. От сплетников я слышал, что Винсент, который поначалу хотел мальчика, обожал свою дочку. Больше всего этому удивлялась Кассандра, которая находила материнство скучным и утомительным, хотя никогда сама не занималась ребенком – Винсент нанял для Эммалины самых лучших нянек.

– Ты ездил посмотреть на нее?

Хейдон покачал головой:

– Наш роман с Кассандрой закончился, а после всех трудностей с беременностью и родами она не хотела меня видеть. Она долго не могла зачать и уже решила, что бесплодна, а когда оказалось, что это не так, была очень разочарована.

– Неужели ты не хотел увидеть дочь? – недоумевала Женевьева. Хейдон продемонстрировал редкое сочувствие к детям, он рисковал жизнью ради Джека и Шарлотты, так почему же он не хотел видеть собственного ребенка?

Хейдон снова вздохнул:

– Все очень просто. Я не чувствовал связи с дочерью. Она была плодом кратковременной страсти. Мы с Кассандрой прервали наши отношения. И должен сказать, что я с облегчением избавился от нее. Я не встречал Кассандру, когда она носила ребенка, потому что она избегала в это время общества. Когда же появилась Эммалина, я был рад услышать, что девочка родилась здоровой. К тому же я был уверен, что Кассандра и Винсент будут о ней заботиться и что все в ее жизни сложится удачно. Я не чувствовал прав на нее, поэтому считал, что Винсент ее отец. Он ее любил, а она его обожала. – Хейдон немного помолчал и, нахмурившись, добавил: – К сожалению, это и стало проблемой.

– Почему?

– После рождения Эммалины Кассандра продолжала предаваться любовным утехам, но выбор любовников стал ограниченным. Она располнела и сделалась еще более капризной и злобной. Винсент совсем перестал ею интересоваться и позволял ей делать все, что ей хотелось. В конце концов Кассандра пристрастилась к спиртному и начала оплакивать ушедшую молодость. Они с Винсентом все чаще ссорились, и однажды, напившись, она заявила мужу, что отец девочки не он, а я.

Женевьева с дрожью в голосе пробормотала:

– Ведь для него это был ужасный удар…

– Да, конечно, – согласился Хейдон. – Но это его не оправдывает. Увы, после этого он охладел к Эммалине и отказался иметь с ней дело. Разумеется, она оставалась в его доме, но он ясно дал девочке понять, что больше ее не любит. – Немного помолчав, Хейдон с горечью добавил: – Но ведь малышке в это время было пять лет…

Хейдон снова умолк, на сей раз надолго. Когда же он продолжил свой рассказ, в голосе его звучали злоба и отчаяние. Казалось, он был готов вскочить с кровати и драться, драться все равно с кем.

– Долгое время их секрет не выходил за пределы поместья. Я уже несколько лет не посещал их приемы, поэтому понятия не имел о том, что Винсент знает обо всем. Но до меня стали доходить слухи, что Винсент заметно увеличил свое состояние и что они с Кассандрой живут отдельно. Об Эммалине не упоминалось. Это было странно, потому что совсем недавно все только и говорили о том, что Винсент очень любит свою дочь. Однако я не очень волновался, так как по-прежнему развлекался и сорил деньгами, чем очень раздражал своего брата.

А потом Кассандра неожиданно умерла. Говорили, что она неудачно сделала аборт, но официальное объяснение было таково: от неизвестной болезни. Я был на похоронах. Полагаю, я чувствовал себя обязанным отдать последний долг Кассандре, потому что когда-то мы с ней были любовниками. И еще мне очень хотелось посмотреть, как поживает крошка Эммалина. Мне хотелось убедиться, что у нее все хорошо.

Но как только я увидел девочку, я понял: что-то не так. Эммалина была красивая тоненькая блондиночка с темными глазами – как и ее мать. Но если Кассандра была уверенная в себе хохотушка, то ее дочь была слишком уж тихая и не уверенная в себе. Конечно, у нее умерла мать, и нельзя было ожидать от нее веселья, но когда Винсент прорычал, чтобы она села в угол и никому не попадалась на глаза, всем стало очевидно: он терпеть не может малышку. Более того, было явно, что она боялась его до ужаса. И тогда я понял, что он все знает. Да, он знал и наказывал девочку за поведение ее матери. Как будто малышка была в чем-то виновата.

Женевьеве было очень жаль маленькую Эммалину.

– И что ты сделал?

Хейдон поморщился.

– Ушел с похорон и несколько недель пил. Я чувствовал свою беспомощность, а пьянство помогало забыть о моей неблаговидной роли. Но я ведь не мог ворваться в дом к Винсенту и потребовать, чтобы он отдал мне мою дочь, о которой я ни разу не вспомнил за восемь лет. А если бы он и согласился, то что я мог бы ей дать? Все бы узнали, что она незаконнорожденная, и малышка стала бы отверженной. В то время мне хватало денег на развлечения, но я ничего не знал о том, как воспитывать детей. И Эммалина оказалась в ловушке. Она была узницей Винсента, а я ничего не мог с этим поделать.

Женевьева молчала, и Хейдон рассудил ее молчание как осуждение. Он знал, что она на его месте сумела бы спасти Эммалину.

– Пока я пьянствовал, мой брат умер. Бедный Эдвард, который, сколько я помню, не болел ни дня в своей жизни, весь день просидел за письменным столом, а потом встал и рухнул на пол. Он всю жизнь работал и не нашел времени поухаживать за женщиной и жениться, так что у него не было наследников. И неожиданно я оказался в роли маркиза Редмонда со всеми обязанностями, которые накладывал на меня титул. Должен сказать, для родственников это был неприятный сюрприз, они были убеждены, что я промотаю все, что создано трудами отца и брата. Несколько кузенов сообщили мне, что они были бы лучшими кандидатами на роль маркиза.

Теперь, получив деньги и титул, я стал более рассудительным и решил, что не могу оставлять Эммалину на милость Винсента. Я поехал к нему и предложил забрать ее у него. Он сказал, что не намерен отдавать ту, которую все считают его дочерью. Если он так поступит, это будет публичным заявлением, что он рогоносец и отдает ублюдка своей жены ее любовнику. Он сказал, что презирает меня и Эммалину и что теперь мне придется жить с сознанием своей вины.

Я с ним долго спорил. Я даже предложил ему деньги в обмен на Эммалину. Он только засмеялся. Деньги ему были не нужны. Он хотел мести. Хотел наказать меня за то, что я спал с его женой и сделал ребенка, которого он пять лет считал своим. Он хотел, чтобы я страдал от мысли, что моя дочь приговорена к несчастной жизни под его крышей, а я ничего не могу с этим поделать. Наконец я понял, что ничто мне не поможет. У меня были деньги и титул, но у меня не имелось законных прав на мою дочь. Я не мог доказать, что она моя. Смирившись, я покинул поместье Винсента.

– Эммалина знала, что ты приезжал?

– Когда я вышел из кабинета Винсента, я успел заметить, что она смотрит на меня, спрятавшись за перилами лестницы. Никогда не забуду, какая она была маленькая и потерянная. Она казалась хрупкой… как птичка. И я понял: ей сказали, что я ее отец и что я бросил ее. Я хотел ей сказать, что все будет хорошо, но прежде чем я заговорил, из комнаты выскочил Винсент и приказал мне убираться из его дома. Я чувствовал себя совершенно беспомощным. И я решил: что бы я сейчас ни сказал, чтобы ни сделал, Эммалине от этого будет только хуже. Поэтому я и ушел.

Хейдон умолк, из горла его вырвался стон.

– На следующий день она убила себя, – прошептал он. – Встала на рассвете, отплыла на лодочке на середину великолепного пруда… и прыгнула в воду. Это увидел садовник, который только что пришел на работу. Он подбежал к берегу, нырнул за ней, но вода в пруду была темная, и он ее не нашел. – Хейдон судорожно сглотнул. – Ее вытащили через несколько часов. На ней были ночная рубашка и плащ Винсента. Видишь ли, ей требовался плащ с глубокими карманами, чтобы набить их камнями. Она решила, что обязательно должна утонуть.

Внезапно приподнявшись, Женевьева заглянула Хейдону в глаза.

– Я считаю, что ты не виноват, – решительно заявила она. – Ты ничего не мог сделать.

– Ты сама в это не веришь, и я тоже. Я не должен был ее там оставлять. Я должен был схватить ее, посадить в карету и увезти с собой. Я должен был сказать Винсенту, что убью его, если он попытается отнять ее у меня. Я должен был прижать ее к себе и сказать, что теперь никто не обидит ее. Я должен был сделать хоть что-нибудь! А я вместо этого забрался в карету и укатил. Из-за моей тупости и бездействия моя девочка прыгнула в черный пруд и утонула. – Он закончил с мукой в глазах: – Я мог ее спасти, Женевьева. Я мог бы взять ее к себе и никого к ней не подпускать. Но я уехал, и из-за этого она утопилась.

– Ты же не знал, что так случится, – возразила Женевьева. – Хейдон, даже если бы ты забрал ее с собой, Винсент не оставил бы ее у тебя. Он мог бы обратиться к властям, и у тебя отобрали бы девочку. Ведь у тебя не было на нее законных прав. Оставляя ее у Винсента, ты был уверен, что у тебя нет другого выхода.

– У тебя не было законных прав на Джейми, Аннабелл, Саймона и других детей, но ты сумела спасти их, потому что хотела за них бороться, – возразил Хейдон.

Женевьева покачала головой:

– Ты ошибаешься. У меня есть законные права на Джейми, потому что он мой брат…

– Ты не смогла бы это доказать.

– Может, и не могла бы, но все признали, что это правда.

– У тебя не было прав на остальных детей.

– Это совсем другое дело, Хейдон.

– Черт возьми, почему другое?!

– Другое, потому что никто, кроме меня, их брать не хотел, – пояснила Женевьева. – Как ты не понимаешь, Хейдон? Ты не мог забрать Эммалину, потому что Винсент не хотел ее отдавать. Если бы у тебя было больше времени, ты, возможно, нашел бы способ его переубедить. Ты мог бы как-нибудь заставить его отдать девочку. Но у тебя не было времени.

Хейдон отвернулся и уставился в стену.

– Откуда ты мог знать, до какого отчаяния она дошла? – продолжала Женевьева. – Ты даже с ней не разговаривал. А если бы ты знал, что происходило у нее в душе, то ты сделал бы все возможное, чтобы отобрать ее у Винсента.

Хейдон со стоном закрыл глаза.

– Кода я в первый раз тебя увидела, ты был избит почти до бесчувствия. Тебя избили за то, что ты попытался спасти Джека. Ты был не в том состоянии, чтобы драться, но все-таки вступился за мальчика. А ведь не имел никаких обязательств по отношению к Джеку. Он был просто юный воришка, до которого никому не было дела. Но ты не захотел стоять в стороне и смотреть, как над ним издеваются, хотя понимал, что тебя будут бить и, возможно, убьют. А Шарлотта? Когда ее посадили в тюрьму, ты пошел к коменданту Томсону и потребовал, чтобы ее освободили. Ты понимал, что в тюрьме тебя могут узнать, если не по лицу, то по голосу или манерам. Если бы тебя разоблачили, тебя бы схватили и повесили. Но тебя не остановила даже угроза казни. Хейдон, ты бы погиб за девочку, которую знал не больше двух недель.

– Я заботился о Шарлотте, – прохрипел он.

– Я знаю. – Женевьева положила руку ему на плечо. – Хейдон, ты был готов пожертвовать собой, потому что чувствовал: она не сможет выдержать тяготы тюремной жизни. Я знаю, что ты заботился об Эммалине. Если бы у тебя было время, ты бы нашел способ ей помочь. Ты винишь себя за то, что не заботился о ней годами, но пока ты не увидел ее на похоронах, ты был уверен, что она счастлива. А как только понял, что это не так, попытался ей помочь. В тот день тебе не удалось вызволить ее из лап Винсента, но ты бы это сделал, если бы появилась возможность. Тебе просто не хватило времени.

Он по-прежнему лежал, уставившись в стену. Неужели в словах Женевьевы есть хоть крупица правды? Он не решался в это поверить. Но ведь она не покинула его… Она лежала рядом и старалась утешить.

Он вдруг повернулся к ней и рывком усадил себе на грудь. Он больше не хотел думать об Эммалине, Кассандре и прочих несчастьях. Возможно, его скоро схватят, поэтому сейчас следовало сказать то, что он хотел сказать. Следовало сказать самое главное. Взяв ее лицо в ладони, он взглянул ей в глаза и проговорил:

– Женевьева, что бы со мной ни случилось, ты должна знать, что я…

Хейдон умолк, подыскивая нужные слова. Все те сентиментальные фразы, которые он говорил женщинам, сейчас совершенно не подходили, потому что не могли выразить чувства, которые он испытывал к Женевьеве. Послезавтра он ее оставит, а что будет потом, он не знал. Возможно, его поймают. А может, он до конца жизни будет скрываться от закона. Может, он никогда больше не увидит Женевьеву. Чувствуя, что сердце его разрывается от боли, он прошептал: