— И все же ты предпочитаешь к этому вернуться? Хотя стоит тебе только поманить пальчиком, и граф Эсмонд будет твоим.

— Я сильно сомневаюсь в том, что месье прибежит, стоит женщине его поманить. Подозреваю, что все как раз наоборот. Он делает только то, что захочет.

Лейла встала и принялась снова паковать чемоданы. Уже через час, несмотря на нескончаемые уговоры Фионы, все вещи были уложены, а еще через час наемный экипаж увозил Лейлу из Норбури-Хауса в Лондон.

Уже к полудню она была дома. Сменив дорожный костюм на домашнее платье, Лейла надела рабочий халат и направилась в студию. И только там и тогда она осознала, в каком смятении пребывала ее душа с того момента, как она увидела Эсмонда на балу в доме Норбури.

К счастью, Лейле не надо было ломать голову, чем ей сейчас заняться. Перед тем как уехать из Лондона, она поставила перед мольбертом кое-какие предметы, намереваясь написать натюрморт. Они так и стояли, потому что слугам было строго-настрого велено не убирать в студии, если только им этого не прикажут.

Нагромождение бутылок, кувшинов и стаканов на первый взгляд казалось беспорядочным, а на самом деле это была довольно оригинальная художественная композиция. Надо было лишь смотреть, полностью сконцентрироваться и писать то, что видишь.

Лейла сконцентрировалась, смешала на палитре краски и сделала набросок… лица.

Не веря своим глазам, Лейла уставилась на холст. Это было лицо человека, от которого она сбежала.

С бьющимся сердцем Лейла соскребла краску мастихином и начала работу заново. Она снова сконцентрировала внимание на предметах, но под ее кистью снова появилось то же лицо.

Лейла знала, в чем причина. Лицо Эсмонда преследовало ее, потому что он был загадкой. Она умела — интуитивно — читать по многим лицам. Но только не по его.

Эта загадка мучила Лейлу еще в Париже. В течение десяти месяцев она не видела Эсмонда и отказывалась даже думать о нем. Но после десяти минут, проведенных в его обществе в Норбури-Хаусе, Лейла опять начала теряться в догадках. Она не могла понять, что именно он делает и как он это делает — говорили ли правду его глаза или они лгали, был ли чувственный изгиб его губ реальностью или просто иллюзией.

Эсмонд застал ее врасплох. Он понимал, что она чувствует, и ему это не нравилось. Лейла видела, что граф сердится — всего на секунду в глубине этих бездонных синих глаз вспыхнула злая искра и тут же исчезла. Эсмонд уличил Лейлу в том, что она попыталась заглянуть под маску, которой он прикрывался, и это ему тоже не понравилось. И вот теперь этот господин заставил ее уехать и сделал это одними глазами… одним лишь взглядом, но таким жгучим, что Лейла, словно обожженная, отступила.

Но где-то в глубине души, в самом темном ее уголке, Лейла хотела, чтобы этот взгляд снова ее обжег.

Возможно, именно этот темный уголок ее души, а вовсе не ее артистические наклонности влекли Лейлу к Эсмонду. Ведь она могла уйти в любую минуту, могла небрежно поздороваться и отвернуться, однако она этого не сделала. Не смогла. Хотела и… не хотела.

И сейчас, когда Эсмонд находился в сотнях миль от нее, Лейла не могла вытеснить его из своей головы даже работой. Он был внутри этой работы, и у Лейлы не было сил его прогнать.

У нее начало стучать в висках. Отбросив кисть, Лейла швырнула палитру о холст, сбив на пол краски и растворители. Слезы бессильной ярости потекли по ее щекам, и она начала метаться по студии, сбрасывая на пол все, что попадалось ей на пути. Лейла едва соображала, что делает, но ей было все равно. Она хотела только одного — крушить все вокруг.

— Черт побери, дорогая, твои крики, наверное, слышны на том конце города, — вдруг услышала она за спиной удивленный голос мужа.

Лейла резко обернулась. Фрэнсис стоял на пороге, держась руками за голову. Его волосы были спутаны, он был небрит.

— Ты мешаешь мне спать.

— Мне наплевать, спишь ты или нет, — со слезами в голосе крикнула Лейла. — Мне на все наплевать, а особенно на тебя.

— Подходящее же ты выбрала время для одной из своих истерик. И вообще, какого черта ты делаешь дома? Ты собиралась пробыть в Норбури-Хаусе всю неделю. Ты вернулась домой только для того, чтобы устроить скандал?

Фрэнсис вошел в студию и огляделся.

— Судя по тому, какой здесь раскардаш, сегодня у тебя один из самых удачных дней.

Прижав руку к бешено стучащему сердцу, Лейла в недоумении посмотрела на погром. Господи, у нее снова был приступ истерии.

Лейла увидела, что Фрэнсис собирается поднять мольберт.

— Не трогай! — почти взвизгнула она. — И убирайся отсюда!

— Значит, так обстоят дела? — Боумонт внимательно посмотрел на жену. — Сохнешь по красавчику графу? — Фрэнсис отбросил мольберт. — Может, думаешь вернуться в Париж и стать одним из мотыльков, которые вьются вокруг него?

Головная боль понемногу проходила, но злость и подавленность остались.

— Уходи. Оставь меня в покое, — процедила Лейла сквозь зубы.

— Боюсь, Эсмонд не справится с темпераментной художницей. И еще неизвестно, как он отнесется к истерикам мадам? И каким образом он будет тебя успокаивать? Трудно предугадать — он человек непростой. Может быть, будет тебя бить? Тебе это понравится, любовь моя? Знаешь, все может быть. Некоторым женщинам это нравится.

— Прекрати сейчас же. Оставь меня в покое. Делись своими бреднями со своими шлюхами.

— Когда-то ты была одной из моих шлюх. — Боумонт оглядел Лейлу с головы до ног. — Разве ты забыла? А вот я помню. Ты была такая молодая, такая свежая и так старалась мне угодить. А когда избавилась от своей девичьей застенчивости, стала просто ненасытной. Но этого и следовало ожидать, не так ли? Яблоко от яблони недалеко падает. Я имею в виду твоего папашу.

Лейла похолодела. Еще ни разу с тех пор, когда Фрэнсис впервые рассказал ей о темных делах отца, он так откровенно не говорил о нем.

— Я вижу, тебя это шокирует. — Боумонт ухмыльнулся. — Какой же я был дурак, что не подумал об этом раньше. Но в Париже было так мало поставлено на карту. Какое дело французам до того, кем был твой папаша и чем он занимался? А вот англичане… англичане —другое дело, не правда ли?

— Ах ты, ублюдок.

— Не надо было заставлять меня ревновать, Лейла. Тебе не следовало рисовать лицо человека, которого ты не видела уже почти год. Или видела? Может, ты встречалась с ним тайком? Он тоже был в доме у Норбури? Почему бы тебе не рассказать об этом? Впрочем, мне не составит труда самому все узнать. Так он был там? — возмущенно спросил Фрэнсис.

— Да, был, — отрезала Лейла. — И я уехала. К черту твои отвратительные подозрения! А если твоим вывернутым мозгам этого мало, расспроси своих друзей — спроси кого угодно. Граф только что приехал в Англию.

— А каким же образом он попал в Норбури-Хаус, ты мне можешь объяснить?

— Откуда мне знать? Пригласили, наверное. Почему бы и нет? Он в родстве по крайней мере с половиной аристократов. Во всяком случае, во Франции.

— Бьюсь об заклад, что его пригласила Фиона. Как всегда сводничает.

— Как ты смеешь…

— О! Я знаю, что у нее на уме. Эта волчица хочет помочь тебе сделать из меня рогоносца.

— Рогоносца? — с горечью отозвалась Лейла. — А как называется то, что ты сделал из меня? Как называют жену? А может быть, титул «жена» в таких обстоятельствах уже сам по себе шутка?

— А кем бы ты хотела быть? Может, ты желаешь развестись со мной? — Фрэнсис рассмеялся. — Даже если бы ты могла себе это позволить, тебе бы это не понравилось/Впрочем, почему бы нет? Скандал мог бы очень помочь твоей карьере.

— Моей карьере пришел бы конец, и ты это отлично понимаешь, мерзавец.

— Не думай, что я не устрою скандал, если ты попытаешься мне изменить. — Отшвырнув ногой холст, Фрэнсис подошел к Лейле. — А еще не надейся, что я не заставлю тебя расплатиться со мной наедине. Догадываешься, чем тебе придется расплачиваться, драгоценная моя?

Боумонт стоял почти рядом. Лейлу захлестывало отвращение, но она не отступила. Если ему хотя бы на мгновение покажется, что она сомневается в собственных силах и воле, он тоже в них засомневается. Гордо подняв голову, Лейла окинула Фрэнсиса ледяным взглядом.

— Ты больше его никогда не увидишь, — сказал Боумонт. — И Фиону — тоже.

— Ты не смеешь приказывать мне, кого я могу видеть, а кого — нет, — отрезала Лейла.

— Черта с два! Я буду говорить все, что захочу… а ты будешь мне повиноваться.

— Да пошел ты к дьяволу! Не смей мне указывать. Я не стану подчиняться блудливому хаму!

— Прикуси свой ядовитый язык, лицемерка! Я позволял тебе делать то, что ты хочешь, смирился с тем, что ты перестала пускать меня в свою постель — и вот награда! Ты улизнула в Норбури-Хаус, чтобы обвить ногами этого…

— Заткни свой вонючий рот! — Глаза Лейлы наполнились горячими слезами. — Убирайся! Почему бы тебе не упиться до чертиков? Тебе же так нравится этот яд. Хоть бы ты отравился своими наркотиками! И когда только ты отстанешь от меня!

— Проклятие! Если бы у меня не раскалывалась голова, я бы… — Фрэнсис поднял руку. Он был настолько взбешен, что готов был ударить Лейлу. Она знала это, но не дрогнула.

Боумонт посмотрел на свою руку и криво улыбнулся.

— Но не могу же я задушить тебя. Ведь я тебя обожаю. — Он пощекотал Лейлу под подбородком. — Капризная шлюшка. Поговорим об этом потом, когда ты успокоишься. Ты ведь не войдешь ко мне в комнату и не ударишь меня по голове каким-нибудь тупым предметом, а, любовь моя? Помни, мы не во Франции. Английские судьи не так снисходительны к женщинам. Они многих перевешали — а среди них было Не мало хорошеньких.

Лейла не ответила, она смотрела в пол, дожидаясь, пока Фрэнсис выйдет из студии.

Она так и стояла, пока его шаги не стихли в конце коридора. Услышав, что дверь в комнату мужа захлопнулась, Лейла устало опустилась на софу.

Она его не боится, уверяла себя Лейла. Любой скандал, который закатывал ей Боумонт, задевал и его. Он это поймет, когда придет в себя после попойки. Если сумеет оправиться.

За те десять месяцев, что они прожили в Лондоне, Фрэнсису становилось все хуже. Были дни, когда он не вставал с постели до самого вечера. Чтобы спать, он принимал опиум, а когда просыпался, снова его принимал, чтобы снять головную боль.

Ему все время нужно было что-нибудь — выпивка или опиум, чтобы притупить беспокойство, или раздражительность, или головную боль, а еще — чтобы поддерживать это безумное существование, которое он называл жизнью.

Не надо было ссориться с ним. Фрэнсис и без того болен.

Лейла встала и подняла ненавистный мольберт. Зачем только она закатила истерику. Все случилось только потому, что она позволила Эсмонду вывести ее из душевного равновесия. Она выставила себя дурой, сбежав из дома Норбури, и вдобавок наболтала Фионе какую-то чушь про гипноз, прости Господи!

— Я скоро стану такой же ненормальной, как Фрэнсис. Только оттого, что живу с ним в одном доме.

Из дальнего конца коридора донесся грохот и треск.

— Все правильно, несчастный пьяница. Переворачивай и круши мебель. Кидайся вещами. Может, это происходит оттого, что ты живешь со мной?

Лейла поправила мольберт, поставила на него холст, достала из шкафа новый набор красок, собрала по разным углам студии разбросанные кисти и решительно принялась за работу.

Ее голову — если не сердце — прочистила недавняя буря, и ей в конце концов удалось стереть даже следы изображения графа Эсмонда.

Работая, Лейла размышляла о том, что все-таки может уйти от Фрэнсиса. Она могла бы уехать из Англии и изменить имя, как уже сделала однажды. А художницей она может быть где угодно. Ей всего двадцать семь. Еще не поздно начать все сначала. Но она подумает об этом потом, когда немного успокоится и поговорит с Эндрю Эриаром. Он уже не был ее опекуном, но оставался поверенным. Эндрю даст совет и поможет.

Поскольку руки и голова Лейлы были заняты, она не заметила, как пролетело время. Лейла взглянула на часы, лишь когда закончила картину и стала мыть кисти. Оказалось, она работала много часов и, слава Богу, никто ей не мешал. Но почему до сих пор не принесли чай, черт возьми!

Лейла уже собиралась дернуть за шнур звонка, когда в студию вошла миссис Демптон со стопкой постельного белья. Служанка оглядела беспорядок в студии и неодобрительно поджала губы.

Лейла сделала вид, что ничего не заметила. Они с Фрэнсисом, очевидно, не были идеальными хозяевами. В течение десяти месяцев у них трижды менялся весь штат слуг, которые почему-то каждый раз были недовольны Лейлой.

— Когда будет готов чай?

— Через минуту, мэм. Я просто надеялась сначала сменить постельное белье у мистера Боумонта, но дверь в его комнату все еще закрыта.

Миссис Демптон знала, что в таких случаях стучать опасно. Когда дверь в комнату Фрэнсиса была заперта, его ни в коем случае нельзя было беспокоить, разве что в доме начался бы пожар. Сегодня миссис Демптон наверняка слышала, что произошло, когда жена хозяина потревожила его сон.