— Он оказался умнее полицейских, — добавила миссис Харлоу.

— Теперь припоминаю, — сказал мистер Долланд. — Это был Саймон Пэрриваль. Его усыновили ещё ребёнком. Он застрелил своего брата. Кажется, замешана женщина. Ревность и всё такое.

— Я знаю, что вы храните газетные вырезки, мистер Долланд. Нет ли у вас чего об этом деле?

— О, это только статьи о театре, — сказала миссис Харлоу. — Такая-то пьеса, такой-то актёр или актриса. Я права, мистер Долланд?

— Да. Я храню такие вырезки. А что вы хотите узнать об этом деле, мисс Розетта?

— О… мне просто было интересно узнать, храните вы вырезки или нет, вот и всё. Я знаю, что у нас был альбом. Понимаете, это произошло перед тем, как мы уехали… — Голос мой стал почти не слышен.

Мистер Долланд и миссис Харлоу удивлённо посмотрели друг на друга.

— О, я думаю, что с этим уже покончено, — сказала миссис Харлоу, словно успокаивая ребёнка.

— Полиция никогда не закрывает дело, пока не схватит убийцу и не накажет его по заслугам, — заметил мистер Долланд. — Они хранят всё в своих папках, как они сами говорят. В один прекрасный день они поймают его. Где-нибудь он просчитается, сделает неверный шаг. Всего только один такой шаг, и потом раз… они схватят его.

— А ещё говорят, — вставила миссис Харлоу, — что убийцы всегда возвращаются на место преступления. И однажды Саймон сделает это. Можно голову дать на отсечение.

«Вернётся ли он когда-нибудь?» — размышляла я.

Что я могу сделать? У меня только была идея доказать его невиновность, тогда он сможет без страха вернуться домой. Он снова испытает, что такое свобода, и, может, мы будем вместе.


* * *


Прошло несколько недель. После стольких дней, проведённых в постоянном страхе, моя нынешняя размеренная, спокойная жизнь, казалось, будет длиться вечно.

Тётушка Мод пыталась заинтересовать меня домашними делами, всем, что она считала нужным знать хорошей девушке. Она была твёрдо убеждена, что просто обязана сделать то, что не сделали мои родители: подготовить меня к замужеству. Я должна была научиться обращаться с прислугой. Мои манеры в отношениях с ними оставляли желать лучшего. Разумеется, было необходимо проявлять к ним определённое дружелюбие, но всё же следовало держаться поодаль. Я вела себя с ними слишком фамильярно, что вызывало с их стороны такое же отношение ко мне. Она не могла винить в этом их. Моё поведение должно было сочетать в себе незаметную снисходительность и дружелюбие без фамильярности, чтобы не нарушалась схема отношений хозяева — прислуга. Тётя не считала меня виновной в моём незнании. Другие несли за это ответственность. Теперь, когда есть она, мне следует прекратить недостойное поведение. Я должна прислушиваться, как она, тётушка Мод, отдаёт распоряжения на кухне. Мне необходимо улучшить свои успехи в рукоделии и обязательно уделять больше внимания игре на фортепиано. Она даже намекала, что неплохо бы пригласить учителя музыки. Тётушка пообещала, что в скором времени к нам в дом начнут приходить интересные люди.

Я написала Фелисити:

«Умоляю тебя. Мне необходимо уехать отсюда. Не могла бы ты пригласить меня в гости… поскорее».

Незамедлительно пришёл ответ:

«Приезжай, как только сможешь. Оксфорд и семья Графтонов ждут тебя».

— Я поеду ненадолго погостить к Фелисити, — объявила я тётушке Мод.

Она хитровато улыбнулась. У Фелисити я познакомлюсь с молодыми людьми как раз подходящего круга. Не важно, где начнёт работать задуманный ею план. Её операция с таким же успехом может начаться в Оксфорде, как и в Блумзбери.


* * *


Было просто замечательно очутиться снова в Оксфорде. Я не очень хорошо знала Оксфорд, но мне всегда нравился этот город — самый романтичный из городов, расположившийся на слиянии Темзы и Червела. Его башни и шпили, устремлённые в небо, безразлично взирали на обыденный мир. Мне там очень нравилось, а самое главное, что я буду с Фелисити.

Дом Графтонов находился неподалёку от Брод-стрит, ближе к колледжам Бэлиол, Тринити и Эксетер. И не так далеко от того места, где мученики Ридли и Латимер были сожжены за свои религиозные взгляды. Всё вокруг было отмечено печатью старины. Наконец-то я избавилась от тётушки Мод с её «правильностью» и от постоянной опеки домочадцев.

С Фелисити всё было по-другому. Она понимала меня лучше других. Фелисити догадывалась, что я скрываю нечто такое, о чём никак не решаюсь рассказать. Она не торопила меня, полагая, что я сама как-нибудь ей откроюсь.

Джеймс был чрезвычайно тактичен и радушен. Дети — само очарование. Джемми оказался довольно разговорчивым малышом. Он показывал мне свои книжки с красивыми картинками и с особой гордостью продемонстрировал котёнка и поезд. Флора некоторое время подозрительно разглядывала меня, но всё-таки пришла к выводу, что я вполне безвредна, и согласилась посидеть у меня на коленях.

На следующий день Фелисити сказала:

— Как только я узнала о твоём приезде, тут же написала Лукасу Лоримеру. Мол, было бы восхитительно, если бы ты смог приехать к нам, поскольку, вероятно, вам есть о чём поговорить.

— Он согласился?

— Ещё не знаю. Когда мы с ним виделись, он совершенно не хотел рассказывать о своих приключениях. Может, он боится, что это причинит ему боль?

— Мне бы очень хотелось его увидеть.

— Я знаю. Поэтому и пригласила его.

Весь день я вспоминала остров, где он выглядывал парус, галеру корсаров и тот момент, когда они, казалось, колебались, стоит ли его брать на борт. После этого я его почти не видела.

Что же с ним произошло? Как ему удалось спастись, когда нас с Саймоном продали в рабство? И всё же ему… покалеченному… удалось избавиться от своих тюремщиков, а нам нет.

Мне очень о многом хотелось его расспросить.

На следующее утро, когда мы сидели за завтраком, принесли почту. Фелисити схватила письмо, надорвала конверт, прочитала, улыбнулась и посмотрела на меня.

— Это от Лукаса, — сказала она. — Он завтра приедет. Я так рада. Я знала, что ему захочется приехать. Ну как, ты довольна, Розетта?

— Да. Я просто в восторге.

Она обеспокоенно взглянула на меня.

— Возможно, эта встреча расстроит тебя…

— Не знаю. Теперь-то мы в безопасности.

— Да, но что вы пережили! И всё же, я уверена, что для вас это лучше: встретиться и открыто обо всём поговорить. Не следует держать такое в себе.

— Я не могу дождаться, когда увижу его.

Фелисити распорядилась приготовить экипаж. Мы с ней хотели вместе с Джеймсом отправиться на станцию встречать Лукаса. Но Джеймс сказал, что лучше нам остаться дома и ждать их здесь.

Увидев Лукаса, я была потрясена. Конечно, я видела его и в более худшем состоянии, на острове, например. Или когда мы затаскивали его в шлюпку. Но теперь я сравнивала Лукаса с тем, каким знала раньше, ещё до кораблекрушения. Под глазами лежали тени, циничный блеск в глазах сменился выражением беспомощности. Он сильно исхудал и побледнел, что делало его похожим на бесплотный дух. Исчезло былое снисходительное изумление, с которым он взирал на окружающий мир. У него был вид человека замученного, лишившегося иллюзий.

Наша встреча была очень эмоциональной. Выражение его лица изменилось, когда он увидел меня. Он улыбнулся и направился ко мне, опираясь на тросточку. Затем пожал руку и не выпускал её некоторое время, напряжённо глядя мне в глаза.

— Розетта, — губы его слегка дрогнули. Очевидно, эмоции, которые охватили его, заставили и выглядеть по-другому… беззащитным, что ли? Никогда не видела его таким. Я поняла, что он, как и я, вспоминает о пережитом.

— О Лукас. Как хорошо, что тебе удалось вернуться домой.

Ненадолго воцарилась тишина, пока мы, не отрываясь, смотрели друг на друга, словно не веря, что мы существа из реального мира.

Фелисити тихо сказала:

— Я понимаю, что вам надо о многом поговорить. Но сначала… я покажу Лукасу его комнату. Хорошо?


* * *


Она была права. Нам многое нужно было сказать друг другу. Первый вечер прошёл несколько напряжённо. Джеймс и Фелисити были превосходными хозяевами. Легко и умно они заполняли неловкие паузы во время разговора.

Фелисити проявляла необыкновенный такт. Она понимала, что есть вещи, о которых мы захотим поговорить наедине, но пока ещё к этому не готовы. На следующий день Джеймс отправился в колледж, а Фелисити объявила нам, что у неё назначена встреча, на которой ей необходимо присутствовать.

— Очень прошу извинить меня, — оправдывалась она. — Мне придётся оставить вас одних. Так что не давайте друг другу скучать.

В саду было очень миленькое местечко, обнесённое оградой из красных кирпичей, с небольшим прудом в центре. Маленький потайной сад внутри большого, и я предложила Лукасу взглянуть на них.

На дворе стоял прекрасный день, в меру тёплый, и мы, не торопясь, отправились на прогулку. За стенами сада воздух был неподвижен. Создавалось впечатление, что мы очутились в прошлом веке.

— Давай присядем здесь, — предложила я. — Пруд такой красивый, всё здесь дышит спокойствием.

— Да, — согласился он. — Это самое важное.

— Не кажется ли тебе, что это сон?

— Нет, — резко ответил он. — Чистая реальность. У меня есть об этом постоянное напоминание. Вот он я… такой.

— Прости. Мы не знали, как нужно было соединить сломанные кости… и у нас ничего не было под рукой.

— Моя дорогая девочка, — сказал он чуть ли не злобно, — тебя я не виню, только жизнь… судьбу… называй это как хочешь. Понимаешь, остаток жизни мне придётся провести вот таким.

— Но, по крайней мере, ты здесь… живой.

Он передёрнул плечами.

— Ты думаешь, что это повод для великой радости?

— В любом случае это радость. У тебя есть друзья, семья. Ты хромаешь, и я знаю, что временами ты страдаешь от приступов боли, но с тобой могло случиться и более страшное.

— Твои упрёки справедливы. Я эгоистичен, раздражителен и неблагодарен.

— О нет, нет. Как ты думаешь, можно ли что-нибудь сделать?

— Что?

— Ну, сейчас очень много хороших докторов. Сделано столько открытий в медицине…

— У меня была сломана кость. Вовремя её не зафиксировали. Теперь уже слишком поздно что-либо делать.

— О Лукас, мне так жаль. Если бы мы могли это поправить, всё сразу изменилось бы.

— Ты и так много сделала для меня. А я просто эгоист, думающий о своих несчастьях. Мне страшно подумать, что пережила ты.

— Но мне удалось бежать. Все мои страхи позади.

Ему хотелось знать в подробностях, что произошло, и я рассказала ему о своей дружбе с Николь, как она выручила меня, дав зелье. Что зелье это дал ей главный евнух, который был её хорошим другом. Лукас ловил каждое моё слово.

— Благодарение Богу! Если бы тебе не удалось избежать встречи с пашой, ты страдала бы ещё больше, чем я. А что сталось с этим человеком… Джоном Плэйером?

Мне показалось, что возникла слишком долгая пауза. Я слышала жужжание пчелы и звонкий стрекот кузнечиков. «Будь осторожна, — напомнила я себе. — Ты можешь легко выдать его. Помни: это не только твой секрет».

Я услышала свой голос.

— Он… его продали тому же паше.

— Бедняга. Могу представить, какова его участь. Он был странным человеком. У меня было ощущение, что в нём есть что-то необычное.

— Что именно? — встревоженно спросила я.

— У меня было такое чувство, что всё было не так, как казалось. Иногда мне представлялось, что я уже видел его раньше. А потом… он словно скрывал что-то.

— Что ты имеешь в виду? Что он мог скрывать?

— Что угодно. Не имею ни малейшего представления. Просто, глядя на него, у меня создавалось такое впечатление. Он вовсе не похож на человека, который занимается скоблением палуб, разве нет? Должен заметить, он очень изобретателен.

— Думаю, мы оба можем сказать, что обязаны ему жизнью.

— Ты права. Хотелось бы мне знать, что с ним случилось.

— В садах паши работало много мужчин. А он — высокий, крепкий…

— Думаю, за него получили хорошие деньги.

Мы молчали. Я боялась говорить, чтобы не сболтнуть лишнего. Потом Лукас задумчиво произнёс:

— Как это всё-таки странно, что мы оказались на этом острове, не зная, найдут ли нас или мы погибнем от голода.

— Как тебе удалось вернуться домой, Лукас?

— О, знаешь, я хитрая птичка. — Он улыбнулся, и в тот момент снова стал прежним Лукасом. — Я просчитал свои возможности, мне был немного понятен их язык. Во время кругосветного путешествия несколько лет назад я выучил пару фраз. Просто поразительно, как помогает в таких ситуациях возможность общаться. Я предложил им денег… за нас троих. Сказал им, что очень богат. Они мне поверили, потому что знали о моих многочисленных путешествиях. Но мне не удалось уговорить их насчет тебя и Плэйера. Вы были слишком дорогим товаром. А я нет. Искалеченный, я был бесполезен.