— Тебе придется постоять на страже. Понимаешь, вдруг Джебалю захочется навестить Блэкуэлла среди ночи, проверить, выбрал ли он себе наложницу.

— Тебя могут заметить на входе или выходе.

— Мурад, мы даром теряем время.

— Мы обсуждаем вопросы жизни и смерти, Алекс, — едва не закричал Мурад.

— Я постараюсь удержать его на расстоянии! — закричала в ответ Алекс, едва не плача. — Я вовсе не собираюсь сегодня ночью переспать с ним — и если смогу, не стану этого делать!

— Все, чего он ждет, — рабыню, с которой он смог бы удовлетворить свою страсть. Или ты собираешься рассказать, кто ты на самом деле?

— Не знаю. — Она облизала пересохшие губы.

— Никому не будет дела до того, совершите вы прелюбодейство или нет. Чтобы оказаться на плахе, достаточно просто быть застигнутыми вместе… ты слышишь? — Он грубо встряхнул Алекс, не дождавшись ответа. — Они отрубят ему голову — если вообще не сожгут живьем, Алекс! А что до тебя — тебя сунут в мешок и утопят! Теперь ты понимаешь, чем рискуешь?

Она лишь покачала головой. Глаза ее лихорадочно блестели.

— Я иду к нему. Я не могу остаться здесь — даже если ты и прав. Мурад, ты волен пойти со мной, чтобы покараулить дверь и предупредить, если что. Но ты можешь и остаться. — Она отвернулась, стараясь не выдать страха.

Мурад стукнул кулаком по стене. В серебристых глазах стояли слезы.

Но уже в следующий миг раб мчался следом за ней по темным переходам.

Хотя отныне Ксавье считался гостем во дворце у паши, хозяин не забыл об охране. На страже у дверей отведенных капитану покоев постоянно находились двое вооруженных турок.

Одна из комнат служила спальней — в ней стояла украшенная чудесной резьбой кровать. На алом бархатном покрывале возвышалась целая гора разноцветных мягких подушек. Белые тонкие занавеси, свисавшие с потолка до пола, защищали спавшего от назойливых насекомых. Пол был устлан пушистыми арабскими коврами. В углах стояли низкие столики с мягкими пуфиками и кушетками. Столики ломились от изысканных вин, фруктов, сыра и сладостей.

Другая комната была точно такой же — и только вместо кровати здесь находилась низкая кушетка без спинки.

Ксавье ходил из угла в угол. Он только что выпроводил с полдюжины наложниц. Не то чтобы они не вызывали в нем желания. Просто он предпочитал иметь близость с женщинами, которых знал. В Бостоне у него осталась любимая. Он был ей верен. Именно так. Верность и воздержание.

В комнате было душно, и пришлось распахнуть окно, чтобы впустить прохладный ветер с моря. Подойдя к одному из столиков, Блэкуэлл налил себе бокал лимонаду. Он вновь и вновь вспоминал события минувшего вечера и старался угадать, сколько времени ему дадут на принятие решения. А еще он думал о загадочной мусульманке с чудесными изумрудными глазами, переодетой бедуином. Почему она не идет у него из головы? Мистика какая-то.

В коридоре послышались голоса. Ксавье насторожился. Какой-то мужчина говорил с часовыми. Боже, ну и варварское смешение наречений у них здесь! Однако накопленных за долгие годы странствий знаний во французском, испанском и итальянском языках оказалось достаточно, чтобы уловить суть беды. Господи, сейчас опять придется выпроваживать очередную наложницу!

Дверь открылась. Ксавье, скрестив на груди руки и грозно нахмурившись, собрался было выставить вон часовых, которые притащили сюда еще двух рабов: мужчину и женщину. Но вместо этого ошеломленно замер, не в силах вымолвить ни слова.

Он узнал рабыню. Она смотрела на капитана теми самыми изумрудными глазами.

Блэкуэлл был потрясен. Да, несомненно, перед ним стояла она, женщина с невольничьего рынка. Та, переодетая бедуином.

— Господин позволит нам войти? — спросил ее провожатый.

Ксавье лишь кивнул, не сводя глаз с ее лица — чудесного лица с высокими скулами и полными губами. То, что ее роскошные волосы, согласно здешней моде, были заплетены во множество дурацких тонюсеньких косичек, нисколько не умаляло этой ошеломляющей красоты. Глаза Блэкуэлла скользнули ниже — и удивленно раскрылись. Он впервые в жизни видел такое тело. Высокая пышная грудь, длинные стройные ноги, соблазнительно упругие бедра, нежная белая кожа. Лицо было под стать фигуре — необычное, невероятно прекрасное — и нежное.

Блэкуэлл почувствовал, как от желания обладать ею напряглась его плоть.

А она, раскрасневшись, потупила взор под его взглядом. Пусть всего лишь рабыня — она не перестала от этого быть женщиной, и к тому же неглупой. Его пристальный взгляд явно смутил бедняжку.

— Пожалуйста, — промолвил он. — Не бойся. Меня зовут Ксавье Блэкуэлл. — Непослушные губы никак не желали сложиться в улыбку. Ему хотелось обнять ее, ласкать ее, овладеть ею сию же минуту — дико, неистово. Но не следовало давать волю желанию. По крайней мере пока она так же не захочет, его, как он хотел ее.

Вот она подняла глаза. И взглянула на своего спутника, словно в поисках ободрения. Он заговорил вместо нее:

— Кхм… да. Вера говорит по-английски. — Раб почему-то тоже густо покраснел.

— Вера, — медленно повторил Ксавье. — Прекрасное имя для прекрасной женщины.

— Спасибо. — Она наконец-то посмотрела ему прямо в глаза.

Наложница говорила так тихо, что Блэкуэлл еле расслышал ее слова. Наверное, стеснялась своего спутника.

— Можешь нас оставить. Я не причиню ей зла. Даю слово.

Раб вежливо улыбнулся, но его странные серебристые глаза оставались настороженными. Ксавье заметил бисеринки пота на лице. Этот малый явно был испуган, и не на шутку. Блэкуэлл нахмурился.

— Хорошо. Если… если я понадоблюсь, то буду ждать за дверью, — выдавил мужчина.

Ксавье кивнул и снова посмотрел на женщину. Та нервно обхватила плечи руками, но не спускала с него глаз.

Раб вышел в коридор.

— Вера, — мягко спросил Ксавье, — откуда ты?

Она молчала.

Либо она боится его, либо осторожничает.

— Вчера, на невольничьем рынке, я видел тебя. Ведь ты была там, правда?

— Да. Была.

Его сердце замерло на миг и вновь забилось с бешеной скоростью:

— Ты…. американка?!

— Да, — кивнула она.

Он остолбенело уставился на нее, осмысливая ее слова, — и на смену изумлению пришел гнев. Его соотечественница, американка, томится в плену у паши! Невероятно, неслыханно! Он мигом позабыл, что только что страстно хотел ее. Нет, теперь это было попросту невозможно.

Он подошел к ней — она напряглась всем телом.

— Как вас угораздило попасть в плен? — спросил Ксавье, глядя ей прямо в лицо. — Как долго вы находитесь в Триполи? В Штатах знают обо всех до одной женщинах, оказавшихся в плену. Кто ваш хозяин?

— Джебаль, — хрипло ответила она.

Ксавье ничего не мог с собою поделать. Его обуяла бешеная ревность. Он достаточно повидал на своем веку, чтобы не строить иллюзий по поводу ее положения. Эта женщина — рабыня, и она живет в гареме. Она прекрасна и необычна. Наверняка Джебаль успел отведать этой красоты — как, впрочем, и другие. Решение созрело само по себе, прежде чем он успел его осмыслить. Она получит свободу — так или иначе — вместе с ним и его людьми.

— Они мучили вас?

— Вряд ли бы я это пережила, — прошептала она, едва переводя дыхание. Нечто невысказанное, горевшее в обращенных к нему изумрудных глазах, вселяло в Ксавье непонятную тревогу.

А еще под взглядом этих дивных глаз его сердце колотилось так, словно он был влюбленным мальчишкой.

— Вера, мне ужасно жаль, что все так случилось. И я приношу извинения и за мою страну, и за ее правительство. Могу лишь заверить вас, что в моем лице вы отныне найдете самого преданного друга и союзника.

— Вы — настоящий герой! — прошептала она.

— Вряд ли, — засмеялся Блэкуэлл. — Так как вы попали в плен?

Ее руки бессильно опустились. Ксавье застыл от напряжения. Она нервно облизала губы.

— Это долгая история.

— О, у меня много времени, — хрипло ответил он. — Если быть точным, у нас впереди целая ночь.

А вот этого говорить не следовало. Ибо к нему немедленно вернулись мысли, которые следовало беспощадно гнать из головы.

— Я направлялась в Гибралтар, — медленно произнесла она. — К своему мужу.

— Так вы замужем… — Он не в состоянии был скрыть разочарования.

— Он скончался, — слегка зардевшись, сказала она. — Незадолго до того, как я должна была встретиться с ним.

— Мне очень жаль, — солгал он.

— Теперь это уже не так важно.

— И вас захватили корсары?

— Да.

Он любовался ею. Он буквально упивался этим прекрасным лицом. Тяжело вздохнув, Ксавье заставил себя отвернуться и отошел к окну. Боже, что пришлось пережить этой бедняжке! Его первейший долг как мужчины и как американца взять ее под свою защиту, заботиться о ее благополучии.

— Почему сегодня вы оказались на бедестане?

— Я слышала, что вас захватили в плен, — пробормотала она чуть слышно. — И пришла, чтобы увидеть вас.

Капитан подумал, что сейчас его лицо наверняка пылает. Он тут же вспомнил, каково ему пришлось сегодня, выставленному совершенно нагим на потеху жестокой толпе. Вряд ли в таком положении человеку возможно сохранить достоинство.

— Но ведь вы подвергали себя опасности? Или Джебаль позволяет вам гулять за пределами гарема в мужском платье?

— Он бы убил меня, если бы узнал. — Впервые за все это время ее губ коснулось подобие улыбки.

Блэкуэллу она показалась прекрасной, он улыбнулся в ответ.

— Я люблю свободу. — Она опять погрустнела. — Быть рабыней так… тяжко.

Ему хотелось узнать все подробности, особенно о ее отношениях с Джебалем. Однако такого рода расспросы выглядели бы как непростительная грубость, тем более что подробности и детали не должны были его интересовать.

— Может быть, мы присядем? Вы не голодны? Вы не хотите пить?

Она кивнула.

Капитан взял ее за руку. В тот миг, когда он коснулся ее, их взгляды встретились — и испуганно метнулись в разные стороны. Блэкуэлл жестом предложил гостье садиться, теперь старательно избегая прикасаться к ней. Его дыхание странно участилось.

Конечно, со дня выхода из Бостона у него не было женщины. Видимо, в этом и заключается столь необычное действие на него этой рабыни. Ведь он так и не в силах был подавить возбуждение, охватившее его с самых первых минут их встречи.

Она села на кушетку, скрестив ноги. Он тут же уставился на нее алчным взором — и отвернулся, ибо не хотел себя выдавать.

Она поежилась и торопливо поджала ноги под себя, запоздало поняв, что только что сделала и что он мог увидеть.

Ксавье постарался играть роль радушного хозяина. Он налил ей холодного лимонаду. Принимая бокал, она коснулась его пальцев. По спине капитана побежали мурашки.

До боли сжимая кулаки, он постарался не обращать внимания на то, что они сидят так близко и что с каждым вздохом ее грудь чуть колышется. Он не мог припомнить, чтобы хоть раз в жизни был так околдован какой-нибудь женщиной.

— Вы давно здесь, у этих дикарей?

— Четырнадцать месяцев.

— И никто ничего не знал. — Он смотрел, как она пьет лимонад. — До нас не дошло ни единого слова. Не понимаю.

— Нильсен заявил протест, когда я еще только появилась здесь.

Он окончательно утратил дар речи. Он был поглощен созерцанием пухлых чувственных губ. Ему надо было бы воспользоваться услугами одной из рабынь этой ночью.

Ее глаза лихорадочно горели. Она нерешительно протянула руку. Ксавье вздрогнул, когда она коснулась его руки.

— Вы невероятный человек, — с чувством прошептала она. — В точности такой, каким я вас представляла.

— Простите, не понял, — сдавленно выговорил он.

— Это не важно. — Они все еще глядели друг на друга.

Он невольно взглянул на разбросанные на кушетке подушки. И Блэкуэлл тут же представил, что она распростерта под ним на этих подушках, нагая и прекрасная. Он с трудом отвел глаза.

— Смогу ли я увидеть вас еще?

— Да. Хотя это будет и непросто. Но я найду способ.

— Возможно, в ближайшие дни я буду наделен некоторой степенью свободы, — заметил Ксавье, несколько раздосадованный столь решительным заявлением. — Как мне найти вас? Я бы, наверное, сам смог устроить следующую встречу.

— Мне было бы легче позаботиться о встречах. Ведь я лучше вас знаю дворец, его обитателей и их привычки.

Он недоуменно уставился на нее: прежде ни одна женщина не позволяла себе говорить с ним в подобном тоне.

— Ох, простите, — зарделась она. — Я только подумала…

— Пожалуй, вы правы, — неохотно признал Ксавье. — И вы удивительно храбрая женщина. Храбрая и прекрасная.

Она смущенно улыбнулась и, кажется, чуть расслабилась.

Ксавье снова пожирал ее глазами. Он был на волосок от того, чтобы выпустить на свободу бушевавшее в нем дикое пламя. Чтобы схватить эти руки, отвести их в стороны, опрокинуть ее на кушетку, сорвать эти прозрачные одежды и дотронуться до ее белых грудей. Он с трудом перевел дыхание и сказал: