Бренда Джойс - Пленница

Сначала она приняла его за Нильсена. Но вот слепящее солнце скрылось за облаком, и стало ясно, что изящно сложенный незнакомец одет в жилетку, шаровары и сандалии, как обычно одеваются рабы. Да и в руках он нес поднос, заставленный тарелками и кувшинами. На руке у него болтался ее рюкзак.

Сердце у Алекс учащенно забилось. И вовсе не потому, что ей решили вернуть то немногое, что у нее оставалось. Она невольно поднялась, не спуская глаз со смуглого лица незнакомца, замешкавшегося на пороге. Он казался на несколько лет моложе Алекс — темноволосый, с высокими скулами. Почтительно поклонившись, раб забормотал приветствие на арабском языке. Но вот он взглянул на нее из-под длинных ресниц. Глаза у него были необычного серого, почти серебристого оттенка.

— Жозеф?.. — прошептала Алекс.

Вспыхнув, он тут же отвел глаза. Его красивое лицо было абсолютно спокойным, когда он поставил поднос на низенький столик.

— Меня зовут Мурад, — промолвил он. Не поднимая глаз, протянул ей рюкзак и добавил: — Я — евнух и твой раб. Я родился здесь, во дворце, в плену. Джебаль велел вернуть тебе твои вещи.

Наливая в бокал светло-желтую жидкость, раб продолжал:

— Джебаль дал мне приказ служить тебе. Конечно, если я смогу тебе угодить. — Только теперь он выпрямился и посмотрел Алекс прямо в глаза. Алекс молчала, не зная, что сказать.

Через несколько минут появился посол Нильсен. Он был одет в коричневый сюртук, голубой жилет, панталоны до колен и чулки. Белобрысый, загорелый, он так и исходил потом. Обмахиваясь своей треуголкой, он задержался на пороге комнаты, окинув пленницу внимательным взглядом.

Алекс облизала губы. Она приказала Мураду оставить их наедине, но тот отказался, заявив, что это ему запрещено. Сереброглазый раб встал в дальнем углу комнаты. И хотя он скромно потупился, Алекс нисколько не сомневалась, что от его внимания не ускользала ни одна мелочь.

— Мистер Нильсен, — начала она. — Слава Богу, вы пришли. Меня зовут Александра Торнтон.

— Полагаю, что вы уже знаете, что я — Свен Нильсен, консул Дании в Триполи, а также уполномоченный американского правительства, в связи с прискорбным отсутствием здесь американских официальных лиц. Насколько мне известно, вы американка, — с улыбкой произнес гость. — Как вы себя чувствуете, миссис Торнтон?

Алекс зажмурилась. Вместе с учтивой речью в ее сердце проник луч надежды.

— Ужасно.

— Знаю. Однако нельзя не признать, что в чем-то вам повезло: вы попали к Джебалю, а он известен своей добротой.

— Мне наплевать на его доброту! Это невыносимо. Я желаю получить свободу. Я — гражданка Америки! — Она понимала, что будет гораздо проще отыскать Блэкуэлла, если она сможет свободно передвигаться по Триполи — вместо того чтобы сидеть взаперти в качестве рабыни и наложницы Джебаля. — Вы не могли бы помочь мне, мистер Нильсен? Не могли бы уговорить Джебаля просто отпустить меня, если он действительно такой добряк?

— Это пошло бы вразрез с восточными обычаями, миссис Торнтон. Здесь так не принято. На Востоке право принадлежит сильному, и власть держится на грабежах, выкупе заложников и торговле рабами. Можно сказать, этот образ существования они впитывают с молоком матери. — Нильсен прошел в глубь комнаты и плюхнулся на кушетку. — К тому же эти варвары сплошь и рядом нарушают заключенные договоры — хотя это не имеет значения, ведь у Америки, в отличие от Англии и Франции, нет договора с Триполи об обмене пленными. Увы, мы не в Европе и даже не в Америке. Триполи — страна дикарей, ее основа — кровь, смерть и фанатичная вера. Мало того — Америка находится в состоянии войны с Триполи, официально это, конечно, не объявлено. — Нильсен кинул в рот свежий финик. — Тем не менее паша всей душой ненавидит и вашу страну, и ваших соотечественников.

Алекс приуныла.

— Означает ли это, что вы отказываете мне в помощи?

— Миссис Торнтон, отныне вы принадлежите Джебалю. Он выложил за вас весьма изрядную сумму. Все, что в моих силах, — заявить официальный протест.

В голове у Алекс проносились вычитанные ранее подробности: первые годы войны проходили настолько спокойно, что триполитанцы сплошь и рядом насмехались над американским военным флотом; однако очень скоро, сразу после назначения Пребла, им пришлось изменить свое мнение.

— Но ведь я уже замужем, — солгала Алекс.

— Им это известно, — пожал плечами Нильсен. — И им на это наплевать.

Мурад поднял глаза. Алекс успела заметить блеснувшее в них сострадание, но в следующую секунду раб потупился и отошел в угол комнаты.

— Хорошо, я заявлю протест. И постараюсь уговорить Джебаля вас отпустить. Но боюсь, не в моей власти повлиять на его решение. Есть лишь один надежный способ.

— Какой?

— Выкуп. Эти люди невероятно алчны. Если ваш муж окажется достаточно богат, паша забудет о том, что вас хотел купить Джебаль. Он наверняка предпочтет золото.

Алекс смотрела на Нильсена невидящим взглядом. Она подумала о своем счете в банке… в двадцатом веке.

— Нет. Он не богат. — Она вздохнула.

— Мне очень жаль, — повторил Нильсен.

Алекс машинально кивнула. Равнодушным взором она скользнула по столику, ломившемуся от изысканных сластей, фруктов и сыра. Она совсем вымоталась. Ей нужно хоть немного поспать. Возможно, так и было предначертано, и ей суждено пережить ужасы плена и рабства. Но по крайней мере она находилась в девятнадцатом веке, в Триполи, там же, где и Блэкуэлл. Воспоминания об этом утешили ее.

Тихо подошел Мурад и протянул ей бокал ароматного напитка. Алекс невольно почувствовала к нему благодарность. Почему-то она не сомневалась, что он искренне сочувствует ее горю.

— Я готов переправить для вас любую корреспонденцию. — Нильсен встал. Алекс только вздохнула. — Миссис Торнтон, позвольте полюбопытствовать, как это вас угораздило оказаться в плену здесь, в Триполи?

— Это довольно странная история, — после секундного колебания отвечала Алекс. — Вы не поверите, если я расскажу правду. — Тут до нее дошло, что неплохо было бы сочинить какую-нибудь правдоподобную ложь. Ладно, потом. Сейчас врать уже не было сил.

— Прошу вас, дайте знать, когда сочтете себя готовой рассказать ее. Уверен, что Джебаль не станет препятствовать нашей новой встрече. Даже когда вы примете ислам.

— Но я не хочу принимать ислам, — возмутилась Алекс. — Это… гадко.

— Неужели вы по-прежнему намерены отказаться от предложения Джебаля, когда я разъяснил всю безнадежность ситуации? — растерялся Нильсен.

Алекс вскочила — и едва не упала: Мурад поддержал ее.

— Да как вы смеете пихать меня в койку к этому дикарю? Вы же знаете, что он собирается сделать меня наложницей!

— Боже мой, да разве же я уговариваю вас стать наложницей?

— Тогда я ничего не понимаю!

— Вижу, что не понимаете. Разве Джебаль ничего не сказал?

— А что он должен был мне сказать? — сердито спросила Алекс.

— Он намерен сделать вас своей женой.

Алекс застыла.

— Своей второй женой, — пояснил Нильсен. — А вы и не знали? По сути дела, вам оказана огромная честь. Он не на шутку в вас влюбился, миссис Торнтон.

Тут Алекс словно оглохла, хотя датчанин говорил что-то еще. Она с трудом заставила себя соображать. Итак, Джебаль собрался на ней жениться. А Ксавье Блэкуэлла казнили в июле 1804 года за связь с женщиной-мусульманкой, женой сына паши.

— Миссис Торнтон? Вам дурно?

У Алекс все плыло перед глазами. Мурад поддерживал ее за локоть. Оба — и консул, и раб — с сочувствием смотрели на нее, но мало-помалу она приходила в себя.

О Господи!

Судьба… Так вот какова ее судьба, так вот что ей предначертано… Стать любовницей Ксавье Блэкуэлла.

Но что же дальше?

Она оттолкнула Мурада и схватила Нильсена за руку:

— Здесь находится еще один американец, капитан морского корабля Ксавье Блэкуэлл. Скажите, где его держат?

— Я ничего не знаю об этом человеке, — удивился консул.

— Не может быть! Ведь его захватили вместе со всем экипажем и держат здесь в плену. Его судно называется «Жемчужина». Его затопили, прежде чем оно попало в руки к паше. Капитана зовут Ксавье Блэкуэлл, и он где-то здесь, в Триполи. Я же знаю!

— Какой-то капитан с целой командой, попавший в плен? — покачал головой Нильсен. — И он увел у паши из-под носа такую грандиозную добычу? Миссис Торнтон, если бы такой человек оказался здесь в плену, об этом знал бы не только я, об этом знал бы весь город, да что там, весь мир!

Алекс не верила. Нильсен наверняка лгал. Блэкуэлл здесь, в Триполи. Иначе просто быть не гложет. Если только она не появилась слишком поздно. Если только его уже не успели казнить!

— Миссис Торнтон?

— Какое сегодня число? — дрожащим голосом спросила Алекс, с ужасом глядя на Нильсена.

— Ох, конечно же, первое марта, — совсем опешил датчанин. — Понедельник, если вам угодно.

— Какого года?

— Тысяча восемьсот второго, — запинаясь, отвечал Нильсен.

Тысяча восемьсот второго! В глазах у нее потемнело, в голове стоял ужасный шум, сердце готово было вот-вот разорваться. Тысяча восемьсот второго! А Ксавье Блэкуэлла захватили в плен в тысяча восемьсот третьем, в июне! Все верно, она переместилась во времени, но попала в Триполи на год раньше!

Бостон, 17 марта 1802 года

Шторы на окнах библиотеки особняка Блэкуэллов плотно задвинуты.

Ксавье Блэкуэлл стоит возле выложенного зеленым мрамором камина. В комнате царит полумрак. Хотя он знает, что снаружи, за стенами дома, вовсю сияет солнце — ни прелесть весеннего дня, ни птичий гомон не интересуют капитана.

Чего добивается от него Маркхэм Блэкуэлл?

Кажется, спор будет продолжаться вечно. И хотя Ксавье в нем не участвует, он внимательно вслушивается в каждое слово отца и дяди. Он обдумывает, что стоит за предложением Маркхэма. Великолепная возможность отомстить.

— Мы потеряли три отличных корабля и годы тяжкого труда, — гремел Маркхэм Блэкуэлл. — Гибель «Ферна» и «Эбби» выглядела не столь плачевно — слава Богу, их экипажам удалось спастись. Но в прошлом году мы потеряли «Сару»!

У Ксавье защемило в груди. Он покосился на отца, который буквально посерел от горя.

— Ты мог бы не напоминать мне о гибели «Сары», — промолвил Уильям.

Ксавье отвел взгляд в сторону. «Сарой» назывался их торговый корабль, вмещавший до шести тонн груза. Он направлялся из Марселя в Индию. По пути «Сара» была вынуждена вступить в жестокую кровавую схватку, продолжавшуюся четыре часа и стоившую жизни четырем членам экипажа. Остальные моряки лишь недавно были выкуплены у триполитанского паши вместе с теми жалкими остатками, которые некогда были красавицей шхуной. И без того унизительное положение усугублялось тем, что наглый и алчный паша потребовал от «Корабельной Блэкуэлла» построить новую десятипушечную шхуну — в придачу к невероятной сумме в пятьдесят пять тысяч долларов — в обмен на жизни захваченных в плен моряков.

Несмотря на протесты Ксавье, отец, державший в руках бразды правления, согласился построить и доставить шхуну в Триполи.

— За один этот год два корабля потерял и Виттолт, — продолжал Маркхэм, имея в виду компанию их конкурентов. — Черт побери, сорок пять его моряков томятся в плену в Алжире! Да и Брэддок лишился в этот сезон одного корабля. Когда все это кончится, Уильям?

Однако Уильям Блэкуэлл, старший из двух братьев, не желал сдаваться:

— Маркхэм, я отлично знаю об уроне, причиненном нашему флоту пиратами, и не забыл о несчастьях, постигших нашу семью. Но ведь мы только что отправили туда военную эскадру. Черт побери, пусть она сама выполнит то, ради чего ее послали в Средиземное море!

— Ты так ничего и не понял, — тяжело вздохнул Маркхэм, сенатор США от штата Массачусетс. — Они пойдут на все, лишь бы выставить Джефферсона круглым дураком! Они уверены, что на следующих выборах победит Гамильтон. Пойми, ведь три четверти морских офицеров — федералисты! Пока президентом будет Томас, они пальцем о палец не ударят, чтобы поставить дикарей на место. Не дай Бог, с их помощью авторитет Томаса возрастет!

— Что-то я сомневаюсь, что морские офицеры все как один являются столь ярыми политиками-федералистами, — упрямо возражал Уильям. — Неужели во всем флоте не осталось места порядочности и патриотизму?

— Ты слишком доверчив, — снова вздохнул Маркхэм. — Если бы ты покрутился в столице столько же, сколько я, ты бы так не говорил. На карту поставлено не только будущее «Корабельной Блэкуэлла». И не только благополучие твоего сына — а со временем и его сыновей. На карту поставлено будущее всего американского флота! — Звучный голос Маркхэма поднялся едва ли не до крика. Именно этот хорошо поставленный голос помог сенатору выиграть на выборах. — А следовательно, будущее Америки и всех свободных моряков!