Алина Знаменская - Пленница дождя

— Мне туда нельзя. Я вас здесь подожду.

Саша с детства была приучена не задавать лишних вопросов. Она вздохнула и пошла в сторону подъезда. И там у нее стало больно сжиматься нутро. Когда поднялась на одну площадку, то поняла, что трусит. И хочет убежать самым постыдным образом. И все же заставила себя нажать на кнопку звонка.

Она позвонила пару раз, прежде чем кто-то приблизился к двери.

Открыла женщина, которая даже с большой натяжкой не подходила на роль Лики Ольшанской. Женщина была выше Саши ростом, а мать, по всему выходило, должна быть маленькой. И эти крашеные, пережженные перекисью волосы… Нет, не могла эта женщина быть Сашиной матерью.

— Здравствуйте, — все же выдавила из себя Саша.

— Девушка, — заговорила женщина громким шепотом. — Если вы с рекламой, то…

— Нет. Мне нужна хозяйка квартиры. Лика Ольшанская, — протараторила Саша. — То есть не Ольшанская. Смирнова. Она по мужу — Смирнова.

Она все еще вглядывалась в лицо незнакомой женщины. А та, в свою очередь, разглядывала Сашу.

— А кто вы ей? — спросила женщина недоверчиво.

— Дочь.

Саша сглотнула. Главное было сказано. Женщина охнула и прикрыла рот рукой. Саша много раз по телевизору, в фильмах, видела этот жест. И он ей очень не понравился. Жест внезапного открытия, горького удивления. Но никогда этот жест, чужой и затертый, не отзывался в ее душе так явно. У Саши перехватило дыхание и подкосились коленки.

Женщина втащила ее в коридор.

— Нина, кто там? — донеслось из комнаты.

— Сейчас, Лика. Я сейчас, — отозвалась женщина, не отрывая глаз от Саши. И повторила шепотом, уже только для нее:

— Сейчас. Ты постой здесь, я тебя позову.

И женщина засеменила в комнату и прикрыла за собой дверь. А Саша осталась одна в бесприютном коридоре. Коридор — визитная карточка квартиры. Если коридор неуютный, облезлый и неухоженный, то уж нечего ожидать от комнаты и кухни. Саша сразу представила всю квартиру. Сердце сжалось не то от страха, не то от жалости. Она не могла больше стоять и ждать. Слишком долгим оказалось в ее жизни это ожидание. Прошла по узкому коридору с лопухами отставших отвислых обоев и толкнула дверь в комнату. Прямо перед ней оказался разобранный диван со смятой постелью, на которой кто-то лежал.

Женщина, открывшая Саше дверь, приподнимала лежавшему подушки. И вдруг откуда-то из-под мышек поправлявшей вынырнула маленькая, как сначала показалось Саше — детская, голова. И, вынырнув, нацелилась на Сашу испуганным взглядом.

Саша никак не могла сопоставить эту маленькую, коротко стриженную головку с образом своей красавицы матери. Но догадка уже обожгла — это и есть она, Лика. Губы что-то шептали, а тоненькие пальцы перебирали бязь пододеяльника.

— Я только что ей укол сделала, — пояснила женщина Саше потихоньку, будто сама хозяйка могла не услышать этого. И громко, уже для больной, объявила:

— Ну вот, Ли-куша. А ты говорила — одна да одна. Дочка к тебе приехала. Смотри, какая красавица. Невеста уж совсем! — И, зажав рот кулаком, быстро вышла из комнаты.

Саша осталась наедине с матерью.

В мастерской Ильи пахло бензином. Он объяснил, что так пахнет краска для работы по шелку. Он выполнял специальный заказ. Комната без мебели тем не менее не казалась неуютной. Ее заполняли рамы, холсты, мольберты. Пока Саша осматривалась, художник расчищал пространство для нее. Что-то унес за занавеску, притащил табуретку.

— Подожди минуточку, я сейчас.

Саша впервые в жизни была в мастерской художника. Здесь царил беспорядок, но это был необычный беспорядок. От нагромождения художественных предметов комната не становилась бесприютной. Напротив, все в ней было наполнено необъяснимой живой притягательностью.

— Вот.

Саша повернулась на голос. Прямо на нее с портрета смотрели огромные глаза ее матери. Лика Ольшанская была нарисована по пояс. Она стояла у окна, за стеклами которого лил дождь.

Женщина, находящаяся в глубине, за пеленой дождя и за стеклом, выглядела пронзительно грустной — ее глаза блестели как от слез, хотя понятно было, что виной всему дождь.

Художник ждал, вероятно, Сашиной реакции — реакции не было.

Саша не знала, что сказать. Что говорят в таких случаях? Похоже? Не похоже?

— Картина называется «Пленница дождя», — пояснил художник.

Саша молчала. В душе она согласилась, что название красивое. И очень точное. Женщина не может никуда выйти, она в плену у этой воды. Особенно если она не любит дождь. А то, что дождь ей не по душе, говорили ее глаза. Большие грустные глаза.

На другой картине мать была изображена в лесу. Снова дождь. Но уже грибной, солнечный. Здесь Лика смеется.

— Но почему снова дождь?

— Я люблю дождь. А Лика почему-то нет. А вы любите дождь?

— Мне все равно, — сухо отрезала Саша.

Ей хотелось сменить тему. Вероятно, художник ждет от нее восхищения, всяческих комплиментов. А у нее другое на уме. Конечно же, мать увлеклась этим парнем. Наверное, нетрудно для женщины увлечься молодым талантливым человеком и уйти в это увлечение с головой. Выходит, этот лохматый отнял у нее мать? Та забыла все, забыла мать, дочь. Даже открытки к праздникам не считала нужным посылать. Она позировала художнику, ездила с ним на прогулки и совсем не думала о ней, Саше. А Саша в эти минуты, может быть, бегала к почтовому ящику или изучала материны детские фотографии с тайным замиранием сердца.

От нахлынувшей обиды у Саши сжалось сердце и на глазах появились слезы. Илья заметил эти слезы. И понял их по-своему. Он растроганно взял Сашу за руку.

— Ты такая впечатлительная…

— Да что ты понимаешь! — Саша выдернула руку. — Вдохновение! Любовь! Да пошли вы все со своей любовью! Зачем я только сюда приехала!

Она метнулась к выходу, но по дороге, конечно же, натыкалась на холсты и коробки с красками. Было непонятно, что она имеет в виду — свой приезд в этот город, где ее никто не ждал, или же в мастерскую Ильи. Художник в изумлении провожал ее глазами. Наконец она задела локтем мольберт, он рухнул, вслед за ним рассыпались краски, и тогда Саша разревелась.

— Не уходите, Саша. Вы должны мне помочь, — заговорил Илья, глядя, как она, всхлипывая, собирает тюбики с краской в коробку. — Понимаешь… Я люблю твою мать. А она не хочет меня видеть…

«Опять он со своей любовью! — зло думала Саша, запихивая тюбики в коробку. — Как будто Лике сейчас есть дело до чьей-то любви! Неужели он не видит, что она тяжело больна, что ей не до него!» Так думала Саша, но с детства привыкшая скрывать свои мысли, и сейчас держала их при себе. Все клокотало в ней, но она молчала, будто немая.

Илья, решив, что она готова его выслушать, продолжал:

— Я даже не могу передать ей фрукты, купить лекарство. Ее соседка захлопывает дверь перед моим носом.

— Чем же ты провинился? — не скрывая сарказма, поинтересовалась Саша.

— Не знаю. Она ушла без объяснений. Просто приказала мне больше не появляться у нее. Разлюбила…

И он виновато улыбнулся.

— Ну а я-то чем тебе могу помочь? — без особого участия в голосе поинтересовалась Саша.

— Ты ведь дочь. От тебя она примет.

Он поднялся и ушел за занавеску.

— Вот. Много у меня нет, это на первое время. Купи ей что нужно.

Саша молчала. Она не хотела брать деньги у Ильи. Что-то в ее душе противилось этому. Кто знает, что там произошло у матери с этим парнем. Может, он ее предал. Изменил. Или просто до смерти надоел.

С другой стороны, у Саши действительно не было денег. Ну не рассчитывала она застать мать в таком состоянии. К тому же эта неприятность на вокзале. Не получалось, как в мечтах, «увидеть и спросить». После «увидеть и спросить» она, вероятно, смогла бы красиво уйти. И начать новую жизнь. А могла бы остаться. И опять же — начать новую жизнь. Но то, что она увидела, не позволило ей задавать вопросы. Не могла она и уйти. И остаться тоже не могла. Она могла только БЫТЬ ОКОЛО. А для этого нужны деньги. Она молча взяла протянутые ей купюры.

— Только не говори, что это от меня. Ладно? Конечно, здесь мало. Но я надеюсь на выставку. У меня скоро выставка, тогда, возможно, я продам часть картин. И у меня будут деньги, чтобы организовать ей хорошее лечение. Может быть, нужно будет отправить Лику в санаторий. Теперь вдвоем мы ее вытянем. Правда?

Илья говорил тихо. У него вообще манера говорить была такая — приглушенная. И у Саши создалось впечатление, что он втягивает ее во что-то свое. Захотелось прервать этот полушепот. И она громко сказала:

— Мне пора идти!

И он покорно поплелся за ней в прихожую. Похоже, он давно не видел Лику. Он просто не представляет, в каком она состоянии. Не подозревает, НАСКОЛЬКО она далека от той Лики, которая на его картинах. Чудовищно далека.

Когда ее тоненькая иссохшая ручка дотронулась до Сашиной, то девочка почувствовала озноб. Ее сотрясала внутренняя дрожь, словно к ней прикоснулась сама смерть. Мать выглядела жалкой, беспомощной, маленькой. Они поменялись ролями.

В общежитии Сашу давно поджидала Настя. По тому, как долго не было подруги, та догадалась, что поиски к чему-то привели. И теперь изнемогала от любопытства.

Хотя слово «изнемогать» плохо подходило к Настиной позе. Она валялась на полу на груде раскрытых брошюр, болтала голыми ногами и ела черешню. В левой руке она держала толстенную книжку с пьесами Горького.

— Ну как? Нашла? Ты так долго, что я подумала… Настя вскочила. К ноге прилипла брошюра «Лев Толстой как зеркало русской революции». Настя отодрала брошюру и прыгнула на кровать.

— А ты тут с Толстым паришься?

— Да! Достали они меня, эти классики… Ну! Сашка! Не молчи же! Народ жаждет правды! Нашла?!

Саша кивнула. Настя вытаращила глаза.

— Ну? Она обрадовалась тебе? Удивилась? Ну, Сашка, что же ты молчишь, как пленный партизан? Вечно из тебя клещами вытягивать приходится! Колись сейчас же!

— Она не узнала меня. Ей соседка объяснила, кто я. Мы почти не говорили. Она уснула.

— Как — уснула? — опешила Настя.

— Она больна. Соседка перед моим приходом как раз сделала ей укол. Снотворное.

Саша поморщилась. Словами выходило все не так, как было на самом деле. Она не умела передать свое отчаянное состояние, свои чувства в тот момент, когда наконец увидела свою мать. Как что-то в душе воспротивилось это жалкое существо признать матерью, как бесприютная квартира поведала о том, что ее здесь не ждали. Не было никакого даже мизерного намека на то, что здесь ждали ее, Сашу. В своей квартире с бабушкой они то и дело устраивали ремонт, чистили окна. В такие мгновения Саша втайне надеялась, что это как-то связано с предстоящим приездом матери. Просто бабушка не хочет говорить, что тоже ждет ее. И Саша старалась вовсю. Мать явится, а у нее порядок. Мать может заглянуть в любой ящик, проверить, чем дочь занимается без нее. Заглянет, а там кругом все как надо. И в Сашином альбоме — мамины фотографии. Все аккуратно вставлены под пленку.

Здесь же, в запущенной, словно ничьей квартире Саша, ошарашенная встречей, держала в руках альбом (сунула соседка) и перебирала фотографии. Они были небрежно свалены между страницами — неподписанные, не разобранные по годам. Саша сначала даже с какой-то брезгливостью перебирала чужие снимки. А потом стала искать себя. Ведь должны же иметься у матери хотя бы младенческие Сашины фотографии. Вскоре поиски увенчались успехом. Она нашла знакомую фотографию, где Саша снята в детском саду на фоне аквариума с рыбками. На этом снимке у Саши упрямое и угрюмое выражение лица. Она не любила фотографироваться. Снимок Саша извлекла из-под кучи других, где снята мать с какими-то людьми. Эта деталь снова неприятно царапнула Сашу. Надо же! Мать небрежно свалила ее, Сашу, в кучу с другими, случайными людьми, ничем не выделила ее среди всех. И вероятно, так же редко смотрела этот снимок, как и все остальные.

Саша подняла глаза от альбома на женщину, лежащую сейчас на диване, и поняла, что больше всего хочет уйти отсюда.

Она захлопнула альбом и поднялась.

— Я приду завтра, — пообещала она соседке и поспешно сбежала вниз, во двор, где на лавочке ожидал ее бледный и унылый Илья.

В пересказе же этот эпизод выходил сухим, лишенным красок. Чужим. Но несмотря на это, Настя слушала подругу, открыв рот, готовая в любой момент заплакать или засмеяться. Саше стало неловко за то, что она такой сухарь в сравнении с Настей. Она перевела разговор на Настины занятия.

— О-о… Скукота! — Настя двинула пальцем ноги толстый том. Он заехал на брошюры. — Если только я не отвлекусь от этого, я сдохну, Сашка! Мы должны сегодня пойти куда-нибудь и оторваться!

— Погулять?

— Ну да, что-нибудь вроде этого. А то с ума можно сойти. Мы свободны, предки к порядку не призывают, никто нас не строит, домой можно вернуться во сколько хочешь, а я сижу и зубрю. Гружу свой нежный мозг литературой.