Астаховы стали пользоваться всего пятью оставшимися комнатами, потому жизнерадостный теленок-Минотавр покрывался теперь слоем пыли в закрытой части дома.

Соня перешла в бывшую Луизину комнату с пресловутым мурзой, который нынче, конечно, не пугал княжну, а скорее умилял её.

Привычно пялясь на потолок, Софья не заметила, как задремала, и приснился ей сон. Будто идет она по Петербургу. Одна, как простая купчиха или крепостная девка. Почему-то в легком платье, без пальто. Ветер пробирает её до костей, и княжна обхватывает себя за плечи в тщетных попытках согреться.

Вдруг она видит, что навстречу ей по мостовой мчится двуколка, в которой сидят Разумовский и Даша Шарогородская. На лице невесты написана брезгливость, она вжалась в самый угол экипажа, в страхе, что жених до неё дотронется.

Разумовский поворачивает к Соне ухмыляющееся лицо, и она видит, что лик графа обезображен красной сыпью.

- Соня! - кричит ей Разумовский. - Как вам это нравится?

Она проснулась оттого, что возле её кровати стояла мать и удивленно повторяла:

- Соня, ты спишь среди бела дня! Нет, как вам это нравится. Раньше бывало днем в постель палкой не загонишь, а теперь сама моему примеру решила последовать? Только зачем ты окно открыла? На дворе, голубушка, холодно. Вон всю комнату выстудила.

Она открыла окно? Поэтому ей во сне было так холодно. Окно, видимо, открылось от сильного порыва ветра. Ведь вчера она попросту забыла поплотнее его прикрыть.

- Как хорошо, маменька, что вы меня разбудили! Спасибо! - искренне поблагодарила Соня, до сих пор с трудом приходящая в себя - уж больно страшным было лицо графа, обезображенное, в общем-то невинным, раздражением кожи. Невинным, ежели, конечно, знать его причину и способ излечения.

- Пойдем, ангел мой, чаю попьем с ликерчиком, - предложила княгиня. Согреешься. А заодно и поговорим о том, что сообщила мне Аделаида Григорьева.

Мать и дочь сели за столом напротив друг друга. Слиток, который Соня до поры спрятала в складках платья, оттягивал материю своей тяжестью, но для княжны это была приятная тяжесть.

Она могла бы сразу предъявить драгоценный металл матери. Но рассудила, что та принесла ей не самые радостные вести насчет Разумовского - здесь ничего от княгини не ускользнуло, и она считала своим долгом уберечь дочь от возможного разочарования.

Предчувствовала, что судьба подсунула её бедняжке красавца Разумовского не в самый подходящий момент. И пробуждение её дочери к жизни и к чувственности произошло вовсе не так, как о том Мария Владиславна мечтала.

Наверное, поэтому её речь поначалу была не слишком связной. Впрочем. Соня и так понимала все.

- Ничего нельзя изменить, Сонюшка, - Леонид слишком сильно увяз...

Соня не протестовала против этого разговора, и не кокетничала, мол, мне все это неинтересно, потому что они с матерью давно научились друг друга понимать и без слов.

- Первая камеристка её величества, Шарогородская - подруга императрицы - и она уже выпросила для будущего зятя внеочередное звание. Ко дню свадьбы графа Разумовского произведут в генералы, а в приданное за невестой он получит богатейшее имение под Москвой со множеством крепостных и большой березовым рощей.

Перечисляя это, княгиня невольно ковыряла свою незаживающую рану: до коих пор на её глазах будут совершаться выгодные браки чужих детей, а её дети так и останутся нищими аристократами, которым нечего предложить, кроме древности рода...

Услышав паузу в материнском рассказе и поняв её причину, Соня украдкой вздохнула - кому же понравится слушать такое о человеке, который, мягко говоря, тебе не безразличен. Но ничего не поделаешь, надо жить дальше. И княжна положила на стол вымытый и вычищенный слиток.

- Откуда это у тебя? - спросила Мария Владиславна, не сводя глаз с того, что, как она вмиг подумала, может полностью изменить её жизнь.

- Это дедушкино наследство, - просто сказала Соня.

- Ты хочешь сказать, что твой отец оказался прав? - в волнении княгиня поднялась из-за стола и заходила по комнате, поглядывая на лежащий слиток и не решаясь взять его в руки.

- В чем прав?

- Он уверял меня, что Еремей Астахов был богат. Говорил даже, сказочно богат. А в таком случае, его богатства должно было хватить ежели не внукам, то уж детям точно. Но он не смог найти тому подтверждения ни в документах, ни в доме, который он, кажется, простукал чуть ли не до потолка. Впрочем, можно сказать, что и потолок не остался без внимания. На чердаке твой отец провел несколько месяцев, двигая какие-то ящики и в гневе ломая старую мебель... Так где ты это нашла?

Теперь Мария Владиславна взяла в руки золотой слиток и, покачивая его в руке, вопросительно смотрела на дочь. Со стороны могло показаться, что этим слитком она хочет кого-нибудь ударить. А, так как на Мария Владиславну это не было похоже, Соня, не выдержав, прыснула.

Взгляд матери прояснился и она тоже с улыбкой посмотрела на дочь. Делать нечего, пришлось Соне во всех подробностях рассказывать, как она нашла потайную комнату, а потом вынуждена была войти в неё в присутствии Разумовского.

- А вот ему об этом знать бы не следовало, - задумчиво проговорила княгиня.

- Вы думаете, маменька, он кому-нибудь об этом расскажет? Вас это беспокоит?

- Честно говоря, не очень. Это я так, мыслю вслух. Что бы ни говорили о Разумовском, самые злобные сплетники не могут не сказать, что он человек надежный.

- Значит, не стоит о том беспокоиться? Тогда пойдем, я покажу вам лабораторию деда.

Мария Владиславна помедлила.

- Ты не поверишь, но мне боязно. Раньше бывало я могла целыми днями мечтать о том, как мы все внезапно разбогатеем. К примеру, вдруг умрет какой-нибудь дальний родственник, о котором мы не знаем. Но, оказывается, ничья смерть нам не понадобилась, а для того, чтобы разбогатеть, нужно всего лишь нажать какие-то два камня, и богатство вот оно. Иди и бери.

Княгиня замолчала и осторожно, точно он был хрустальным, положила слиток на край стола.

- Мне вдруг стало не по себе. Давай, наверное, пошлем в полк сказать, пусть срочно приедет Николушка, и вместе с ним войдем туда... А насчет Разумовского я тебе вот что скажу: ежели бы ты от матери не скрывалась, ничего такого бы не случилось.

- Простите!

- После драки кулаками не машут. Теперь уж прощай, не прощай... На будущее только запомни, чем такие вот самоволки кончаются.

На самом деле Марию Владиславну тревожило это неожиданно свалившееся на семейство Астаховых богатство. И даже вызывало сожаление о том времени, когда у них не было денег, но не было и забот, как их потратить. Они могли не опасаться ни завистников, ни охотников за приданым, ни разорительных соблазнов... Теперь же ни в чем нельзя было чувствовать себя уверенно.

Да и когда это Мария Владиславна чувствовала себя эдак-то? Разве что, десять лет назад, когда она уверенной рукой предотвратила несчастье, которое могло случиться с её красавицей-дочерью. Софья тогда начала входить в свою невестинскую пору - в пятнадцать лет она выглядела вполне созревшей красавицей, хотя её отец, в ту пору ещё живой и здоровый, никак не хотел с этим соглашаться. Он уверял, что Софьюшка ещё совсем дитя, не сирота какая-нибудь, не урод, чтобы торопиться, отдавать её замуж. Может, зря княгиня пошла у него на поводу - тогда-то Софья послушала бы её, никуда не делась! Тогда она вообще была не в пример почтительнее с матерью. Исполняла все, что та ни скажет! Десять-то лет назад.

Небось, уже не один внучек навещал бы на пасху али рождество свою бабушку. Нет, надо было не слушать супруга - Мария Владиславна, ежели чего-то очень хотела, всегда могла его уговорить - и выдать Софью замуж. Не перебирать без смысла, не ждать принца, а выбрать молодого человека с достатком и рода хорошего...

А вместо этого княгиня сама поплыла по воле волн.

Глава шестая

Николушка тогда учился в частном пансионе профессора Шацкого. Князь Николай Еремеевич Астахов считал себя обязанным дать сыну хорошее образование. С дочерью было труднее - на её обучение не хватало денег. То есть, Луизе, гувернантке платили, и та учила юную княжну всему, что сама знала и умела, но истории, языкам - к ним у Софьюшки определенно была склонность - должен был учить кто-то куда более просвещенный.

Отдать Софью в Смольный институт, подобно другим аристократам, князь не мог по той же причине - отсутствию денег. Он мог бы похлопотать о пособии, но тогда принародно пришлось бы признаваться в том, что Астаховы бедны.

Понятное дело, шила в мешке не утаишь, об этом свету и так было известно, но одно дело, когда о том говорят, и совсем другое, когда в том признаешься!

Оставалось одно: учить дочь другим способом. То есть, приглашать учителей.

Но и опытные учителя брали за уроки дорого. Так что, волей-неволей, пришлось прибегнуть к помощи студента.

Таковой сыскался. Живший на государственную пенсию, выходец из бедной дворянской семьи, но настолько способным к языкам и прочим наукам, что его приняли в Академию на государственный кошт.

Как водится, в семье, откуда был родом студент, имелись ещё дети, для которых брат - звали его Вадим Малиновский - оказался единственным кормильцем.

Брался он обычно за любую работу, лишь бы раздобыть денег. Таким манером он и оказался в доме Астаховых, согласившись на предложение князя Николая Еремеевича платить ему какие-то крохи за преподавание иностранных языков и истории его дочери Софье Николаевне.

Случай обычный, если не сказать тривиальный, мало кто подобного не знал. Как избегнуть положения, при котором красивые юные девицы, вынуждены изо дня в день общаться со смазливыми юношами, учителями-студентами, своими сверстниками, с кем не надо так уж тщательно соблюдать этикет и держать на расстоянии, как предписывает мораль. Немного нужно, чтобы приятельские отношения между молодыми людьми переросли в некие другие, более чувственные...

Софья Николаевна оказалась способной ученицей. Вадим не мог нахвалиться на нее, отдаваясь своим учительским обязанностям со всем пылом юности.

Он преподавал княжне немецкий язык, испанский, английский, рассказывал ей об истории Древней Греции, попутно обучая любимую ученицу латыни.

Первое время на уроках присутствовала и гувернантка Софьи Николаевны, Луиза, но на беду случилось так, что у княгини заболела горничная и ей пришлось пользоваться услугами расторопной француженки. Молодые люди все чаще стали оставаться одни.

Соне нравилось учиться. Надо сказать, французский язык на уроках своей гувернантки она освоила довольно быстро, а потом стала приставать к Луизе с такими вопросами, на которые та не всегда могла ответить. Потому она и вздохнула свободно, когда появился Вадим. У студента, в отличие от Луизы, кажется, был готов ответ на любой вопрос. А если он чего-то и не знал, то с улыбкой отвечал Соне, что назавтра непременно даст ответ, потому что нынче и сам его не знает...

Княжна относилась к своему учителю с уважением и в беседах на самые отвлеченные темы слушала внимательно, обращалась почтительно - Вадим Валерьянович. Тут княгине не в чем было упрекнуть свою дочь, а вот об учителе этого сказать было нельзя. Он влюбился. Да так, что не мог есть и спать, и стал худеть и бледнеть на глазах.

- Уж не хвораете ли вы, Вадим Валерьянович, - спрашивала его сердобольная княгиня, но учитель поднимал на неё совершенно больные глаза и говорил.

- Никак нет, ваше сиятельство, я совершенно здоров!

Княгиня, как говорила она сама про себя, была стреляным воробьем и, поняв, в чем дело, решила вначале призвать к себе Луизу. Посоветоваться. Мол, ежели так и дальше пойдет, оставлять молодых наедине будет небезопасно.

Луиза, узнав со слов Марии Владиславны, о "беде", развеселилась.

- Полно, ваше сиятельство, ничего страшного в том нет. Думаю, я исправлю это положение, заставлю дела идти в нужном направлении.

Гувернантка не всегда выражалась понятно. Не то, чтобы княгиня ей не доверяла, но решила на всякий случай проявить бдительность. А если по-простому, проследить за действиями гувернантки.

Вначале она обнаружила её беседующей с учителем. Вернее, говорила в основном Луиза, несчастный учитель лишь кивал её словам.

В следующий раз она обнаружила Вадима в комнате француженки. Дверь была приоткрыта, потому княгиня вроде невзначай задержала шаги и услышала, как та успокаивает плачущего Вадима словами, которые вполне успокоили Марию Владиславну.

- Ай-ай, какой красивый, молодой юноша, плачет из-за игрушки, которая ему никогда не достанется.

- Софья Николаевна - не игрушка, - не согласился студент.

- Конечно, не игрушка, это я так... шучу, чтобы развеселить учителя, который не замечает, сколько красивых девушек вокруг. А ведь они могут развеселить Вадима, развеять его печаль...