Лора Бекитт - Пленница судьбы

Мари стояла на берегу на блестящих от влаги камнях и смотрела на море. Тяжелые волны с привычной размеренностью били в основание скалы. Сегодня было спокойнее, чем вчера, когда бешеный прибой обрушивался на побережье с адским грохотом.

Западная сторона одного из принадлежавших Франции островков близ Уэссана[1] с незамысловатым названием Малые скалы поражала своей безлюдностью и диковатым величием: нагромождения скал, бездонное небо, от взгляда в которое кружится голова, и тревожно звучащее море.

Мари любила приходить сюда именно потому, что здесь никого нет; никто не мешал слушать крики чаек, напоминающих белые молнии, и смотреть на пламя заката, которое окрашивало обглоданные ветрами скалы в яркий коралловый цвет.

Мари Мелен недавно исполнилось двадцать лет, и она со дня рождения жила на острове.

«Мари»… Ей не нравилось это имя, неизысканное, привычное слуху, такое же простое, как пища бедняка — вода и хлеб. Куда приятнее было бы зваться, скажем, Анаис или Камиллой.

Сестре Мари повезло больше — родители нарекли ее Корали. Хотя непохоже, чтобы имя принесло ей счастье…

Вспомнив о сестре, девушка нахмурилась. Она сказала Коре, что ненадолго отлучится, но не объяснила зачем. Должно быть, прошло уже много времени… У здешних жителей не принято праздно бродить по острову и предаваться мечтам, они дорожат каждой минутой.

Бросив последний взгляд на вершины скал, пылающие на солнце, Мари направилась к дому.

Она старалась как можно чаще приходить на эту пасмурную, суровую, привыкшую к порывистым ветрам сторону острова. Когда непогода или работа мешали ей посетить любимый уголок, девушка начинала тосковать, подобно тому, как изгнанник тоскует по покинутой отчизне. Ее влекло сюда нечто неуловимое и неумолимое, возможно, порожденное чувством протеста против той жизни, которой она жила. Протеста, в котором проявлялись живость и дерзость характера, отличавшие Мари от других островитянок.

Она шла по скверной дороге, и в ней закипало раздражение. Россыпь угрюмых домов, решетчатые калитки — только камень и железо, все мрачное и твердое, как и нрав людей, словно сотворенных по образу и подобию земли, на которой они живут. Впрочем, нужно быть упрямым, неуступчивым и суровым, чтобы выстоять здесь, в этом терзаемом прибоем и ветрами краю.

Мари остановилась и окинула взглядом расстилавшееся перед нею пространство. Конечно, и этим местам присуще свое очарование. Где еще встретишь такие обширные пустоши, которые вереск, дрок и клевер окрашивают в розоватые, золотистые и пунцовые тона, где все окутано чудесной тайной и кажется, что сейчас поймешь то, что невозможно понять?

Населяющий остров бедный люд не понимал, что значит «менять наряды»: одежда должна соответствовать времени года и не мешать работать — вот и все. Потому у Мари никогда не было ни красивых платьев, ни тем более украшений.

Почти год назад она вместе с родителями и сестрой съездила на материк, и перед этой поездкой мать сшила Мари и Коре по темно-синему платью с юбкой колоколом, наглухо закрытым воротом и длинными узкими рукавами.

Они отплыли от острова ранним утром, и, глядя на нежно-золотую, как парча, зарю, на сверкающую бликами пелену вод, прорезанную там и сям черными скалами, Мари грезила о радостях грядущего дня.

Все оказалось иным. Городок был мал и застроен все теми же убогими домами из тесаного камня. Началась ярмарка, и улицы были заполнены людьми, a многие пешие шли с тяжелыми корзинами в руках. Крестьянки в черных платьях и белых чепцах, расположившиеся прямо под открытым небом, предлагали цыплят, кроликов, масло, сметану, молоко, яйца. Тут же продавалась кухонная утварь, вилы, грабли, косы, ткани, лекарства… Отец и мать накупили множество полезных в хозяйстве вещей, а вот зачем на ярмарку возили их, Мари так и не поняла. Разве что затем, чтобы нести часть поклажи. Отец купил им по медовому прянику, да еще они пообедали в дешевом трактире: съели по кусочку окорока с ржаным хлебом и выпили по стаканчику кислого вина. Мари уже мечтала вернуться домой, ее раздражала эта мелочная суета, она мечтала о том часе, когда вновь окунется в царственное безмолвие родного острова.

И все же кое-что привлекло ее внимание. Например, девушки, одетые куда лучше, чем они с сестрой. Мари не понимала, где мать могла выискать такой старомодный фасон! Большинство женщин носили совсем другие наряды, яркие, открытые… Пожалуй, родителям стоило подумать о приданом хотя бы для Корали, которой уже исполнилось двадцать шесть; впрочем, мать говорила, что в большом дубовом сундуке хранится неиспользованное белье, доставшееся в приданое еще ей самой. А подвенечное платье, надетое всего лишь раз, вполне сгодится дочерям.

С кем Мари обсудить эти вопросы? Мать молчалива и замкнута, и Кора унаследовала ее нрав, а слово отца сразу становилось законом, и с ним было бесполезно спорить.

Смеркалось. Мари брела в неясном полумраке между глухо-молчаливыми домами, за закрытыми ставнями которых мерцали слабые огни, похожие на отражение далеких звезд.

Вот и их дом, приземистый, несуразный, окруженный фруктовыми деревьями, весной утопающий в пелене белых цветов. Должно быть, родители и сестра уже сели ужинать, а в таком случае объяснений не избежать…

Мари неслышно вошла во двор и проскользнула в дом.

Семья сидела за простым деревянным столом, на котором дымилась большая миска с похлебкой. Отец что-то рассказывал; он выглядел непривычно оживленным и в то же время странно рассеянным — даже не заметил, что младшая дочь где-то задержалась.

Заняв свое место, Мари прислушалась к разговору. Как выяснилось, обсуждалось редкостное событие: на Малых скалах появились новые жители, причем не просто новые, а непохожие на остальных обитателей острова.

— Дамочка и молодой человек, — сказал отец. — Сестра ли с братом, муж с женой или мать с сыном — кто знает!

Главное, как поняла Мари, заключалось в другом.

— Жан говорит, на ней такое платье, будто воздух, и парень одет не как мы. Словом, господа. Жан, когда вез их, спросил, мол, откуда будете, и женщина ответила: «Из Парижа». Подумать только, из самого Парижа! Они купили на острове дом, тот, заброшенный дом Мартенов, помните? Говорят, будут здесь жить.

— Не к добру это, — робко вставила мать, а Корали промолчала.

Из Парижа! Мари закрыла глаза. Она ощутила прилив упоительного любопытства. О Париж, шум праздников, удовольствия, роскошь, любовь! Если бы на ее долю выпало счастье побывать в этом городе! Тайные мысли вот уже много месяцев появлялись в глубинах ее сознания, дожидаясь случая всплыть на поверхность. Сейчас настал именно такой момент.

Странно, ведь Мари не была знакома ни с туманными образами поэзии, ни с полными драматических сцен романами, героини которых, облаченные в шикарные туалеты, страдают от любви среди роскошных интерьеров. Она выросла в мире каменных глыб, о которые разбиваются волны, в мире ветров, что вольно гуляют по поросшим травами пустошам, среди простых и суровых, не обремененных мечтами людей. А между тем ее воображение с легкостью рисовало таинственное мерцание свечей в уютном будуаре, мерцание, придающее глазам особый притягательный блеск, кисейный полог, кружевные подушки, сверкающие драгоценности и пестрые шали, изящные картины, резную мебель, нежный аромат духов и цветов…

Она так увлеклась мечтами, что прослушала дальнейшую часть разговора, потому внезапное сообщение отца подействовало на нее, как удар грома на мирно идущего по дороге путника.

— Ну, Корали, я нашел для тебя жениха и уже сговорился о помолвке.

Корали напряглась, но не промолвила ни звука, лишь с печальной растерянностью опустила глаза.

— Он с Больших скал (такое название имел ближайший к ним остров), — с довольным видом продолжал отец. — У него небольшое рыбачье судно, а это уже кое-что. Его зовут Луи Гимар, ему исполнилось сорок шесть, и он дважды вдовец. Но детей не нажил, да, пожалуй, это и к лучшему. Он видел нас на прошлогодней ярмарке и вот теперь решил посвататься. Скажу прямо, сперва он завел речь о Мари, но тут я уперся: пока не пристрою старшую, младшей сидеть в девках! И тогда он ответил, что не против жениться на Коре.

Корали сидела, опустив глаза, тогда как Мари не мигая смотрела в бронзовое от загара, упрямое лицо отца.

Девушка едва смогла дождаться конца ужина и, когда они с Корали прошли в их общую спальню, с ходу спросила сестру:

— Что за человек этот жених? Ты его видела?

— Да, однажды, — тихо ответила Корали, пряча лицо. Она расплетала волосы и медленно складывала шпильки на небольшой деревянный столик.

— И какой он? — допытывалась Мари.

Сестра чуть заметно пожала плечами:

— Обыкновенный. Как десятки и сотни других мужчин.

— Ты хочешь выйти за него замуж?

— Я ничего не хочу, — чуть помедлив, с несвойственной ей резкостью ответила Корали.

— То есть как — ничего? — опешила Мари. — Неужели тебе безразлично, что с тобой происходит?

Расчесав прямые черные волосы, Кора села на кровать. Сестры были похожи, только глаза у Коры — туманно-серые, а у Мари — чуть подкрашенные синью, да еще губы у Коры тоньше, лицо худее, и не то чтобы суровое или несчастное, но с налетом разочарованности и смирения. Обе были красиво сложены, хотя в облике Мари присутствовало нечто вызывающее, некая соблазнительная невинность: сочетание тонкой талии с пышной грудью, особое изящество рук и ног, чистота и в то же время смелость во взоре.

Впрочем, кто в этих диких краях мог оценить ее своеобразие и прелесть?

— Мне не безразлично, — сказала Корали. — Просто мое отношение к этому, как ко всему, что происходит в моей жизни, не имеет никакого значения.

— Но ты же можешь сказать «нет».

Старшая сестра усмехнулась:

— И остаться старой девой?

— Почему? Возможно, к тебе еще посватаются.

— Кто?

Корали смотрела на нее в упор, и Мари заметила, что глаза сестры полны слез, отчаяния и немого укора. Девушка вздрогнула.

— Никто не посватается, — сказала Кора. — Здесь пустыня, здесь никого нет, лишь море и скалы. И мы бедны, и у нас ничего нет.

— Я уеду отсюда! — внезапно выпалила Мари.

Решение не было сиюминутным, оно зрело давно; случалось, глядя на проплывающие по небу облака, девушка грезила, что это огромные белопарусные корабли, один из которых увезет ее в неведомую даль — навсегда из этих сумрачных мест.

Сестра посмотрела на нее, как на сумасшедшую, и ничего не ответила.

Когда они задули свечу и легли, Мари сказала:

— Хотя и в наших краях случаются перемены. Слышала, отец говорил, кто-то приехал к нам из самого Парижа! Что ты об этом думаешь?

— Ничего, — печально и равнодушно промолвила Корали. — Какие-то чужие люди… Мне нет до них никакого дела.

«А мне есть», — сказала про себя Мари. Она знала, что не успокоится до тех пор, пока не увидит незнакомку «в платье из воздуха», не разглядит ее и не вдохнет ее запах, запах запретного, манящего и прекрасного Парижа, чудесной сказки, о которой можно только мечтать.

Мари увидела незнакомку через две недели после разговора с сестрой. Женщина стояла на грубо сколоченных, потемневших деревянных мостках пристани и наблюдала, как мужчины выгружают из лодки огромных размеров ящик. До слуха Мари донесся ее нежный и вместе с тем требовательный голос:

— Пожалуйста, осторожнее: там инструмент!

Девушка подошла ближе. Сомнений быть не могло — это именно она, та самая парижанка! Ни одна из жительниц острова не смогла, да и не посмела бы, нарядиться таким образом. Взгляд широко раскрытых глаз Мари с жадностью впитывал увиденное. Лицо женщины обрамляла натянутая на проволочный каркас искусной рукой мастера газовая шляпка с широкими полями. Бледно-голубые ленты были завязаны под подбородком большим бантом, концы которого свободно свисали вниз. Что касается платья, оно просто поразило Мари: голубое с белым, очень открытое, с присборенным лифом, узкое в талии, зато с пышно отделанной широкими оборками юбкой. В маленьких, затянутых в шелковые перчатки руках незнакомка сжимала изящный кружевной зонтик.

Она была невысокого роста и хрупкого сложения, но, внимательно разглядев ее, Мари поняла, что женщине уже за тридцать, пожалуй, ближе к сорока. Ее спутника, о котором говорил отец, рядом не было.

День стоял пасмурный, но не ненастный; за серой пеленой тумана скрывалось бледное солнце — его лучи слабо серебрили поверхность воды.