Лора Бекитт - Пленница судьбы

На востоке разгоралась заря. Из бледно-розового небо постепенно сделалось багровым, как на закате, — казалось, его лижут языки пламени. От мягких вздохов ветра колыхались волны зелени в садах, привольно раскинувшихся меж построенных еще в начале века, упорно цеплявшихся за крутые склоны приземистых каменных домов.

Мари и Эжен брели по набережной, по белой полосе гальки, змеей убегающей в бесконечность. Тело девушки болело от борьбы с волнами, платье стало заскорузлым от морской соли, спутанные волосы висели неопрятными космами. Эжен выглядел не лучше.

— Куда пойдем? — с трудом разомкнув губы, спросила Мари.

— Полагаю, нам нужно обвенчаться, — сказал Эжен. — А потом поесть и поспать.

Девушка взглянула на него с молчаливой благодарностью.

— Я хочу пить, — произнесла она.

— Я тоже. Пойдем поищем колодец.

Они отыскали выложенный камнем колодец, напились и умылись. Мари пригладила волосы и постаралась привести в порядок одежду.

— Я не могу венчаться в этом платье, — озабоченно произнесла она. — Мне нужно другое, неважно какое, пусть самое простое, но новое.

— Прости, Мари, но сейчас я не смогу купить тебе одежду. Иначе нечем будет заплатить за венчание, еду и ночлег.

Неожиданно девушка рассмеялась. Сбежав с Эженом, она получила только Эжена. Пожалуй, это было справедливо. Ведь и он согласился жениться на ней без приданого, без чьего-либо благословения. Ради нее он украл лодку и не побоялся броситься в штормовое море!

Городок был мал, и они без труда нашли церковь. Разумеется, священник весьма неодобрительно отнесся к их желанию немедленно обвенчаться. И согласился только после того, как Эжен заметил, что тогда им, по-видимому, придется жить во грехе.

Во время короткой церемонии Мари украдкой кусала губы и чувствовала, как со дна души поднимается жаркая тревожная волна. Не этот ли священник должен был венчать ее с Кристианом?

Она взглянула на Эжена. Что могло ее ослепить? Его влечение к ней, его прямота и смелость?

Впрочем, сбежав с ним, она не только осуществила давнюю мечту вырваться с острова, изменить свою жизнь, но и спасалась от сомнений и страхов по поводу предстоящей совместной жизни с Кристианом. Было ясно одно: Эжена она не любит. Любит ли он ее? Мари старалась не задавать себе такого вопроса.

Они вышли на слепящий солнечный свет. Мари не помнила, поцеловал ли он ее в конце церемонии, не помнила, что они говорили друг другу.

Сегодня был не базарный день, постоялый двор пустовал, и они без труда сняли комнату. Внизу можно было заказать ужин, но Мари и Эжен, до предела измученные и разбитые, не сговариваясь отправились наверх и, едва скинув одежду, забылись тяжелым сном.

Проснувшись, Мари села на постели, обняв руками колени, и с любопытством смотрела на спящего мужа. У него было сильное, красивое молодое тело, густые русые волосы, выгоревшие на солнце, черты лица не такие тонкие и правильные, как у Кристиана, но по-своему привлекательные.

Вскоре Эжен тоже проснулся и посмотрел на нее с улыбкой. Через несколько минут они спустились в полутемное помещение, уселись за большой деревянный стол и заказали ужин: жареное мясо, овощи, хлеб и бутылку вина. Эжен считал, что нужно отпраздновать событие.

— Ваше здоровье, мадам Орвиль! — воскликнул он, поднимая стакан. — Надеюсь, вы будете счастливы.

Мари натянуто улыбнулась.

— Что мы станем делать дальше? — спросила она.

— Поедим и поднимемся в комнату, — ответил Эжен, перебирая ее пальцы. — Я снял ее до завтрашнего утра. А потом решим, куда нам лучше отправиться.

Девушка нахмурилась:

— По-моему, мы уже решили.

— Да, я помню, — спокойно произнес Эжен. Он посмотрел на нее выжидающе и с надеждой, но ничего не прибавил.

— Расскажи о себе, — попросила Мари.

— Рассказать? Ладно. Моя история очень проста. Я уже говорил, что родился в Марселе, в бедной семье, где было двенадцать детей. Отец был грузчиком в порту: умел работать, умел и выпить. Мать тоже работала не покладая рук: столько детей — не шутка! Понятно, никто не собирался содержать меня до совершеннолетия, и в шестнадцать я нанялся на корабль. Работа тяжелая, но и впечатлений столько, что хватит на всю жизнь! Когда я встретил Мадлен, мне было восемнадцать. Для нее не существовало ни долга, ни верности. Она поиграла со мной, а потом вышла замуж за капитана того судна, на котором я ходил в море. А я… я уехал подальше от родных берегов. Единственное, чего я тогда хотел: тишины и покоя. Да еще жить у моря.

Внезапно Мари расплакалась.

— Что случилось? — спросил Эжен.

— Извини, — прошептала девушка, с досадой размазывая по лицу предательские слезы, — вообще-то я редко плачу. Просто подумала: мои родные сходят с ума от переживаний, возможно, они считают, что я утонула, а я…

— Мы можем вернуться. Полагаю, они нас простят.

Она покачала головой:

— Я не смогу.

— Из-за бывшего жениха?

Лицо Мари окаменело.

— Да.

— Почему ты не вышла за него?

— Он был слеп.

— Совсем ничего не видел?

Мари кивнула.

— Ты испугалась?

— Да. Мне пришлось бы оберегать его от жизни, ж щадя себя. И если бы в конце концов я пришла к выводу, что мы не подходим друг другу, то все равно не сумела бы уйти. Словом, я во много раз хуже твоей Мадлен.

— Да нет, — несколько растерянно произнес Эжен, — женщина не обязана быть сильнее мужчины.

— Спасибо, что ты меня понимаешь.

Перед мысленным взором Мари предстала колдовская неподвижность глаз Кристиана, глаз, напоминающих таинственные горные озера, распростертые под туманно-пасмурным небом.

— И все-таки, — тихо прошептала она, — я его предала.

Железная дорога Мари поразила, притом что к тому времени сеть железнодорожных путей во Франции уже протянулась на многие сотни миль. Девушке понравилось, что можно сидеть, как в комнате, и вместе с тем ехать так быстро. Впрочем, все остальное не слишком радовало: духота, копоть и пыль. И все же она замерла, как завороженная, прильнув к окну: земля летела мимо миля за милей, прочь уносились поля, рощи, целые деревни, а поезд постукивал и покачивался, навевая дремоту. Вскоре стемнело, и в глубоком чистом небе засияли разноцветные звезды. Мари не могла понять, почему луна мчится за поездом, и следила за ней, пока не стало клонить в сон. Между тем похолодало, ветер шуршал по крыше и, завывая, дул в щели. У Мари не было ни шали, ни накидки, хорошо, Эжен купил ей туфли, пусть самые простенькие и дешевые, но новые.

Он прижал ее к себе, чтобы согреть, и через секунду девушка почувствовала прикосновение его губ к своим губам, а его рука легла ей на грудь. Большего они не могли себе позволить даже под покровом тьмы, поскольку рядом сидели люди. Впрочем, Мари была только рада этому. Теперь, по прошествии нескольких дней, она, пожалуй, могла определить природу их отношений. То была сделка с добавкой страсти — намазанный медом сухой хлеб. Когда они после ужина поднялись наверх, Мари принудила себя отдаться Эжену, хотя в тот миг и не хотела этого: она понимала, что только так, заманив в сети телесной страсти, она сможет заставить его уступить. Он уступил, и теперь они ехали в Париж.

Мари проснулась рано утром. Поезд стоял на крошечной станции. Дул слабый ветер, дремотно звенели кустарники, и небо постепенно наливалось сказочным розовато-оранжевым светом, словно там, в далекой вышине, распростерлось гигантское золотое руно. Кругом спали люди, Эжен тоже спал. И внезапно Мари захотелось тихо выбраться из вагона и бежать прочь.

Прижавшись пылающей щекой к прохладному стеклу, девушка принялась успокаивать себя. Впереди Париж!

Сквозь монотонный перестук колес, которому вторили удары ее сердца, Мари различала ровное, размеренное дыхание Эжена, своего мужа. Внезапно девушка представила на его месте Кристиана. О, если б это был он! Нужно было постараться убедить его уехать с острова. Кто знает, возможно, в конце концов он и согласился бы… ради нее.

И она вновь ощутила острую боль утраты.

В мечтах и снах Мари не однажды видела, как приезжает в Париж и каким он предстает перед ней. Город поднимался из дымки утреннего тумана, его высокие кровли, воздушные башни и колокольни были позлащены солнцем и сияли, как драгоценные камни. Он выплывал из пелены ее грез, словно гигантское сказочное чудовище со сверкающей чешуей из морской пучины. В реальности все оказалось иным.

Вокзал буквально чернел от народа, ряд чугунных фонарных столбов напоминал страшный фантастический лес. Осеннее небо печально нависало над городом, листья влажно шуршали и падали на тротуары под яростными порывами ветра. Вскоре пошел дождь; его косые полосы хлестали по мостовой, да еще экипажи разбрызгивали грязь, — они проносились, как черные молнии: извозчики, закутанные в непромокаемые плащи и надвинувшие на глаза лакированные цилиндры, нещадно понукали лошадей.

Пройдя не один квартал, Эжен и Мари, смертельно уставшая, растерянная и голодная, остановились у какого-то здания, приземистого и огромного, как подводная скала. Эжен велел девушке подождать, и она бессильно прислонилась к сырой, холодной каменной стене и закрыла глаза.

Она ждала очень долго. Наконец Эжен появился и промолвил:

— У нас есть работа, и у меня, и у тебя. На шелкопрядильной фабрике. И жилье.

Они с Эженом отправились в одно из предместий, где располагалась фабрика и жилье для рабочих. Девушка увидела ряд безобразных домов из темного кирпича, покрытых почерневшим шифером.

Эжен снова куда-то сходил и о чем-то договорился. Мари ждала во дворе.

— Ну вот, — сказал он, вернувшись, — работать начнем с завтрашнего дня. А сейчас узнаем, где будем жить.

Какая-то женщина отвела их в просторное, но темное помещение с земляным полом, окнами-отдушинами, большим деревянным столом и множеством отделенных занавесками или фанерными перегородками кроватей.

— Эжен, мы не могли бы отправиться в другое место? Я не хочу здесь жить, — сказала Мари.

Сопровождавшая их женщина услышала ее слова и неодобрительно покосилась на девушку.

— Но, Мари, — возразил он, — сейчас кризис, работы нигде нет, нам и без того повезло. Дешевле жилья не найдешь, а у нас совсем нет денег.

Он развел руками, его взгляд был очень спокоен и тверд. И девушка поняла, что ей нечего возразить.

Вскоре начали возвращаться те люди, что здесь жили, мужчины, женщины, юноши, девушки, дети, и комната наполнилась гулом голосов, темными тенями и разнообразными запахами.

Она и Эжен сели за общий стол, и перед ними появилась миска с мешаниной из вареных бобов, приправленной свиным салом, и две кружки дымящейся черной жидкости — цикорного кофе, прикрытых кусками намазанного соленым маслом хлеба.

Глотая скверно приготовленную скудную еду, Мари украдкой разглядывала хмурые лица окружавших ее людей. Многие приехали из других городов и деревень: как в это ни трудно поверить, люди бежали в Париж от еще большей нищеты и безысходности.

Не без опаски опустившись на отсыревший соломенный матрас, Мари сразу провалилась в сон, но вскоре ее разбудил Эжен — его намерения не оставляли сомнений, и девушка испуганно затрепыхались в окружавшей ее душной темноте.

— Кругом люди, — сдавленно прошептала она.

— Ну и что? — ответил он. — Здесь все так живут. А как иначе?

Утром ей было очень стыдно, она думала, что все станут смотреть на нее с понимающими улыбками, но никто не обращал на Мари никакого внимания, только девушка-соседка пристально разглядывала ее деревянный гребень с вкрапленными в него цветными стеклышками. Мари умылась из общего корыта и как могла расправила измятое платье и причесала волосы. Затем выпила неизменный цикорный кофе с хлебом и вслед за всеми вышла на улицу. Она была без накидки или шали и нещадно мерзла на холодном ветру. Эжен обнял ее за плечи, но, взглянув на него, девушка не смогла заставить себя улыбнуться.

А между тем ее смуглое ют загара лицо еще хранило свежесть, на нем не было следов усталости или вялости, взгляд привлекал прямотой и живостью, а заплетенные в косы черные волосы тюрбаном лежали на голове.

Вид громадного здания с невзрачными облупившимися стенами и гигантскими трубами заворожил Мари — то была фабрика. И почти сразу ей пришлось понять, что отныне она не человек, а орудие труда, часть производства, но не часть жизни.

От ада это место, пожалуй, отличалось лишь тем, что в конце концов отсюда все-таки можно было выйти на свежий воздух, правда, только в конце утомительно длинного рабочего дня.