Кира Шарм - Пленница тирана

— Давай, — он вошел в полутемную комнату, сбросил пиджак, затем рубашку, брюки, боксеры, — по мере того, как мужчина избавлялся от одежды, мои глаза расширялись все больше, а надежда на то, что, может, все еще и обойдется, таяла, как дым.

— Давай, я сказал, — улегшись на постель, он прямо-таки выпятил вперед свой огромный и уже абсолютно вздыбленный орган. — Начни с легкого массажа, потом вылижи яйца. Ну? Ты что — умерла там?

— Я… — с шумом выдохнула, чувствуя, как немеют и холодеют одновременно пальцы. Получился какой-то невнятный то ли писк, то ли всхлип.

— Давай уже, — дернув меня за волосы, он наклонил к своему члену, грубо и резко толкнувшись им в губы, протолкнувшись внутрь и заставляя меня в один миг задохнуться и подавиться.

— Так и быть, обойдемся сегодня без долгих ласк, — его рука обхватила затылок и толкнула к себе каменной хваткой. Боже, да его рука наверное, размером почти с мою голову! Не вырваться, никак…

Его член толкнулся в самое горло, — такой огромный, что в глазах потемнело и я начала задыхаться от нехватки кислорода.

Тело все затрясло, из глаза брызнули слезы, но, кажется, он этого даже не заметил.

— Расслабь горло и дыши носом. — Дыши, я сказал, твою мать!

Задохнулась снова — на этот раз от судорожного рвотного порыва, как только он начал жадно, как невменяемый, быстро, поршнем толкаться мне в глотку.

Стала извиваться, пытаясь оттолкнуть его бедра руками, но толчки внутри меня стали только еще яростнее, чуть ли не разрывая горло.

Дышать, — стучало в голове, пока я пыталась хоть как-то абстрагироваться от раздирающего мой рот огромного члена и его терпкого, солоноватого, просто отвратительного привкуса, которым, кажется, уже пропиталась насквозь и навсегда. Дышать…

Но на самом деле мне гораздо больше хотелось, чтобы эта темнота, появившаяся перед глазами, увлекла меня за собой, оставив без сознания.

Хотя…

Кажется, ему все равно.

И он, наверное, даже тогда будет продолжать долбить мой рот и мое горло без всякой жалости.

Блаженная потеря сознания уже почти настигла меня, когда он, отстранившись, вдруг вытащил свой член из моего горла.

Все закончилось — надеждой мелькнуло у меня в голове. Все…

— Глаза открой, — резко прозвучал низкий голос. — Смотри на меня.

С трудом разлепила опухшие от слез и ужаса глаза, перед которыми тут же возник инструмент моей пытки. Огромная дергающаяся головка, мокрая от моей слюны. Чуть не с мой кулак размером.

"О, Боже", — мелькнуло в голове, а глаза сами по себе закрылись.

Вряд ли я смогла бы сейчас хоть что-нибудь сказать, — челюсть ломило неимоверно, губы не слушались, все тело дрожало, как в лихорадке. Но, главное, пытка все-таки закончилась…

— В глаза, я сказал, — безжалостные пальцы надавили мне на скулы, заставляя снова распахнуть рот.

Что- то в его голосе подсказало мне, что лучше послушаться.

Вздрогнула, встретившись взглядом с почти черными, горящими, расширенными зрачками и одновременно с этим он снова протолкнул в меня свой член, до самого основания.

Захлебнулась, попыталась дернуться, но его рука, не обращая на меня никакого внимания, стала толкать меня, насаживая на член, еще сильнее.

— Да — прошла, кажется, целая вечность, в которой меня прожигал его сумасшедший взгляд, а комнату заполнили оглушительные хлипкие звуки.

Он захрипел и откинулся на подушку, мне в горло брызнула горячая жидкость, — обжигая, снова заставляя захлебываться, вызывая новые спазмы и слезы из глаз, перед которыми уже и так сверкали темные вспышки.

— Все глотай, — моя попытка отстраниться была пресечена еще одним рывком стальных рук на затылке.

Захлебываясь, я начала глотать, сама не веря, что этот ужас закончился. Сейчас… Сейчас я смогу с ним поговорить, все объяснить… А потом тщательно буду пытаться забыть об этом кошмаре. Надеюсь, он не станет вставать перед глазами каждый раз, когда ко мне будет приближаться мужчина…

Он вытаскивает свой орган из моего горла, и меня снова сжимает спазмом.

Но…

Ничего не заканчивается…

По-прежнему надавливая пальцами на мои скулы, водит головкой по губам, по кругу, придавливая их и слегка толкаясь внутрь, медленно выходя и проникая снова.

Губы уже начинают дрожать от напряжения, глаза закатываются, но я, собрав всю волю, послушно продолжаю смотреть в его совсем черные глаза.

С ужасом понимая, что, кажется, эти движения возбуждают его все больше.

Если раньше в глазах были искры, то теперь — просто угаран.

— Такая нежная, — хрипло бормочет он. — Втяни его в себя. Пососи.

Пытаюсь что-то промычать, но пальцы сильнее сдавливают мои скулы, заставляя слушаться через боль.

Втягиваю в себя его головку, дергаясь от еще больше помутневшего взгляда, прожигающего меня и от легкого хрипа, скорее похожего на рычание.

— Вот так, язычком еще поласкай, — хрипит мой мучитель и я, давясь слезами, слушаюсь, делая, что он говорит.

Боже, когда же этот член уже опадет окончательно? И он от меня отстанет?

Кажется, даже сил сейчас объясняться с ним не будет! Я только доползу до какой-нибудь выделенной мне в этом доме кровати и провалюсь в отключку. Или — меня все-таки отпустят? Только бы отпустили! Пусть даже ночью, пусть до моего дома отсюда пути пешком до рассвета, — ничего, как-нибудь доберусь!

— Ласкай, пока он не встанет, — развеивает мои надежды вот уже в который раз его хриплый голос.

Неееееет! Он что — собрался еще раз? Я же не выдержу!

Хотя, это он, скорее всего, просто погорячился.

Не может же он, вот так сразу — и пойти на второй заход? Или сможет?

— Обхвати плотнее, — головка протолкнулась в мой рот. — И всасывай.

О, нет.

Под моими губами, у меня во рту его член, дергаясь, снова начал становится каменным! О, нет, нет, нет…. Я же задохнусь сейчас и точно вырублюсь, если он продолжит…

Из моего рта вылетает громкий стон, когда он освобождает его наконец, резко вытащив свой член.

И в одно мгновение, даже не поняв, как это произошло, я оказываюсь опрокинутой на спину на кровати.

— Ноги раздвинь, — резко приказывает он, нависая надо мной и до боли сжимая, выворачивая сосок, от чего меня резко простреливает внизу живота. — Ну! Шире!

— Я… — задыхаюсь от жути. От этих глаз его — сумасшедших, страшных, от тяжести тела, что надо мной нависло, и — больше всего, от того, что он сейчас собирается сделать.

Нет! Это все должно было быть не так! Не так! Не со мной!

Так бывает только в жутких криминальных фильмах, которых я даже не могу смотреть!

Так — не должно, так просто не может быть!

Господи, как же мне вырваться из этого кошмара?

— Я… — всхлипываю, пытаясь не зажмурить глаза. — Я… Вы…

— Тебе разве не было сказано молчать? — его голос остается тихим, но от стали, звучащей в нем, становится еще страшнее. — Рот окрывать будешь только для моего члена. Или хочешь еще, а?

— Но… — всхлипываю я, еще на что-то надеясь.

— Блядь, я тебе его сейчас скотчем залеплю. И сниму только, чтобы трахнуть.

Боже, этот человек явно не шутит!

— И еще. Убери из глаз этот ужас и перестань дергаться, — только сейчас понимаю, что меня по-прежнему трясет. — Не знаю, как там у Маниза, но я не по этим всем садо-мазохическим делам. Мне нравится, когда меня ублажают, а не разыгрывают ужас и сопротивление.

— Я…

— Что тебе не ясно в том, чтобы не раскрывать рот? — его рука сжимает мою грудь еще сильнее, — так, что я вскрикиваю и слегка дергаюсь над кроватью, а бедро вклинивается между моих ног, раздвигая их так, что становится больно. — Блядь, с каких пор шлюхи Маниза такие непонятливые? Или ты хочешь к нему, обратно? Там тебя ждет много веселых моментов!

Обратно к Манизу я хотела меньше всего.

Оттуда я точно живой не выйду, — ну, в лучшем случае останусь покалеченной.

Хотя…

Если он поступит так, как угрожал, то от меня точно ничего не останется, и это будет уж точно гораздо хуже и страшнее, чем этот Морок.

А Маниз — он никогда не угрожает. Он всегда поступает так, как сказал. Всегда.

Ничего не оставалось, как прикусить губу и замолчать.

И закрыть глаза.

То, что он в них видит, — свои чувства, — я контролировать не умею.

Но… Может быть, последняя попытка? Может, он все же сжалится?

— Я… Не шлюха… — выдыхаю на одном дыхании, глядя на него со всей мольбой, на которую способна.

— Я не шлюха — мне самой кажется, что я кричу так громко, что разрывает барабанные перепонки, потому что этот крик вылетает из самой глубины души

Но на деле мои слова оказываются совсем неслышны, и я просто беззвучно шевелю губами…

Надеясь, — на что? На то, что этот ужасный человек не так уж и ужасен? Что он поймет, почувствует, что я не такая и отпустит меня? Даааа…

Я ведь действительно — совсем не шлюха…

Моя жизнь была с самого рождения такой же, как и у миллионов самых обыкновенных детей.

Отца перевели сюда по работе, он преподавал в нашем университете, мама работала в детском саду воспитательницей.

Ничего особенного, жили мы не в роскоши, но и не бедствовали.

Да, в чем-то у нас было даже привилегированное положение, — к отцу приходили родители студентов, всегда чтобы о чем-то попросить за свое чадо.

Он был человеком принципиальным, взяток никогда не брал, за что его недолюбливали и на работе и многие родители, с которыми он отказывался решать вопросы экзаменов или поступления за деньги, — но, в сущности, те, кто были достаточно богаты для решения таких вопросов, находили способ и решали все в обход отца.

Так что особенных врагов у него все же не было.

Ну, а у нас всегда были бонусы в виде несколько более доброго отношения и разных вкусностей, которые почти мешками приносили и маме и папе на работе, в основном перед праздниками.

Мне даже завидовали, — подруги всегда говорили, что ко мне другое отношение, — и в детском саду, что, в общем-то, не так и верно, потому что мама, наоборот, просила, чтобы ко мне относились построже, не желая, чтобы я выросла слишком избалованной, и в школе, где многие преподаватели были выпускниками отца.

Что сказать — да, я была всю жизнь любимым и потому беззаботным ребенком.

У меня, как и у брата, всегда было все, что нужно.

И единственные беды, которые я знала, — это Кирилл, лучший друг моего старшего брата.

Ослепительный красавец, — такой высокий, что мне приходилось задирать голову вверх, чтобы посмотреть ему в глаза. А смотреть в них я могла бы бесконечно, — пронзительные, ярко-голубые, они казались мне чудеснее самого неба! И сердце каждый раз пропускало удар за ударом, когда он, чуть наклонившись и прищурившись, смотрел на меня в ответ…

Кирилл был воплощением всего самого мужественного, самого невозможного, о чем только может мечтать каждая девушка!

Красавец, спортсмен, неизменный победитель всех олимпиад в школе, он действительно был просто идеалом!

Но, увы, не для одной меня, — вокруг него всегда крутилась стайка девушек, так заглядывающих в его сумасшедшие глаза, что даже сомнений не оставалась, — любая из них сделает все, что он скажет, все, что захочет, любая готова отдаться только по одному его щелчку пальцами!

А я старалась ничем себя не выдать, — меня иначе воспитывали, меня учили по — другому.

Парень сам должен проявлять инициативу, должен ухаживать и добиваться своей любви. Ни в коем случае нельзя вешаться на шею, невозможно первой признаться в своих чувствах.

И я старалась прятать глаза, в которых он мог бы прочитать всю бурю моих чувств.

Краснела и бледнела рядом с ним, часто что-то говоря и отвечая невпопад.

И в то же время отчаянно надеясь на то, что он все-таки поймет, прочитает в моем взгляде все обо мне.

То, что он для меня — единственный. Что я готова отказаться от всего на свете ради одной его улыбки, единственного поцелуя, который помнила бы всю свою жизнь.

И даже пойти против родных родителей, запрещавших мне связываться с Кириллом.

Нет, они, естественно, ничего не знали о моих чувствах, но не одобряли даже дружбы с ним брата, а мне так и вовсе запрещали просто по дружески куда-то с ними ходить.

На танцы, в кафе, в кино, — да куда угодно, даже просто на прогулку или искупаться в океане!