Где был тот момент, после которого я поняла: завязать не смогу.

I don't know and I don't care (Я не знаю и мне всё равно). Если существует станция «оставь меня, старушка, я в экстазе», то я где-то там, между полной задницей и небесами. Когда мозг в полной отключке, сложно понять, падаешь ты или возвышаешься. Пофиг. Тянешься за новой дозой, заранее предвкушая неотвратимость ломки. Когда-нибудь. Но не сейчас.

Здесь хочется процитировать безумно гениальную фразу о любви, отражающую мою всестороннюю интеллектуальную развитость. О высоком чувстве сказано и написано, снято и показано столь много. Обратимся к словам классика современности, идола прогрессивной молодежи.

— Любовь пережевывает тебя и выплевывает, как комок соплей, — сказал Нейтан Янг в телевизионном сериале «Отбросы».

Согласитесь, емкая формулировка. Не знаю, что чувствуют другие люди, когда влюбляются. Лично меня «пережевало» конкретно. Схему и детальное описание процесса дать не берусь.

Всё само собой получается.

Фон Вейганд лежит на спине, я — на боку, положив голову ему на грудь. На нас обоих непривычно много одежды. Мы только что приехали домой из «Адмирала». В одну из тех элитных квартир за пару штук баксов в месяц, которые снимают наши иностранцы, если собираются задержаться в городе надолго.

Хочется сказать и объяснить так много, хочется нести поэтическую чушь до рассвета. Мне не хватает слов, а он не стремится слушать. Всё так сложно. Почему? Ещё никогда не было в моей жизни человека, столь близкого и далекого одновременно. Я чувствую его, его жар, его страсть, его желание. Я с ним ближе, чем когда-либо позволяла себе быть с кем-то другим. Даже в мыслях. В самых смелых фантазиях. Но в то же время он холоден и далек, закрыт, запечатан, запрещен во всех цивилизованных странах. Хуже героина.

Из любой ловушки есть выход. Любую пытку можно прекратить. Никто не способен ударить тебя больнее, чем ты сам. Что же делать, если нет желания искать выход? Если добровольно собираешься продлить мучения, довести себя до изнеможения, до того предела, откуда не сможешь вернуться назад? Парить в небесах жалкие мгновения, зная, что обречен гореть в аду веками. Стоит ли краткий миг Эдема геенны огненной?

Фон Вейганд трется бородой о мою шею, гладит волосы и шепчет свое извечное «моя». Интересно, знает ли он, что у меня внутри всё пылает, как хочется мне ощутить его там, глубоко, сильно, жестко, так, чтоб до боли, до хрипов, чтоб у меня синяки ещё пару недель не сходили, чтоб я ноги сдвинуть не могла.

Смотрю в его потемневшие глаза и понимаю — он знает.

— You must live here. With me. I want (Ты должна жить здесь. Со мной. Я хочу), — пальцы фон Вейганда нежно скользят по моей шее, заставляя дрожать и покрываться мурашками.

Скорее получится подружиться с нильскими крокодилами, чем добиться разрешения моей мамы на постыдное сожительство.

— It is impossible (Это невозможно), — тихонько вздыхаю.

Шеф-монтажник резко переворачивает меня на спину, коршуном нависает сверху.

— You will live with me (Ты будешь жить со мной), — его пальцы ласкают мои губы, порхают легко, словно крылья бабочки. — It is decided (Это решено).

— No (Нет), — дыхание сбивается. — I can’t (Я не могу).

— What should I do? I will do (Что мне нужно делать? Я сделаю), — заверяет фон Вейганд.

Ничего не нужно делать. Самостоятельно могу разрушить свою благополучную жизнь. Ведь это того стоит. Мой миг Эдема. Мой грешный уголок рая.

— Just kiss me (Просто поцелуй меня), — слабо улыбаюсь и строго напоминаю, чтобы не надеялся на большее: — Only a kiss (Только поцелуй).

После нас хоть потоп. Сколько бы ни длилось это мгновение, уверена, оно того стоит. Не стану думать о будущем. Хочу жить здесь и сейчас.

* * *

Пришлось разругаться с родней в пух и прах. Это не первая и не последняя глупость в моей жизни.

Сижу на пороге дома, трясущимися руками сжимая сумку, набитую наиболее важными вещами. Я сама не верю, что сделала это. Ради любви? Ради похоти? Найти бы себе благородное оправдание.

Я до сих пор не верю, что ушла. Почти не сожалею.

Буду жалеть потом. Обязательно буду. Потом. Не сейчас.

Был не просто скандал. Был самый грандиозный скандал в моей жизни. Повезло, папа уехал в командировку, а иначе пришлось бы туго.

Мама мне сначала не поверила, потом отказывалась верить, падала в обморок и пила валерьянку. Бабушка взывала к моему разуму, который давно покинул тело.

— Я всё равно уйду, — повторяю упрямо. — Я с ним давно сплю. Чего вам бояться? Мы предохраняемся, всё самое страшное уже случилось.

Мама говорит много правильных вещей. Он не женится на мне, ведь мужчины не женятся на тех, с кем спят. Как я вообще могла? О чем я думала и чем? Где моя женская гордость и чувство собственного достоинства? Мужчина должен женщину добиваться.

— Я всё решила, — заявляю в сотый раз.

Мама угрожает, говорит, что на работу пойдет, с начальником поговорит.

— Я совершеннолетняя, — резонно напоминаю.

Они не могут удержать меня. Ни слезами, ни закатыванием истерик. Шантаж не поможет. Ничто не поможет. Где-то внутри невыносимо больно причинять ближайшим людям страдания. Загоняю неприятные ощущения глубже. Понимаю, это неправильно, это ошибка. Я ничего не знаю о фон Вейганде. Это даже не любовь, а помутнение рассудка.

Безумие, въевшееся под кожу.

Страсть, текущая по венам.

Сотни бесполезных слов.

Он чужой, посторонний человек, которому плевать на мои эмоции. Он способен исчезнуть из моей жизни столь же внезапно, сколь появился. Осознаю прекрасно.

Но мне плевать.

Отчаянно жажду быть с ним каждую секунду. Пусть разочарование придёт потом.

Однажды погрузившись в бездну, ты меняешься навсегда. Ступаешь за ту грань, после которой нет точки возврата. Шаг из света во тьму. Часть тебя навеки останется там. В клетке, сотворенной твоими же усилиями. Это нельзя назвать хорошим или плохим. Это просто случается.

— Ладно, — поднимаюсь, иду в квартиру.

Фон Вейганд дал мне ключи. Его пока еще нет дома. Открываю дверь, захожу, бросаю сумку на пол и присаживаюсь рядом. Здесь комфортнее, чем на ледяном пороге у подъезда. Мне совсем не хочется думать, а мысли сами лезут в голову.

Как ты могла так поступить, Лора? Оставить маму с бабушкой на грани сердечного приступа.

Это моя жизнь. Я взрослая, сама решаю, что мне делать. Конечно, им с высоты прожитых лет виднее, они пытаются защитить и уберечь свою маленькую девочку. Однако поздно. Девочка выросла, желает играть наравне со взрослыми. Ей нужна самостоятельность.

Ты же его совсем не знаешь.

Почему это? Кое-что известно. Скан-копии его паспорта давно хранятся на моей флешке. Все иностранцы обязаны выслать эти сканы для получения пропуска на завод. Поэтому я знаю его полное имя — Александр фон Вейганд, дату его рождения и то, что он старше меня на счастливые тринадцать лет. Еще в их паспортах указывают цвет глаз (карие) и рост (193 см). Только о самом важном забывают. Никакого штампа о браке. Хотя это гораздо важнее остальных параметров. Всё равно не могу назвать его «Александр», не клеится как-то, исключительно «господин фон Вейганд». Возраст меня не смущает. Да, будь он на пару-тройку лет старше, мог стать моим отцом. И что?

К тому же я безуспешно исследовала просторы Интернета. Ни в одной из социальных сетей не замечен, о нём ни слова на сайте их компании, хотя про мистера Дрочера и остальных информации хоть отбавляй. Там целое досье на Хламиду, послужной список и фото. Наиболее влиятельные товарищи представлены особым списком. Например, тот же Ригерт. Но ни единого упоминания об Александре фон Вейганде. Человек-невидимка.

Поговорим о финансовой стороне? С удовольствием, ведь это моя любимая часть. В день шеф-монтажник зарабатывает минимум тысячу евро. В месяц около двадцати двух тысяч плюс командировочные и различные «добавки». Итого, мы имеем месячную зарплату около тридцати семи тысяч. Если ему не платят меньше или больше, чем мистеру Дрочеру, то точно так и выходит. Может ли человек с подобной зарплатой шиковать? Думаю, да. В Украине — точно да. Квартиру и гостиницу оплачивает компания. Вообще улёт. Компания даже выделяет денег на «потусить», покрывая стоимость вечеринок в «Адмирале». Предоставил чек — получил полную компенсацию. Не в той стране я работаю, надо переезжать. И вы задумайтесь. Но сейчас речь не о плачевном соцпакете и низкой заработной плате.

Обратимся к расходам фон Вейганда. Он подбросил мне пять тысяч (копейки в сравнении с его доходом), накупил кучу шмотья (а здесь уже «очень дорогого шмотья»). Не по-немецки это, не экономно. Так не тратятся на обычных… на тех, с кем спят без далеко идущих планов.

Тем более я его ни о чем не просила, не намекала и, как он мог убедиться, со мной можно тр*хаться бесплатно. В чем подвох? Или всё это для него не деньги?

Вспоминаю его манеры, загадочное отсутствие на сайте компании, подозрительную финансовую независимость. На что похоже?

«Пора бы обыскать квартиру», — эта мысль меня взбодрила и заставила оторвать зад от пола.

Открылся широкий фронт работ. Ноутбук, карманы, холодильник. Знаете, по содержимому холодильника можно определить очень многое. К примеру, если там нет частей тела, запакованных в аккуратные мусорные пакеты, то он не маньяк. Ну, или маньяк, умеющий заметать следы.

Ноутбук предсказуемо защищен паролем. Представляя, сколько всего интересного в нем содержится, я искренне сожалела о том, что у меня нет гениального друга-программиста, способного взломать этот пароль в один момент. Хотя есть парочка знакомых, и если защита стандартная, то не составит труда.

Впрочем, сейчас времени совсем мало. Фон Вейганд может вернуться в любой момент, а тогда будет сложно объяснить чужого мужика, копающегося в его ноутбуке.

Я попытала счастье, набрав год рождения, потом дату рождения, потом фамилию, потом имя «Александр» в различных вариантах. Наконец, всё сразу. Тщетно.

Знаю, не слишком красиво, даже отвратительно, рыться в чужих вещах. Однако мужчина, оставляющий женщину в своей квартире, должен предполагать подобный вариант развития событий. Сам виноват.

Остался холодильник. Расчлененных трупов я там не обнаружила и совершенно упала духом. Стандартный набор — полуфабрикаты, вода без газа, виски. Даже романтический ужин не приготовишь. Шучу, разумеется. Ладно, с трупами куда ни шло, но живых людей я кормить не осмелюсь.

А нужны ли фон Вейганду эти романтические бредни? Мерцание свечей в уютном полумраке комнаты, искристое шампанское бурлит пузырьками в изящном бокале на тонкой ножке, соблазнительно дымится курица гриль… ну или пицца. Эх, я даже не знаю, что он любит есть.

Взгрустнулось оттого, что нет между мной и шефом-монтажником нормальных человеческих отношений. Вот наготовлю я ему пиццу и курицу из службы быстрой доставки, шампанского в супермаркете куплю, а он нахмурится, сметёт всю эту красоту со стола, повалит меня сверху и тр*хнет. Вроде не самый плохой вариант, а тоскливо. Всё нам, людям, мало. Видите? Мечтали о благородном рыцаре с печатью порока на прекрасном лице? Вот он, у вас в руках, притягательный до дрожи. Только не все пункты учли в магическом контракте.

Стоило мне приступить к обыску, как раздался звук открываемой двери. Я поспешила свернуть активность и замерла на пороге.

Фон Вейганд пришел не один, а с двумя огромными пакетами из супермаркета.

— Why sad? (Почему грустная?) — взгляд его изучил сначала набитую вещами сумку, а потом мою унылую физиономию.

— Problems at home (Дома проблемы), — пожимаю плечами.

Шеф-монтажник ставит пакеты, подходит ближе, берет меня за подбородок и мягко говорит:

— Do you want to come back? Should you come back? I don’t mind, if you wish you can go. We will find a way (Ты хочешь вернуться? Тебе нужно вернуться? Я не возражаю, если хочешь, ты можешь идти. Мы найдем путь).

Сколько чудесных слов, какой замечательный английский. Самое время сказать это, когда я уже ушла из дома, сожгла мосты, довела родных до вызова скорой помощи, а теперь «ладно, ничего, можешь идти обратно».

— I don’t want to come back (Я не хочу возвращаться), — снова пожимаю плечами.

В конце концов, сама этого хотела. Быть с ним. Всегда. Как можно дольше, если не всегда.

— We will have a romantic dinner (У нас будет романтический ужин), — обещает шеф-монтажник.

— What? (Что?) — кажется, я галлюцинирую.

— Wait (Подожди).