Назовите меня ханжой, но это как-то чересчур. Я сделала слабую попытку перехватить инициативу, намекая на то, что и сама могу помыться. Однако он не привык уступать.

— Dein erstes Mal? (Твой первый раз?) — спросил фон Вейганд, вероятно, намереваясь отвлечь меня разговором от попыток захвата власти над душем.

Было стыдно не понять. Я тупо уперлась взором о дно ванны. Вода окрасилась в цвет девственности. Остатки моей поруганной невинности стремительно исчезали в сливном отверстии. Добро пожаловать в мир взрослых.

— Dein erstes Mal? (Твой первый раз?) — настойчиво повторил он, намыливая меня с ног до головы. — No boyfriend? (Нет парня?)

— Viele (Много), — уверенно сообщила я.

Его брови удивленно поползли вверх, а губы сложились в знакомой усмешке.

— Warum jetzt? (Почему только сейчас?) — он помедлил, вероятно, прикидывал, дошла ли до моего сознания очередная фраза длиною более чем в два слова.

Наверное, лицо у меня было совсем тупое, потому как он повторил уже на ломаном английском:

— Why now first? (Почему сейчас первый?)

Ответ я выдала скороговоркой, уверенная, что, даже обладай он скудными познаниями в русском, все равно бы не понял ни слова:

— Идиотский вопрос, если честно. Ну, не хотелось мне прыгать в кровать с первым попавшимся местным идиотом. Я, может, десятки заводских работяг отвергла и даже одного подающего надежды частного предпринимателя. Я, может, миллиардера рассчитывала встретить, чтобы влюбился в непорочную деву неземной красоты с первого взгляда и увез в Швейцарию наслаждаться кристально-чистым воздухом, кушать сыр с шоколадом и рожать пятерых детишек. А ты мне теперь весь кайф обломал и надежду на счастливое Альпийское будущее разрушил. Гордись. Тебе это, наверное, не в первый раз делать. Кстати, мог бы выучить русский. Или хотя бы английский. Международный, в общем-то, язык. О чем с тобой говорить? Ты же ничего не понимаешь и не пытаешься. Всё. Alles (всё).

Думаю, последнее слово он всё же понял, просто виду не подал. Пытался остальное перевести? На здоровье.

Покончив с омовением, шеф-монтажник накинул мне на плечи полотенце. Я мелко задрожала. Сама не знаю почему. Наверное, предчувствовала плохое.

— Hast du irgendwann geküsst? Nie geküsst? (Ты когда-нибудь целовалась? Никогда не целовалась?) — спросил он.

Я нервно повела плечами. Что-то про поцелуи. Но что конкретно?

— Sag (Говори), — шеф-монтажник коршуном навис надо мной. — Never kiss? (Никогда поцелуй?)

— Never (Никогда), — опять с полной уверенностью заявила я.

Он рассмеялся. Не верил.

— Willst mich küssen? (Хочешь меня поцеловать?)

Это я поняла. Всерьез собралась встать на цыпочки, чтоб дотянуться до его губ. Но всё та же наглая ухмылка и шальное сияние глаз натолкнули меня на мысль, которую он не замедлил подтвердить.

— Nein (Нет), — фон Вейганд указал на свои губы и отрицательно покачал головой, а потом выразительно посмотрел вниз, туда, где кое-что натянуло полотенце. — Ja (Да).

Ах, вот каких поцелуев он дожидается. Нет, я не такая.

— Ich kann nicht (Я не могу).

Он смотрел на меня так, что мгновенно стало ясно: «kann» (могу) или «kann nicht» (не могу), значения не имеет. Тогда я решила использовать технику моей подруги Анны, которая была уверена, что всё должно происходить обоюдно.

— You — first. After — I (Ты — первый. Потом — я), — я постаралась произнести слова максимально медленно, чтоб лучше донести мысль. Как донести мысль по-немецки, я понятия не имела, но сделала слабые потуги. — Du nachdem ich. Gut? (Ты, потом я. Хорошо?)

Он поднял меня и перебросил через плечо. У меня закружилась голова. Я забарабанила кулаками по его спине, но он не придал моим действиям особого значения. Просто отнёс обратно на кровать. Мне уже не хотелось никаких «техник», никакой инициативы.

— Gut (Хорошо), — он сорвал с меня полотенце и продолжил, смакуя каждое слово: — And after you do all I want and like I want (А потом ты делаешь все, что я хочу, и так, как я хочу).

Кажется, иначе мы играть не планировали.

Он едва коснулся моих губ своими усмехающимися губами, провел языком по небольшой ранке, оставленной недавно его зубами. Потерся бородой о мою шею, пока руки уверенно прошлись по груди, проследовали ниже и резко раздвинули мои ноги.

— All I want (Все, что я хочу), — напомнил он, выделяя каждое слово, буравя меня горящим взглядом.

От одного его взгляда стало трудно дышать. Какое сопротивление, товарищи? Мне было плевать, что делать и как. Лишь бы с ним. Он мог бы нарезать меня ножом, как подтаявшее сливочное масло. Моя воля растворилась, стоило его языку оказаться внутри.

Господи…

Мои пальцы впились в покрывало, сминая, ища спасения. Не могу поверить, что это происходит на самом деле. У меня просто нет ни единой мысли.

Грешные стоны срывались с моих губ, будто спелые плоды с древа познания. Змей-искуситель посвящал меня в тайны, доступные только падшим ангелам.

* * *

Я, честно, не знала, как объяснить маме, почему не ночевала дома. Единственная беспроигрышная отмазка — работа. Нам ведь обещали ночные смены. Кроме того, с технической стороны вопроса я действительно «работала» ночью.

Путано объяснила, как мне позвонили, потребовали в срочном порядке приехать, и я сорвалась с места, телефон зарядить забыла, а потом такой аврал в цеху нарисовался, что не до звонков стало. И вообще, хватит нападать на меня. Я уже взрослая, мне двадцать два, черт побери! Своя жизнь и всё такое. Лучшая защита — нести тошнотворно-жалостливый бред, от которого всем вокруг захочется застрелиться.

Почему лучшая подруга и по совместительству коллега Анна о моём вызове на работу ничего не знает? А зачем ей знать?! Это же меня вызывали, а не её. Далее я ловко перешла на тему неустроенной личной жизни, добавила несколько красочных выражений относительно работы, которую ненавижу, и поплакалась о том, что после ночной смены придется остаться и днем, ведь иностранцы прибывают один за другим, переводчиков на объекты не хватает и так далее, и тому подобное.

Звучало убедительно. Конечно, по возвращении меня ждёт разбор полетов. Одно дело отмазываться по телефону, а совсем другое — вдохновенно врать, находясь лицом к лицу с оппонентом. Впрочем, есть часов девять законного отдыха без прочищения мозгов. Потом — будь что будет.

Непосредственно на работу я прибыла на такси. Точнее, прибыла к проходным, потому как из-за дебильной системы безопасности никого постороннего (в том числе таксистов) на территорию бы не пустили. Пришлось совершать утренний моцион, из последних сил пытаясь разлепить глаза и одновременно придать лицу осмысленный вид. Спасибо охранникам, что не стали обыскивать на проходных, раздевая до трусов, которых на мне, кстати, нет.

Дико хотелось спать. Словесный поединок с мамой, конечно, взбодрил, но бодрости хватило ненадолго. Я была готова дрыхнуть стоя. Как назло, ещё и «пятничное совещание». Да, сладко выспаться на стуле в общем кабинете мне определенно не светит. Хорошо, что не моя очередь переводить, но присутствовать надо обязательно. И не забыть придать лицу выражение. Ну хоть какое-то.

— О, как насчет кофе? — многозначительно протянула Натали, оценив мое упадочное состояние в мгновение ока. — У кого-то была бурная ночь?

— Да нет, не было, — сумбурно промямлила я, хватая персональную чашку дрожащими пальцами. — Давай по кофе.

Пятничное совещание подразумевало всеобщее торжественное сборище наших начальников, главных механиков, иностранных специалистов, переводчиков и простых смертных вроде обычных инженеров. Мы обсуждали происшедшее за неделю, пытались в очередной раз выявить несуществующий прогресс и винили немцев за все неудачи на производстве, пробуя выдавить неустойки на любом, чаще всего пустом месте.

— Нам жизненно необходимо достигнуть понимания о наличии конца сроков выполнения проекта. А по причинам задержки с этим пониманием растет глубокая озабоченность в рядах наших специалистов, — гордо вещал начальник.

И я искренне радовалась, что не участвую в переводе. Сегодня вся «озабоченность в рядах» упала на хрупкие плечи немецкого переводчика. Вот досталось тебе «понимание о наличии конца», перевел вменяемо, но кратко, а начальник сразу интересуется: «Почему это так мало сказал? Ты чего это, слов не знаешь? У меня там много и красиво, а ты буркнул невразумительно. Давай, чтобы красиво, чтобы все моей гениальной речью насладились, слезу от умиления пустили, растаяли, словно нежно-красный мартовский снег на территории нашего экологически чистого завода».

Однако благополучное безделье не спасало мое тревожное сердце от адских мук.

Фон Вейганд самым скотским образом не обращал на меня никакого внимания. Он одинаково ровно приветствовал всех присутствующих, а после занял своё место. Конечно, я не ожидала, что шеф-монтажник бросится на колени и запоёт душещипательную серенаду. Было бы неплохо улыбнуться, подмигнуть, бровью повести. Но ничего. Ни единого намека. Казалось, ему плевать. Наверное, не казалось. За бесконечные полтора часа совещания он не счел нужным проявить пусть ничтожного признака привязанности.

— Лора, чего ты на него вылупилась? — тихо обронила Анна. — Дырку собираешься прожечь?

Я пробормотала невразумительный ответ и перестала сверлить взглядом шефа-монтажника.

Запираюсь в туалете сразу после совещания, умываюсь холодной водой, пытаюсь прийти в чувство. Соберись, тряпка. Ну… ты правда думала, это что-нибудь означает? Ему плевать. Смирись, и нечего распускать нюни. Все было совсем неплохо, а теперь вы разойдетесь, как в море корабли.

К счастью, я слишком устала, чтобы сильно расстроиться.

— Чем ты ночью занималась? — поинтересовалась Анна, когда мы вдвоем обедаем на кухне. — Маму чуть с ума не свела.

— Загуляла немного.

— На тебя не похоже.

Я затруднилась с ответом. Говорить или нет?

— Долгая и нудная история. Ничего интересного. Мне было скучно, решила погулять с Даной. Она тоже в депрессии. Посидели в баре, выпили, обсудили всякие мелочи.

Тут пришлось напустить тумана об одиночестве и прочей чепухе. Когда Анну перекосило от моего депрессивного дерьма, я прикрутила краник и невинно спросила:

— Что ты думаешь о фон Вейганде?

— Ой, не говори, что запала на него.

— Почему сразу «запала»? Просто интересно твоё мнение.

Просто я с ним тр*хнулась на досуге.

— Даже не мечтай, шансов нет, — заявила подруга. — Если, конечно, не хочешь себя лишний раз помучить.

— Нет, ну если просто помутить с ним.

— Ты же хочешь с ним серьезно? Неужели успела запасть? Ну конечно, — безошибочно просканировала мое сознание Анна.

— Ладно тебе. Уже и спросить нельзя, — отмахиваюсь, плюхая в чай четвертую ложку сахара подряд.

— Ох, Подольская, кого ты пытаешься развести, — рассмеялась она. — Конечно, я тебя понимаю, взгляд у него прожигающий. Пробирает. Да я бы сама не прочь. Он такой…

— Какой? — не выдержала я продолжительной паузы.

— Когда он смотрит на меня, аж ноги подгибаются. Но пойми, он на всех так смотрит! А знаешь, что сегодня было?

— Что? — думаю, пятая ложка сахара все-таки не помешает.

— Он потрогал мой зад. Вроде все случайно вышло, я зашла в кабинет, чтобы занести новые протоколы.

Моя типа лучшая подруга рассказывает, как мужчина моей мечты после ночи нашего с ним первого секса (и моего первого за всю жизнь секса!) потрогал ее задницу. Просто картина маслом. Очень мило.

— Нет, могло и случайно получиться, я сама так подумала, ведь у меня все из рук повалилось, а он подхватил и так… А потом я посмотрела на него, и опять этот взгляд. Реально прожигающий! Короче, не знаю.

При мысли, что фон Вейганд решит переспать со всеми переводчицами в офисе, мне стало дурно. Тошнота подкатила к горлу в самом прямом смысле. Сегодня он предложит ключи Анне, да? Хотя надобности предлагать нет. Они и без дополнительных прелюдий должны лететь в Киев. Фон Вейганд с немецким переводчиком, Анна со своим немцем, мистером Ригертом.

— Он похож на нациста, — неожиданно выдает она.

Я чуть не поперхнулась чаем. Я даже перестала представлять измену фон Вейганда в красках.

— Чем это он похож?

— Просто похож, и всё.

— Но почему?

— Сравни его с другими, они как дети маленькие. Нет, правда. Конечно, возмущаются иногда, но все сверяют с начальством. Каждое требование! Этот сам все решает. Он ведет себя как генеральный директор завода. Разве не заметно? Бедный мистер Дрочер добивался личного кабинета больше года, и ни фига, а этот приехал — сразу же получил и кабинет, и личного переводчика, и комфортабельный автомобиль. Собственный автомобиль с водителем, пока всех остальных в «Газели» возят. Чувствуешь разницу?!