— Так он нацист?

Анна прыснула от напускной серьезности моего тона. Вскоре мы дружно смеялись над порцией спонтанных шуток, родившихся из этого сравнения. Однако после, отсмеявшись, я вспомнила о примеси еврейской крови в моей родословной, о том, что обычно нацисты делали с евреями, ничего хорошего, конечно. Мне представилась занятная картина, но запомнить её в мельчайших подробностях не получилось. Вызывал начальник.

* * *

Начальник наш напоминал милого плюшевого мишку. Хотелось пощипать его за румяные щёчки, а после похлопать по симпатичному круглому животику. Но сегодня настроения умиляться как-то не было.

— Что, Лора? — он расплылся в довольной улыбке. — Придется нам занять ваши выходные. Поедете в командировку на три дня в Киев.

Я постаралась придать лицу умный вид. Скорее всего, безуспешно.

— По какому вопросу? Когда именно?

— Вообще-то, сегодня, — наблюдая в моих глазах явное офигение, он продолжал тем же радушным тоном добивать меня дальше. — С мистером Ригертом поедете, как его личный переводчик.

— Туда должна была ехать Анна, — вполне резонно заметила я. — Она с ним давно работает.

— Да, знаю. Но сегодня он потребовал вас, поэтому мы поменяли билеты. Вылет из аэропорта в 21.30. Вы не волнуйтесь, мы машину пришлем. Вас довезут в лучшем виде.

Нет, я догадалась, что довезут. Не бежать же мне за машиной. И… о Боже! В Киеве планировалось решить ряд важнейших вопросов относительно поставки нового оборудования. Вообще, поездка планировалась давно. Сейчас Ригерт наслаждался коротким отпуском в родной Германии, но в пятницу вечером, то есть сегодня, должен был приехать в Киев, дожидаться там фон Вейганда с немецким переводчиком и Анной.

Мои мозги спят, но очевидное я в состоянии подметить. Ригерту нет резона менять переводчика. Это всё Он. Мистер Секс.

— Я не поеду. Я не могу так поступить с Анной, она ждала этой поездки. Она готовилась.

— Что поделаешь, Лора? — развел руками начальник. — Всё равно поедете вы. Немцы вас хотят.

Он просто издевается над моим воображением.

Тянуло на стенку залезть. Но что я могла сделать? Уволиться? Не вариант. Мне нужны деньги. Мне нужна самостоятельность.

* * *

— Странно всё это, — Анна всегда говорила так, когда считала меня виноватой.

Мне было нечего возразить. Не могла же я сказать, что меня везут в Киев, чтобы банально тр*хнуть. Оставалось только пойти к виновнику всех бед и высказать всё накипевшее. Он бы не понял ни слова. Какой смысл?

Но я пошла.

— Nicht gehen mit du (Не ехать с тобой), — заявила безапелляционным тоном.

Фраза далась мне с трудом. День казался бесконечным. Меня начинало раздражать всё. В особенности его poker face и то, как отлично он выглядел. Всю ночь не спал, а выглядит аки огурчик. Где справедливость, а?! Я самой себя испугалась в зеркале этим утром. Мало того что синяки под глазами и вид засохшего персика, я ещё и еле ноги передвигаю. Будто с беговой дорожки не слазила.

Шеф-монтажник поднялся и подошел к двери, медленно запер её на ключ, а затем столь же медленно, выделяя каждое слово, произнёс:

— Ich sage, du tust. Du tust alles. Verstehst du? (Я говорю, ты делаешь. Ты делаешь все. Понимаешь?)

Ну, это уже наглость. У меня на языке вертелось «Scheisse» (дерьмо), но приличным девушкам такое нельзя говорить.

— Nein! (Нет!) — я постаралась придать скромному «нет» максимальный оттенок ругательства.

Он рассмеялся, а потом совершенно бесцеремонно усадил меня на стол и встал так, что оказался между моих раздвинутых ног. Необъяснимым образом с ним я всегда оказываюсь в занятных «позах». Дальше хуже.

Я позволила ему себя поцеловать. Воспоминания прошлой ночи нахлынули, увлекая в пропасть. Сопротивляться не было смысла. Как можно устоять, если жаждешь быть соблазненным? Он сошел со страниц моих бурных фантазий. Нежный и страстный. Зверь, берущий то, что хочет. Огонь и лёд породили его, как порождают крепчайшую сталь на свете.

«Тебе всё равно, что тебя просто тр*хают? — вкрадчиво поинтересовался внутренний голос. — И относятся, как к резиновой кукле?»

— I will shout if you don't let me go now (Я закричу, если ты меня не отпустишь), — прошептала я, отстраняясь.

Кажется, хоть на сей раз до него дошло. Он отпустил меня. Подошел к двери, открыл, жестом показал, что я могу уходить. Спасибо большое.

— Meine (Моя), — прошептал он с торжествующей ухмылкой, а глаза его будто сообщали: «Говори что хочешь, но тебе не сбежать».

По дороге в аэропорт, сидя вместе с ним на заднем сиденье Лексуса, я получила возможность додумать картину «нацист и еврейская девушка» во всех деталях. Уже стемнело, в салоне авто свет не горел, а потому никто не мог видеть, как рука шефа-монтажника по-хозяйски лежит на моей ноге. Немецкий переводчик щебетал не затыкаясь, фон Вейганд через раз отвечал на его вопросы, водитель спокойно себе ехал. Я мечтала. Я представляла себя в подвале, прикованной тяжелой цепью к стене. Мне холодно и страшно. Скрип открываемой двери заставляет вздрогнуть всем телом. Я едва дышу от ужаса, когда он приближается. Могу рассмотреть лишь его высокие кожаные сапоги, мне страшно поднять глаза выше. Он толкает речь о превосходстве арийской расы, о том, насколько грязна моя еврейская кровь и насколько я сама ничтожна. Потом хватает меня за волосы, заставляет подняться и посмотреть в его ледяные жестокие черные глаза. Кайф… чувствую, как волна возбуждения протекает по телу.

От сладких мыслей отвлекает рука, которая уверенно расстегивает мои джинсы и проникает туда, где мне уже нестерпимо горячо. Фон Вейганд пересаживается ближе, продолжая посвящать немецкого переводчика в секреты производства стали. У него есть железное алиби. В салоне темно, позиция выгодная. Никто не видит, что вытворяют его пальцы.

Я стараюсь хранить молчание. Откидываюсь на спинку, кусаю губы, думаю о чем-то неприятном, сдерживаю рвущиеся наружу стоны.

Ему нравится вся эта ситуация. Делать это у них на глазах. Думаю, он бы и от минета не отказался. Вот только незаметно я вряд ли смогу такое провернуть.

Оргазм настигает меня почти против воли. Мелкая дрожь проходит по телу. Я кашляю, пытаясь заглушить всхлип. Чертовски хорошо и чертовски неправильно. Что он со мной творит? Я вопросительно смотрю на него — не пора вынуть руку из моих трусиков? Однако шеф-монтажник и не думает останавливаться. Его пальцы снова приходят в движение. Легкие, дразнящие прикосновения. Дорога до аэропорта долгая, и что-то подсказывает мне: останавливаться он не намерен.

Видно, не суждено мне узнать, что там дальше у нациста с еврейкой произошло. Знаете, не в добрый час я это подумала, господа.

* * *

Несмотря на смесь усталости с крайним возбуждением, в аэропорту я почувствовала укол совести. Это Анна должна лететь. Ригерт её немец, а не мой.

Мой немец.

Я фон Вейганда подобным образом даже в мыслях назвать не осмеливалась. Просто он никогда не будет «моим». Я понимала это, но надежда, чертова сука-надежда теплилась под сердцем. А вдруг?..

В самолете продолжаю ощущать призрачные пальцы внутри себя. Трудно сказать, чего я хочу больше: выспаться наконец или тр*хнуться с ним снова. Я знаю, что нужно подумать о многих важных вещах. О будущем, например. Позволить ему и дальше тр*хать себя когда, где и как угодно или взбунтоваться разговором о серьезных отношениях?

Нужно наслаждаться сегодняшним днем. Вот моя подруга Дана о таких мелочах не заморачивается. Её, с позволения сказать, «парень» снимает новую квартиру всякий раз, стоит ему захотеть ей присунуть. Просто снимает на одну ночь, везет её туда на своей суперкрутой тачке и, прости за выражение, даже не тр*хает, а еб*т. Вот чисто слово подобрано, не подкопаешься. Чисто семантически отображает всё его глубокое чувство. Заниматься любовью — это когда у вас обоюдно глубокое чувство, всё серьёзно и дело к свадьбе. Переспать — это дело техники, можно один раз, можно больше, можно по любви или нет, но всё равно без особого прикола: либо для галочки, либо ждали чего-то более, а вышло скучно и прозаично, без огонька. Тр*хаться — это эмоционально, страстно, может, без любви, зато с чувством взаимного притяжения. А когда вас банально еб*т, это грустно. Вы и так, и эдак, а вас вы*бали и выпроводили. Грустно.

Эй, может, и меня еб*т? А я, наивная душа, не замечаю.

* * *

Я боялась не то что потрогать, но даже посмотреть. Знаете, в этом нет никакой поэзии. И ничего приятного тоже нет. Фразы из любовных романов в духе «я облизывала этот лакомый кусочек, как самую сладкую конфету в мире», конечно, настраивали на романтичный лад. Но реальность есть реальность. Какая же это конфета, если она мне в руку не помещается? И как она тогда влезет в мой рот? О том, чтоб добраться до начинки, даже страшно подумать.

Сначала, воодушевленная первым настоящим оргазмом в моей жизни, я готова была быстренько отблагодарить шефа-монтажника. Фон Вейганд сидел на кровати, наблюдая за каждым моим движением. Я быстро обмотала себя очередной простынкой, опустилась на колени между его раздвинутых ног и посмотрела на то, что скрывало полотенце.

Впечатляюще. Хотя нет, первая моя мысль: если это было во мне, почему я ещё жива?

— Like? (Нравится?) — поинтересовался шеф-монтажник с ангельской улыбкой.

Кажется, мне внутри снова стало больно только от одного взгляда на этот агрегат. Я посмотрела на фон Вейганда со скрытой надеждой, стараясь вложить в свои ангельские глаза мысль «переиграем?». Хм, с тем же успехом я могла просить начальника о повышении зарплаты.

— All I want (Все, что я хочу), — снова напомнил он, тонко намекая, что пора приступать. Мы тут всё-таки не оборудование устанавливаем. Сроки никто продлевать не собирается.

Я перешерстила в мыслях свои скудные знания по предмету и пришла к выводу, что «неуд» неизбежен. Ладно, повысим квалификацию на месте.

Неуверенно обхватила орудие пытки пальцами. Теплое, пульсирующее, твердое. Закрыла глаза, чтоб было не так страшно, и коснулась его губами. Всё то же ощущение — пульсирующая твердость. Осторожно лизнула. Обвела языком. Ничего особо неприятного: ни вкуса, ни запаха.

Пальцы фон Вейганда нежно поглаживали мои спутанные волосы.

В голове щелкнуло. Включилось воображение, а чувство стыда атрофировалось. Я представила себя покорной рабыней у ног властного хозяина. От моего умения зависит моя жизнь. Если ему не понравится, меня казнят. Давай, детка, сражайся за победу.

Я сражалась. На голом энтузиазме. Мне даже начало это нравиться. Постаралась захватить его член поглубже, не так, чтобы до конца, но хотя бы наполовину. И тут его рука легла на голову, задавая ритм. Я начала задыхаться. Очень натурально, потому что по-настоящему. Мне не хватало воздуха, из глаз лились слёзы, а челюсти свело от напряжения. Это отрезвило от всех фантазий и приятностей. Его пальцы держали крепко, не давая совершить ни единого маневра к отступлению. Одна рука держит, вторая направляет. Меня просто насаживали на член. Тр*хали в рот, может даже еб*ли.

Всё оборвалось так же быстро, как и началось. Он с силой дернул меня за волосы, приводя в чувство, и положил на кровать. Я не могла ничего с собой поделать и рыдала, как последняя идиотка. Не думаю, что такое могло кому-то понравиться. Чуть позже я поняла, что он так и не кончил. Наверное, мои слезы подпортили всё настроение. Хотя нет. Его член был по-прежнему в полной боевой готовности. Я чувствовала бедром. Очень ощутимо.

— Sorry (Прости), — пробормотала я самое тупое из того, что пришло на ум. Меня до сих пор трясло.

Набралась смелости посмотреть в его глаза. Лучше бы не смотрела.

Ему нравилось. Я сразу поняла, что ему это всё нравится. Моя боль, унижение, слезы. Я видела, как горели возбуждением его глаза, чувствовала, как его губы собирают слезы с моих раскрасневшихся щек. Ему вся эта ситуация по кайфу. Тогда зачем он прекратил?

Вскоре мои ноги снова были широко раздвинуты, руки прижаты вверху над головой. И, не обращая внимания на слабые протесты, он вошёл в меня одним резким и точным движением, заставив закричать. А дальше… дальше он не остановился до тех пор, пока я не забыла собственное имя.

Мечты сбываются. Watch your back (Остерегайтесь).

* * *

Я проснулась от воспоминаний о прошлой ночи, когда самолет приземлился в Киеве. Шеф-монтажник явно не желал афишировать наши отношения. Он играл в равнодушие и суровую отстраненность.

Плохо помню, как мы селились в отель. Даже не помню, что это был за отель. Я всё думала, тр*хают меня или еб*т. Он не стал настаивать на продолжении банкета, вернее минета. Это определенно плюс. Но потом он опять меня тр*хал. Это минус? Мне всё-таки было больно. Не так, как в самом начале, но больно. Вот вам воистину вопрос жизни и смерти.