Но ему не нужны разговоры. Следовательно, ему плевать на мой богатый внутренний мир. Наша связь основана исключительно на притяжении тел. Неплохо для начала, однако ничтожно мало для счастливого будущего вместе. Страсть выгорает, блекнет, теряет вкус.

Терзаемая смутными сомнениями, я забрела в очередной торговый центр. С мыслью «женат — не женат» бродила по отделам, не в состоянии ничего выбрать. Вот дерьмо. В кои-то веки деньги есть, а настроения покупать нет. Чувствуя себя неизлечимо больным человеком, я приземлилась в уютном кафе на втором этаже центра. Компанию мне составили чашка кофе и французская булочка. С булочкой отношения не заладились. Мое лицо исказила гримаса боли, способная вызвать сострадание в любом, даже самом жестоком сердце.

— Привет! Не занято? — вырвал меня из пучины страдания знакомый мужской голос.

Вот это номер. Я повернулась на звук, хотела проверить догадку, и случилось чудо — забыла-таки про сведенную болезненной судорогой челюсть. Ещё бы тут не забыть. Передо мной стоял человек из прошлого. Тот, чье имя наводило шок и трепет на мою семью. Тот, на чьей могиле я однажды пообещала сплясать мазурку и краковяк одновременно. Статный смуглолицый красавец атлетического телосложения, косая сажень в плечах…

Ладно, среднего роста и средней паршивости, если быть честными, третий сорт ещё не брак. Короче, это был он. Тот самый жалкий неудачник. Мой бывший парень Леонид.

* * *

Понадобилась продолжительная пауза, чтобы я пришла в себя и собрала мысли в аккуратную кучу.

— Привет, — улыбаться не хотелось.

Зато Леонид просиял от удовольствия. Наверное, он ожидал чего-то вроде «садись, мой любимый, конечно», «я жила мечтами о встрече с тобой», ну или, на худой конец, бурного проявления эмоций, как то: зардевшиеся краской щеки, нервный смешок и тому подобное.

Думаю, я смотрела на него, как смотрит ассенизатор на очередной рабочий объект. С долей безысходности (никто другой не вычистит это говно) и здоровым оптимизмом (зато я специалист своего дела).

— Как жизнь молодая? — не дождавшись желаемого, Леонид, он же Лёлик, он же Лёня бесцеремонно плюхнулся на диванчик рядом со мной.

— Нормально, — слегка сдвинулась в сторону, чтоб он не нарушал моё личное пространство.

— Ты, наверно, не ожидала тут со мной увидеться? — счастливая улыбка не сходила с его лица.

— Да, сюрприз.

— Я по делам приехал. А ты какими судьбами? В культурных целях?

— Тоже дела. Работа.

— Понятно, какая ты деловая стала. Бизнес-леди, моя ненаглядная! — он рассмеялся и дружески потрепал меня по плечу.

Хотелось поправить его на счет «моей», но какой смысл? Ещё решит, что меня заботят его слова. А меня ведь не заботят. Ни капельки. Наверное.

— Ты тоже деловой, — отвешиваю комплимент в ответ.

— Есть немного. Кстати, братуха мой женился, маленького ждет теперь, я и сам чуть не женился.

Он выдержал театральную паузу, сканируя меня горящим взглядом.

— Что помешало? — проявляю скупой интерес.

— Не судьба! — эти слова Лёлик произнёс с таким счастливым видом, что мне стало жаль его несостоявшуюся невесту. Или за неё стоит порадоваться?

— Признайся, думала, я никогда ничего не добьюсь? Сгнию на заводе? — вдруг произнес он без тени улыбки на лице.

— Нет, не думала, — вру без тени сомнения.

— Но ты сказала…

Чего я только не сказала. Допустим, в любви ему клялась. Что ж теперь, всё серьёзно воспринимать?

— Ладно, разное было, — примирительно, будто я нуждалась в этом, произнёс он и залился соловьём о своих неоспоримых успехах (на все его успехи «пи» не напасешься): — … и это тело мне заявляет… вы не можете, у вас нет разрешения… а ему… да пошел ты!

Меня, как филолога, морально ранят матерные слова, можно сказать, задевают за живое и заставляют сильно негодовать. Ну, это когда не я их употребляю, разумеется.

Если вкратце, то на пути к успеху Леонид столкнулся со многими трудностями: предательством близких друзей, бюрократией, материальным ущербом, продажной милицией.

— Приятно слышать, что у тебя всё хорошо, — сказала я, когда он закончил изливать душу.

Лёлик отстраненно кивнул и снова принялся сканировать взглядом. Плохой знак. Обычно, когда он начинал так делать, я в него влюблялась.

— Могло быть и лучше, — он криво усмехнулся.

— Например?

— Эх, Лорка, ничего ты не понимаешь, — буркнул он и откинулся на спинку дивана. — Деньги — это грязь. Любви надо… Сердце, тебе не хочется покоя…

В мгновение ока он приблизил свои губы к моему уху и легонько куснул:

— Я скучал.

Тут требуется пояснение. Мы сходились и расставались с ним столько раз, что я устала считать. Он мог шлепнуть по заднице, а потом заявить — это исключительно по дружбе. Без задних мыслей. Иногда мне казалось, что если у Лёлика и есть мысли, то они совершенно линейны. Я завидовала ему. Мне бы тоже хотелось «жить легко». Будь у меня интеллект инфузории-туфельки, я бы стала самым счастливым человеком на свете.

— Спасибо, — хмыкнула я и снова отодвинулась.

Его «скучал» больше не катит.

— Я серьёзно.

— Лёня, ты меня пугаешь.

— Почему?

— Потому что мы сейчас допьем кофе, разойдемся лучшими друзьями и пересечемся снова через год, — стараюсь быть рассудительной.

Пожалуй, Лёлик был дорог как память. Память о чем-то, что уже никогда не вернётся. Сладко-горькая память с привкусом сигарет, «ред була», первых поцелуев, первого глубокого чувства. Знаете, есть люди и вещи, которые должны уйти. Уйти, чтобы ваша жизнь наполнилась новыми впечатлениями, горестными и радостными. Некоторые люди тем для нас и хороши, что уходят и не возвращаются, остаются в памяти вечно молодыми и вечно весёлыми, становятся недостижимой мечтой, о которой хорошо вспомнить тихими осенними вечерами. Оставить на донышке сердца. Хранить о них только хорошее, холить, лелеять, стирать недостатки, возводить на пьедестал. Это уже не люди. Это наши собственные фантазии.

— Я действительно скучал. Думаешь, странно? Знаешь, столько раз порывался набрать тебя, просто спросить, как дела.

Может, он пьян? Правда, перегара не чувствую.

— Ты, случаем, замуж не собралась?

— Нет, — теперь мой черед криво усмехнуться.

— А парень есть?

Как на это ответишь? Не хотелось врать, не хотелось быть честной. Пока я медлила, Лёлика посетила очередная «линейная» мысль. Он заключил меня в крепкие объятья и попытался поцеловать, но я успела ловко отвернуться, хоть и не оттолкнула его от себя. Почему? Просто с ним было до сих пор «просто». Словно старые домашние тапочки, вроде стоптаны и выглядят неприглядно, а выбросить жаль. Безотчетно желала этой «простой теплоты». Ёкнет что-нибудь в сердце, царапнет? Не ёкнуло, не царапнуло.

— Нет, — тихо сказала ему.

— Что — нет?

Я театрально закатила глаза и приготовилась сморозить очередную гениальную фразу, дабы отвратить его навсегда, а потом… потом я заметила кое-что такое, от чего мучительно захотелось раствориться в пространстве.

Сестра, дефибриллятор! Ледяная паутина обвивает сердце, а холод донорской кровью струится по венам.

Я закрыла глаза, надеясь, что это галлюцинация. Конечно, мне не могло так повезти.

— Хватит, — поспешно отталкиваю Лёлика, будто он прокаженный.

— Ревнивый парень следит? — рассмеялся мой бывший. — Чего напряглась?

Я не могла ничего сказать. Просто сидела и смотрела, как фон Вейганд приближается к нам поступью тигра.

Глава 4

Кто-нибудь, нажмите на паузу! Эй, люди, у кого есть пульт перемотать, а?!

Кафе перестает быть уютным, диван мягким, а люди вокруг растворяются. Пространство сжимается до размера одной единственной фигуры. Двух метров, похитивших мой покой и сон.

С другой стороны, мы клятв верности друг другу не давали. Я девушка свободная, хочу — и обнимаюсь. Полное право имею, между прочим, а могу и большее позволить. На себя пускай посмотрит для начала. Он-то не слишком моногамен. Задницу Ани вниманием удостоил, блондинистой стерве из бельевого отдела подмигнул.

— Guten Abend (Добрый вечер), — мягко произнес шеф-монтажник.

И все мои свободолюбивые мысли разом испаряются. Становится по-настоящему жутко. Нет, он не спешит устраивать кровавую расправу, не делает попыток свернуть Леониду шею голыми руками, даже не хмурится. Он абсолютно спокоен и выглядит миролюбивым. Очень дружелюбно улыбается, слишком дружелюбно, я бы сказала. Ледяной дрожью пробирала столь неожиданная приветливость. Назовите меня психованной паникершей с манией преследования, но слабо верится, что вашей покорной слуге светит отделаться легким испугом. Не так прост господин фон Вейганд.

— Откуда нарисовался этот козлина? — не проявил особого уважения бывший.

— Ты осторожнее со словами, — строго заметила я. — Он мой подопечный немец.

— И че теперь? По-русски говоришь, дядя? — Лёлик ухмыльнулся.

Фон Вейганд вопросительно посмотрел на меня, и я возблагодарила небеса за то, что он не понимает ни слова.

— My friend Leonid. He is glad to meet you (Мой друг Леонид. Он рад с вами познакомиться), — спешно выполняю политкорректный перевод.

— Wirklich? (Правда?) — шеф-монтажник уселся напротив, продолжая мило улыбаться.

Лучше бы он злился, как вчера вечером, выдал гневную тираду по-немецки, перебросил меня через плечо и понес тр*хать, пусть бы врезал Лёлику, показав, кто тут хозяин. Любое проявление истинных эмоций во сто крат лучше этого проклятого угрожающего спокойствия. Наверное. Я не желала узнать силу его гнева.

— Это господин фон Вейганд. Работаю его личным переводчиком, мы устанавливаем новое оборудование на заводе…

— Подозрительный тип, — перебил бывший. — Не нравится он мне.

— Думаю, он не расстроится, — говорю, чтобы не молчать и не думать.

— По-русски никак? Даже «гитлер капут» и «да, да, это фантастика» не знает? — Лёлик потянулся за сигаретами.

Вероятнее всего, перевод не нужен. Мне хочется встать и уйти, оставить эту парочку наедине, а самой скрыться в безопасном месте. Губы фон Вейганда улыбаются, лицо выражает сплошной позитив, но в глубине карих глаз читается то, чего я отчаянно не желаю знать. Хочется бежать, потому что я вдруг отчетливо понимаю — наказывать будут не Леонида, наказывать будут меня.

— Komm zu mir (Подойди ко мне), — его голос мягче шелка.

Нервно пожимаю плечами. Я совсем не обязана подчиняться.

— Komm zu mir, meine Schlampe (Подойди ко мне, моя шлюха), — повторяет фон Вейганд, и мои щеки резко приобретают свекольный оттенок.

Грязное словечко, которое не предназначено для чужих ушей. Воспоминания прошлой ночи заставляют отчаянно краснеть. Под гипнотическим взором шефа-монтажника я не в силах ослушаться. Я не уверена, что хочу ослушаться.

«Давай, стань на колени, попроси наказание», — советует внутренний голос, крутя пальцем у моего взмокшего виска.

— Че он заряжает? — Лёлик щелкает зажигалкой.

— Попросил сесть ближе, — голос срывается.

Я не понимаю, зачем делаю это, зачем встаю и пересаживаюсь на диван к фон Вейганду. Я ведь не настолько тряпка, чтобы полностью раствориться и… черт побери, неужели меня не обижает «шлюха»?!

— Ты должна все его заморочки слушать, — бывший делает затяжку. — Интересная у тебя работа.

Фон Вейганд достаёт из кармана продолговатый футляр и протягивает мне.

— Sieh (Смотри), — велит он.

Провожу пальцами по бархатной поверхности. Приятно.

— Was ist das? (Что это?) — получается гораздо тише, чем я рассчитывала, почти шепотом.

Он молчит, улыбка становится шире, а в глазах загораются опасные огоньки. Мне кажется, ему пошло бы сыграть роль маньяка. С таким-то взглядом.

Открываю футляр и сначала не вполне понимаю, что вижу. Для браслета слишком длинное, для цепочки слишком короткое, толщиной около сантиметра, не меньше. Серебро? Белое золото? Прикольная бижутерия? Затрудняюсь с ответом. Если это не бижутерия, то стоит до фига и больше. Колье или ожерелье, не уверена, как охарактеризовать. Камешков никаких нет, но плетение очень интересное.

Фон Вейганд снимает с меня цепочку и крестик. Как у него всё так ловко выходит? Замок надежно обмотан леской, чтобы не расстегнулся случайно. Шефу-монтажнику хватает мгновения. Я будто под кайфом, не реагирую и тупо смотрю на собственный крестик в его руках.

«Очнись, идиотка!» — вопит мой внутренний голос, взывая к скудным остатка разума.

Тянусь за крестиком, но шеф-монтажник прячет его в карман рубашки. Прежде чем я успеваю запротестовать, мою шею плотно обвивает новое украшение. Мне трудно дышать, не могу ничего сказать, просто не могу. Не чувствую пульса, не слышу биения сердца. Смотрю на фон Вейганда наивно распахнутыми глазами. Непроницаемая маска не выдает его истинных эмоций, только в потемневших глазах я могу прочесть единственный ответ на миллион своих вопросов. Его глаза почти черные, зрачки расширены до предела, выдают желание. Жаждут обладать.