Айя Субботина - Плохиш

Он привез ее к дому уже когда на улице совсем стемнело. Хотел выйти раньше, чтобы открыть дверь, но Влада вышла сама и успела отойти на приличное расстояние, прежде чем, не поворачивая головы, бросить:

— Спасибо за честность. Наверное, хорошо, что ты умнее и взрослее меня.

Умнее? Хрен бы там.

Стас в два шага догнал ее, мягко толкая в тень раскидистого клена, где их не «обнажал» свет фонаря. Обнял ее одной рукой, прижимая спиной к своей груди, а второй ладонью обхватил шею. Вот она, прям здесь, у него под пальцами: тоненькая артерия, в которой бешено барабанит ее сердце. Вероятно, единственное сердце на всем свете, которое просто любит – и ничего не требует взамен.

Влада молча обхватила ладонями его руку, прижимаясь к нему изо всех сил. Потихоньку притронулась губами к ладони, обожгла теплым дыханием.

«Нужно уходить, нужно...»

Стас послал голос разума куда подальше. Не сейчас. Пусть мир хоть сгорит, хоть рухнет в пропасть – сейчас у них с Ванилькой свой личный вакуум. Пусть хоть трижды неправильный.

Он осторожно погладил большим пальцем ее подбородок, в который раз удивляясь, какая мягкая у нее кожа, и подтолкнул лицо Влады вверх. Она повернулась, жадно встретила его поцелуй. Отдалась вся разом, и от того, как трепетно поднялась на цыпочки, чтобы обвить своей рукой его шею, в голове стало шумно.

— Нет, - Стас не дал ей повернуться. Не сейчас, пока он еще может держать себя в руках. Хоть немного, хоть чуть-чуть, думать не только о своем спасении в ней, но и о ее ванильном сердце.

— У тебя не хватит «нет» для меня, Стас, - прошептала она. – Но, если ты хочешь уйти – уходи. На тех же условиях.

— Дал бы тебе по заднице за то, что умничаешь, - прорычал ей в губы он, и не смог сдержать вздох, когда Влада разорвала поцелуй и прихватила зубами его большой палец. Блядь, одного этого было достаточно, чтобы член сделался каменным. – Хочешь играть по-взрослому, Ванилька?

— Хочу... тебя, - выдохнула она. Без придыхания, без фальши – просто растворилась в признании. Еще одном признании, от которого его личные предохранители сгорели все разом.

Он опустил руку ниже, как бы невзначай прошелся ладонью по груди, взвинчиваясь до предела от ощущения ее возбужденных твердых сосков. Она снова ничего не надела под свитер?

— Готовилась раздеваться? – спросил он, с трудом подавляя желание вцепиться зубами ей шею, погладить языком эту проклятую, убивающую своим резонансом вену.

— Ну, теперь ты все равно уже не узнаешь.

Стас опустил ладонь, медленно забирая свитер выше, чтобы скользнуть пальцами по ее обнаженному животу, чтобы притянуть к себе так плотно, как возможно. Пусть почувствует.

Влада застонала, прижалась губами к его ладони, выдавая совершенно потрясающий звук впервые в жизни осознанного желания.

— Хороших снов, Ванилька, - Стас отодвинул ее, одновременно делая шаг назад. – Увидимся завтра.

Уже на третьем светофоре, когда ему удалось остудить голову и успокоится, телефон моргнул фиолетовым маячком входящего сообщения в «вайбер».

Ванилька: У меня влажные трусики

Блядь!

Стас не знал, то ли рычать, то ли смеяться. Только взял себя в руки – и снова чуть ширинка на джинсах не лопается. Она же это нарочно. И откуда только нахваталась? Хотя нет, это же его ванильная принцесса – что думает, то и поет. Хотя наверняка осознает, как действуют ее слова.

Плохиш: Мне тебя почти жаль, Ванилька.

Ванилька: Почти?

Плохиш: Без комментариев

На следующем светофоре его «догнало» еще одно сообщение.

Ванилька: Буду думать о тебе всю ночь

Плохиш: Думай, моя принцесса. Только не слишком громко стони. А лучше вообще не стони – сделаешь это мне на ухо. Завтра. Я пришлю за тобой такси. В одиннадцать.

— Сколько дней я тут?

Влада слабо разлепила веки, пытаясь сосредоточиться на Артеме, который сжал ее пальцы, обозначая свое присутствие.

— Неделю почти, - мягко сказал брат.

Неделю?!

Она попыталась сесть, но головокружение тяжелым ударом опрокинуло назад в постель. Во всем теле чувствовалась ужасная слабость, как будто все это выпавшие дни она пролежала под прессом.

— Что со мной?

— Высокая температура, атипичный грипп, - словно по бумажке, протараторил Артем. – Но уже все хорошо. Ты у меня вон какая крепкая.

Влада нашла силы на что-то вроде улыбки, закрыла глаза, сглотнула.

— Пить хочу.

Артем подал стаканчик с соком и трубочкой. Влада сделала пару глотков, чувствуя себя высохшей травинкой, под которую плеснули ковши воды.

— Где Стас?

Тишина.

Она выпила примерно половину и рассеянно вытянула руку в поисках тумбочки. Брат помог, забрал посуду и поднял подушку, помогая сесть. Влада только теперь заметила уродливый синяк на венах обеих рук. На одной даже был пластырь.

— Где Стас? – повторила вопрос, прекрасно зная, что Артем услышал и в первый раз.

— Надеюсь, так далеко, что больше не появится в твоей жизни, - сухо бросил брат.

Сердце постепенно замедлило свой ход. Толчок за толчком замирало, коченело, словно чья-то невидимая рука сжимала вокруг него ледяные пальцы. Дышать стало трудно, и каждый глоток воздуха впрыскивал в кровь надежду – и боль. Тупую ноющую боль, словно в голову медленно, по витку за раз, вкручивали ржавые шурупы.

— Что ты сделал? – На что она надеется? Что Артем так запросто выложит карты на стол? Он никогда не врал, но если не хотел чего-то говорить, то слова можно было достать только клещами. – Пожалуйста, Артем, скажи мне, что ты сделал?

— Я сказал ему правду! – неожиданно вспылил брат. – Сказал то, что этот мудак должен был знать уже давно!

— Снова за меня решил, да?

Сил сопротивляться не было. Хотелось тупо смотреть в белоснежный потолок палаты и пытаться отыскать там несуществующие образы или слова. Хотелось выпотрошить голову начисто, оставить мысли стерильными, как медицинские инструменты. Хотелось просто забыться. Потому что окутывающая душу чернота была глухой и мертвой, но где-то внутри нее пряталось настоящее отчаяние. Внезапное и убийственное, как нож убийцы в подворотне. И Влада знала – теперь все будет иначе. Не так, как три года назад.

Будет хуже.

Будет больнее.

— Я поступил так, как должен был, - не стал отпираться Артем. – Если ты не можешь сама решить...

— Уйди, - попросила она. – Просто уйди и не приходи больше.

— Снова закрываешься.

— Уйди, - повторила Влада, чувствуя, что начинает заводиться. – Пожалуйста, Артем, пока еще не слишком поздно и я не сказала то, после чего нам будет неловко находиться в одной комнате.

Он сказал что-то невнятное, но сопротивляться не стал – шагнул к двери.

— Мой телефон, Артем, - ему в спину потребовала Влада.

Артем вернулся, вложил ей в руку ее старый телефон.

— Не этот телефон, - глядя брата в глаза, сказала Влада. – И не делай вид, что не понимаешь, о чем я.

— Ты совсем дура?! – взвился брат, буквально оглушая ее своей злостью. Это было так нетипично для него, что Влада на минуту замешкалась. – Он уже угробил твою жизнь! Все его долбанное семейство! Влада, очнись! Это его папаша устроил! И что сделал Стас? Трахал каких-то баб, пока ты...

Влада услышала звук пощечины. Звонкий, отрезвляющий. И рука обессилено упала обратно на кровать.

— Прекрати истерику, - сказала глухо. – Мне плевать, кто это сделал. Или мне должно стать легче? Или тяжелее? Или что? Зачем ты говоришь об этом сейчас?

Артем отшатнулся, посмотрел на ее обескураженным взглядом.

— Это он с тобой сделал, Влада.

— Нет, Артем, это со мной сделали два взрослых мужика, которые заигрались во власть. Только, чтобы понять это, мне понадобилась минута, а тебе, вижу, и трех лет мало.

Странно, но внезапную правду оказалось легко принять. Яд прошлого лишь слегка пощекотал нервы грязными воспоминаниями. Тогда, три года назад, она училась жить заново: училась улыбаться, выходить из дому без сопровождающих, не шарахаться от каждой проезжающей мимо машины, не падать в обморок от страха, когда в метро к ней прижимался случайный мужчина. Научилась принять себя такой, как есть – испорченной, но не сломленной. Простила себя за то, что не может всю жизнь существовать с болью.

Тогда она исписала множество листов своей болью, а потом сложила из них бутоны тюльпанов и сожгла. Стало капельку легче. Ровно настолько, чтобы понять – жизнь стоит того, чтобы прожить ее до конца.

«Даже маленьким детям достаточно года, чтобы научиться ходить», - сказала Анжела, молодая женщина, которая вела их группу пострадавших от физического насилия женщин.

За три года Влада научилась ходить. Но уже не летала.

— Ты сказал Стасу, да? – глухо, вдруг осознав, что это и может быть концом, спросила Влада. В горло словно затолкали колючий стальной шар, который теперь со скрипом проврачивался, превращая слова в уродливый натужный хрип.

— Я сказал ему правду, чтобы Онегин знал, что во второй раз он больше не вытрет ноги о мою сестру.

— Твою сестру, - злым эхом повторила она. – Вот в этом вся проблема. Я – твоя сестра и их дочь, я просто «Влада», которая не может, не имеет права существовать как самостоятельная личность. Как это так – девочка захотела решить сама. Она обязательно наделает дел. Ведь я родилась только для того, чтобы сидеть в колбе, как чертов цветок в замке Чудовища!

Она досады хлопнула ладонями по покрывалу.

— Верни мой телефон.

— Я его выбросил, Влада. И очень надеюсь, что Онегин сделает выводы и хоть раз за всю свою сраную жизнь поступит правильно – оставит тебя в покое. – Он взялся за ручку двери, но задержался еще на минуту: - Родители скоро придут, постарайся сделать вид, что ты рада их возвращению.

Когда дверь за Артемом закрылась, Влада до боли в суставах скомкала одеяло в кулаках. Рванула вверх, почти надеясь услышать звук рвущейся ткани. Отчаяние, наконец, выбралось из своего убежища и больно полоснуло по сердцу. Влада выгнулась в приступе боли, прижала ладонь к груди, пытаясь вздохнуть – не получилось.

Горячо. Тяжело.

Она свернулась калачиком, попробовала мысленно сосчитать до десяти в обратную сторону. Это просто паника. Страх. Непонимание. Бешенный коктейль из всех тех чувств, которые она изо всех сил подавляла в себе все это годы. Появился Стас – и все началось сначала, словно спираль времени из фантастической теории в самом деле существовала.

Он не придет.

Неделя прошла.

Оставалось только догадываться, что творилось в его голове после того, как Артем рассказал о случившемся. Стас... Он не из тех мужчин, которые умеют прощать. Он вообще не знает, что такое прощение. И он всегда ее защищал: по-своему, как умеет защищать только зверь – жестоко и беспощадно, с кровью и сломанными костями. И что бы он в итоге не сделал – ей больше никогда не придется бояться, что, однажды, она увидит в толпе лица своих мучителей.

Осуждать его? Нет, тысячу тысяч раз нет. Стас был таким: резким, диким, но по своему правильным,

— Пожалуйста, только не уходи, - в пахнущую медицинской стерильностью подушку, шептала Влада. Плакала, кусала большой палец, пытаясь впрыснуть в тело хоть немного боли.

«Боль отрезвляет, Неваляшка».

— Вернись ко мне. – Рыдания стали такими громкими, что гулко колотили ее саму. Суставы ломило, мышцы скручивались в болезненных судорогах. – Не делай этого снова, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

* * *

Ее выписали через десять дней, в канун Нового года.

В воздухе пахло праздником и хвоей, елки и сосны продавались на каждом углу. Люди торопились успеть на каждую распродажу, и выбредали из магазинов груженые, словно вьючные ослики, объемными пакетами.

— Я переезжаю, - сказала Влада, кутаясь в привезенное матерью пальто. Провела пальцем по стеклу, рисуя бессмысленные невидимые узоры.

— С ума сошла? – не поворачиваясь, бросил отец. Холодно, строго.

А мать всполошилась, захлопотала:

— Владислава, ну что ты придумала? Какой переезд? Ты еще такая слабенькая, и где найдешь сейчас квартиру? Новый год через три дня.

— Я не возьму ничего, только вещи и Себастиана, - не слушая материнских протестов, упрямо продолжила она. – У меня есть небольшая сумма, мне хватит.

Сумма в самом деле была не то, чтобы небольшая – плата за более-менее приличную «однушку» не совсем уж на отшибе – хватит на пару месяцев. Немного останется на коммуналку и продукты на первое время. Нужно будет найти еще новую работу, а в институте перевестись на индивидуальный план.