— Около трех недель?!

Жофруа чуть было не поперхнулся. Ему пришлось сделать огромное усилие, чтобы сохранить видимость спокойствия:

— Доктор, когда вы видели мадам Килинг в последний раз?

— Минутку… Последний раз она обращалась ко мне 23-го июня утром. Но какой это может представлять для вас интерес, месье?

Теперь у Жофруа возникла проблема с ответом. Почему его волнуют детали? Да ведь это же был день, когда Эдит утонула в озере Комо, а он мчался в Биарриц на помощь Иде! Наконец он смог выговорить:

— Вы уверены в том, что только что сказали, доктор?

Тот ответил более сухо:

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, месье. Как я уже сказал, ваша фамилия мне известна только из газет, и я не помню, чтобы мы беседовали на том приеме… Возможно, вы тот высокий молодой человек сопровождавший мадам Килинг?

— Да.

— Мадам Дюкесн не присутствовала на ужине?

— Нет. Я… тогда согласился сопровождать мадам Килинг, которая не любила выходить в свет одна.

— Да, понимаю. И где же мадам Килинг в настоящее время?

— Честно говоря, я этого не знаю, доктор, и ищу ее уже несколько дней.

И он рассказал, как и предыдущему врачу, обо всех событиях, происшедших между Белладжио и Биаррицем.

— Вы только что сказали, месье, что обе телеграммы, в достоверности которых у вас имеются сомнения, сообщали о тяжелой болезни мадам Килинг? Это действительно странно…

— Вам, конечно, легче судить об этом, доктор, поскольку Ида была у вас на приеме 23-го июня. В какое время дня вы ее осматривали?

— В 10.30 утра: она сама попросила назначить встречу на это время, позвонив мне накануне.

— Вы поймете мое волнение, доктор, когда узнаете, что именно в этот день около пяти часов вечера погибла в Белладжио бедняжка Эдит. И в это время ее мать, сообщение о тяжелом состоянии которой заставило меня оставить жену одну, находилась не в Биаррице, а в Париже?

— Вы получили телеграммы накануне вашего отъезда?

— Да.

— Ничто не доказывает, что мадам Килинг не была в это время в Биаррице. Она могла вернуться в Париж в ночь со среды на четверг. Разговаривая с ней по телефону накануне встречи, я понял, что она где-то далеко. Кстати, мадам уточнила, что приедет в столицу специально для консультации и вскоре уедет обратно.

— Уедет куда?

— Этого я не знаю, месье.

— Просто какая-то фантастика! И последний вопрос: когда вы осматривали мадам Килинг, доктор, она действительно была больна?

На этот раз ответ последовал незамедлительно.

— К сожалению, месье, очень больна. Однако при условии благоразумного поведения и спокойной жизни ее состояние могло оставаться стабильным в течение долгих лет… Я говорю вам это, поскольку теперь вы ее самый близкий родственник.

— Она говорила вам, что имеет дочь?

— Да. Она ее просто обожала.

— Обожала?

— Да, да. Именно поэтому меня обеспокоило сообщение в газетах об этом трагическом случае, появившееся два дня спустя после ее визита: столь ужасная новость могла стать роковой для здоровья мадам Килинг.

— Могу ли я немедленно приехать к вам, доктор?

— К вашим услугам, месье.

— Где я могу вас найти? У меня только номер вашего телефона. Это где-то в 16-м округе?

— Нет, это Сен-Клуд. Там мне удобнее заниматься опытами… Авеню дю Гольф, дом 17. Жду вас.

Через четверть часа автомобиль Жофруа затормозил около решетки неухоженного сада, окружавшего старое скромное здание. Состояние кровли дома свидетельствовало, что доктор Зарник не был богатым человеком. Толкнув ржавую дверь ограды, Жофруа пересек пустынный сад и, поднявшись по выщербленным ступенькам крыльца, оказался перед входной дверью. Он потянул за шнур звонка, медь которого давно уже покрылась от времени зеленым налетом.

Доктор сам открыл дверь. Жофруа вновь увидел угрюмое лицо, показавшееся ему столь странным на приеме у Орницких. Только теперь вместо смокинга на этом довольно худом мужчине был длинный белый халат, скрывавший его одежды. Жофруа невольно содрогнулся: ему показалось, что он вновь оказался рядом с одним из зловещих персонажей морга в Белладжио.

— Месье Дюкесн? Теперь я вас вспомнил. Входите, пожалуйста.

В вестибюле воспоминания о морге еще более усилились: царившая здесь прохлада контрастировала с июньской жарой на улице.

Рабочий кабинет, дверь которого выходила в вестибюль, вписывался в общую картину запущенности: мебель была бедной и неказистой. С первого взгляда становилось понятно, что комфорт ничего не значит для хозяина. Все его внимание было поглощено многочисленными книгами и папками с бумагами, сваленными на столе, за которым он и устроился, пригласив гостя сесть напротив.

Жофруа тут же приступил к делу.

— Мне неудобно вас беспокоить, доктор, но вам должны быть понятны причины моего волнения. Мне непременно надо отыскать мадам Килинг, чтобы сообщить ей о печальных событиях, о которых она до сих пор, судя по всему, не знает. Вы единственный, кто видел ее недавно…

— Да, как я вам уже говорил, это было 23-го июня. Вот ее фамилия в журнале посетителей, записанная мною собственноручно. Мадам Килинг провела в этом кабинете больше часа.

— Вы говорили, что, когда она позвонила накануне вечером, назначая встречу, у вас было ощущение, что звонок издалека. Вы не припомните, говорила ли телефонистка, как это бывает обычно в таких случаях: «Не кладите трубку… На проводе Нью-Йорк…»

— Ничего подобного не было: когда я взял трубку, мадам Килинг была уже на связи.

— А когда она пришла на прием, у вас не создалось впечатления, что пациентка проделала длительное путешествие?

— Вид у нее был усталый, казалось, она очень спешила. Припоминаю, что, уходя, она даже не попрощалась со мной… Впрочем, ей было за что сердиться на меня.

— За что же?

— Долго объяснять, и потом, это весьма деликатный сюжет… Хотя вы и представились по телефону ее родственником, у меня нет никаких доказательств этого.

— Вот два документа, которые могут снять ваши подозрения: удостоверение личности и свидетельство о браке, выданное мэрией 8-го округа Парижа. Из него видно, что я действительно женился на Эдит, дочери мадам Килинг, несколько недель назад.

— И с тех пор вы предприняли все необходимое, чтобы отыскать вашу тещу?

— Нет, не все. Эдит и я, мы не хотели сообщать ей о нашем браке до того, как он будет заключен. Мадам Килинг и ее дочь никогда не были в хороших отношениях, несмотря на то, что Ида говорила в вашем кабинете. Мы намеревались поставить ее перед свершившимся фактом по возвращении из свадебного путешествия. Две телеграммы о ее болезни заставили нас изменить свои планы. Что произошло потом, вы знаете.

— Содержание этих телеграмм свидетельствует, что мадам Килинг знала о вашем браке, когда приходила ко мне на прием 23-го июня.

— Несомненно.

— Странно, что она не сказала мне об этом.

— Возможно, она вам рассказывала далеко не все, доктор…

— Во всяком случае, эта новость объяснила бы мне состояние крайнего возбуждения, в котором мадам Килинг находилась в тот день. С первого взгляда я понял, что ее нервы на пределе. Причиной могла быть ее ярость из-за вашего тайного брака. Однако ее молчание с тех пор меня несколько беспокоит. Она вышла от меня в таком ужасном состоянии, когда женщина способна совершить любую глупость.

— Она была так несчастна?

— Да. Видимо, наслоились недостатки ее физического состояния и страшные внутренние страдания.

— Чем же конкретно была больна мадам Килинг? Вы не имеете права скрывать теперь это от меня, доктор, зная о моем близком родстве с ней.

— У вашей тещи, господин Дюкесн, расширение аорты, смерть от инфаркта миокарда может наступить в любой момент.

— И давно вы лечите ее?

— Немногим более года. Это можно проверить по журналу регистрации пациентов. Смотрите: первый раз она обратилась ко мне шестнадцатого марта прошлого года.

— Понятно.

— В течение первых трех месяцев она приходила каждую неделю, обычно по пятницам, в 16 часов.

— Каждую неделю? Но… как это могло быть, если ее первый визит к вам состоялся всего лишь за сутки до ее отлета в США? Она покинула квартиру на авеню Монтень утром 7-го марта.

— Мадам Килинг явилась на второй прием в пятницу 14-го марта. Именно в тот день началось лечение.

— Вы имеете в виду ее сердце?

— Вовсе нет… На тот момент ее сердце было еще в нормальном состоянии и могло выдерживать довольно жесткое лечение. Чего нельзя сказать о ее состоянии в последний приход, 23-го июня — спустя всего пятнадцать месяцев.

— Сколько раз всего она к вам обращалась?

— В целом, с учетом первого посещения, 29 раз.

— Какова же цель этого лечения?

— Мне трудно рассказать вам обо всем, месье, ведь вы не прямой родственник мадам Килинг.

— Если бы моя жена была еще жива и задала вам этот же вопрос, вы бы ей ответили?

— Естественно… Этого требовало серьезное состояние здоровья ее матери.

— Поскольку Эдит больше нет, не считаете ли вы, что мой долг быть вместо нее рядом с матерью… пока не поздно?

Доктор молчал. Жофруа продолжал настаивать:

— Почему ваши консультации проходили всегда по пятницам?

— Мадам Килинг сама выбрала этот день: он ей, видимо, подходил.

— Вы узнаете ее на этой фотографии?

— Да. Это она после успешного лечения.

— Какого лечения?

— Того, ради которого мадам Килинг обратилась ко мне, месье…

— Вы уверены, доктор, что дама на фотографии — ваша пациентка?

— Без всякого сомнения.

— Так знайте, что это не она, а моя жена Эдит… Единственная дочь Иды Килинг, вашей подопечной, — ее юная копия.

Доктор Зарник повертел в руках фотографию, рассмотрел ее в лупу, а затем произнес:

— Подтверждаю, месье, что это мадам Килинг, какой я видел ее в последний раз 23-го июня этого года. Тогда она сильно отличалась от той пугливой пациентки, которая жадно расспрашивала меня о перспективах омоложения. Факт настолько серьезный, что я не считаю возможным открывать вам то, что она предпочла бы скрыть от всех. Однако, учитывая ее состояние в последнюю нашу встречу и безрезультатность ее поисков даже после публикаций некролога, считаю своим долгом дать вам некоторые пояснения. Возможно, это несколько пояснит нынешнее внутреннее состояние мадам Килинг. У меня серьезные основания полагать: она будет продолжать скрываться, несмотря на случившуюся беду. Причина одна — нервный срыв, не позволяющий ей вновь показаться тем, кто видел ее в полном расцвете красоты и молодости.

— Что вы хотите этим сказать, доктор?

— Сознательное молчание мадам Килинг было вызвано деликатной причиной — женской гордостью. Я вам все расскажу, и ваша помощь тогда окажется очень ценной, чтобы победить в ней чувство, последствия которого могут быть весьма плачевными. Помните мои слова о тяжелом физическом состоянии здоровья мадам Килинг? Однако подорван и ее моральный дух.

— Моральный дух? Мадам Килинг не из тех, кто легко поддается невзгодам: она обладает удивительной энергией и большой внутренней силой. Ведь у нее было все: красота, богатство, очарование, успех…

— Вопреки вашему утверждению, месье, у нее имелось далеко не все. Главный козырь ускользал от нее — молодость… В тот день у меня было ощущение, что передо мной привлекательная женщина, все мысли и желания которой можно свести к нескольким словам: «Помогите мне, доктор! Верните мне молодость, без которой жизнь не имеет смысла».

Жофруа молчал: во время их долгого знакомства Ида никогда не выказывала страха перед старостью. Ее самоуверенность не могла допустить, чтобы подобное произошло с ней: старость ждала других, но не блистательную Иду Килинг. Чтобы ее охватил панический ужас, должно было произойти что-то совершенно ужасное. Не стал ли таким толчком его брак с Эдит? Нет, ведь Ида обратилась к чудо-лекарю более года назад… как раз на следующий день после своего необъяснимого бегства с авеню Монтень. Значит, причиной послужил их разрыв.

Погрузившись в свои размышления, он слушал как бы доносившийся издалека хорошо поставленный голос доктора:

— Считаю необходимым, месье, прежде всего кратко изложить вам содержание моей первой беседы с мадам Килинг, состоявшейся во время ужина у Орницких…

Фамилия Орницких вернула Жофруа к реальности, и он стал внимательно слушать.

— Поскольку мадам Килинг проявила интерес к моим опытам, я ей рассказал, что после окончания медицинского института в Праге я решил заняться исследованиями процесса старения.

— Интересно. Но почему мадам Килинг обратилась к вам? До старости ей, кажется, еще далековато…