Генри тяжело вздохнула. Забавно, как маленький огонек свечи мог сделать мир уютным и невинным. Но яркий утренний свет не оставлял места иллюзиям. Она фыркнула. Яркий утренний свет. Какая чушь! За окном все еще было темно. Ясно одно: он что-то задумал. Наверняка у него есть тайный план? Генри содрогнулась от этой мысли. Решительно натянув сапоги, она схватила свечу и вышла в коридор.

Его покои находились совсем недалеко от ее комнаты. Она набралась храбрости и громко постучала в его дверь. Тишина. Постучала еще раз. Снова тишина. Неужели она осмелится?

Генри осмелилась и, повернув дверную ручку, вошла в комнату. Данфорд крепко спал. Очень крепко.

Чувствуя себя виноватой за то, что собиралась сделать, она произнесла, как ей показалось, воодушевляюще-радостным голосом:

— Доброе утро! Он не шелохнулся.

— Данфорд? В ответ лишь мирное посапывание.

Она подошла ближе и попыталась еще раз:

— Доброе утро!

Пробормотав что-то во сне, Данфорд перевернулся на спину.

Генри затаила дыхание. Господи, как же он был красив! Из числа тех, кто на балах никогда не обращал на нее внимания. Бессознательно она протянула руку, чтобы дотронуться до его чудесных, словно вылепленных скульптором губ. Когда до его лица оставалось меньше дюйма, она вдруг отдернула руку, словно обожглась.

Не трусь, Генри. И сделав глубокий вдох, она робко потрясла его.

— Данфорд? Данфорд?

— М-м-м, — пробормотал он во сне. — Чудесные волосы.

Генри дотронулась до своих волос. Он говорил о ней? Не может быть. Он все еще спал.

— Данфорд? — Она тихонько толкнула его.

— Пахнет приятно, — пробормотал он.

Теперь она точно знала, что он говорит не о ней.

— Данфорд, пора вставать.

— Тише, сладкая, и… поскорее возвращайся в кровать.

«Сладкая? Кто сладкая?»

— Данфорд…

Не успела она и сообразить, что происходит, как его рука властно опустилась ей на шею, и она упала к нему на кровать.

— Данфорд!

— Ш-ш-ш, сладкая, поцелуй меня.

Поцеловать его? Генри была в бешенстве. Он с ума сошел? Или это она сошла с ума, потому что еще мгновение и она готова была подчиниться.

— М-м-м, такая сладкая. — Он уткнулся ей в шею, и его губы коснулись ее подбородка.

— Данфорд, — дрожащим голосом прошептала она, — по-моему, вы еще спите.

— М-м-м-х-м-м, как скажешь, конфетка. — Он обнял ее за спину, прижимаясь плотнее.

Генри едва не задохнулась. Их разделяло одеяло, но оно не помешало почувствовать ей что-то твердое. Она выросла в деревне и понимала, в чем тут дело.

— Данфорд, думаю, вы ошибаетесь…

Он будто бы не слышал. Он нащупал губами мочку ее уха и начал целовать ее так нежно, что Генри почувствовала, как тает. О Боже, она лежала в объятиях мужчины, который явно принимал ее за другую и был в некотором роде ее врагом. Но трепет, охвативший ее, оказался сильнее здравого смысла. Каково это, когда тебя целуют? Целуют по-настоящему, в губы? Раньше ее целовали только в щеку. А если воспользоваться случаем, ведь Данфорд спит… А, будь что будет, и она подставила ему свои губы. Он жадно принял их. Генри, почти теряя сознание, почувствовала, что хочет большего, и нерешительно погладила его плечо. Его мускулы тут же напряглись, он, застонав, сильнее прижал ее к себе. Так вот, значит, что такое страсть. Она не видела в этом большого греха. Она может позволить себе немного удовольствия, хотя бы до его пробуждения. До его пробуждения? Генри замерла. Как же она потом объяснит ему свое поведение? Она принялась отбиваться от него.

— Данфорд! Данфорд, перестаньте! — Собрав все свои силы, она так сильно толкнула его, что свалилась на пол, сильно ударившись.

— Какого черта?

Генри судорожно сглотнула. Кажется, он проснулся. Его лицо показалось над краем кровати.

— Проклятие! Какого черта вы здесь делаете?

— Бужу вас…

— Что за… — он произнес слово, которое она раньше никогда не слышала, затем прошипел: — Во имя всего святого, на улице еще темно!

— Именно в это время мы просыпаемся здесь, —гордо сказала она, бесстыдно солгав.

— Тем лучше для вас. А теперь убирайтесь!

— Я собиралась показать вам поместье.

— Утром, — выдавил из себя он.

— Уже утро.

— Еще ночь. Вы, маленькая, жалкая чертовка… — Он стиснул зубы, борясь с искушением пойти к окну и раздвинуть шторы в доказательство, что солнце еще не взошло. Его останавливала нагота. Его нагота и его… возбуждение. — Какого черта?

Он посмотрел в ее широко открытые глаза и увидел в них не только волнение, но и желание. Желание? Уж не мерещится ли ему? Он присмотрелся к ней внимательнее. Ее волосы были растрепанны, вряд ли Генри умышленно причесалась таким образом, собираясь выйти из дома. Ярко-розовые губы чуть припухли, словно их только что целовали.

— Что вы делаете на полу? — спросил он очень сурово.

— Как я уже говорила, я пришла разбудить вас и…

— Короче, Генри. Что вы делаете на полу? Покраснев, она застенчиво произнесла:

— Если честно, это очень долгая история.

— Я готов выслушать вас, — произнес он подчеркнуто вежливо, — у меня весь день впереди.

— Да, вы правы. — Ее мысли путались, она вдруг осознала, как глупо прозвучит эта история. Конечно же, он не поверит, будто принялся целовать ее первым.

— Генри… — В его голосе слышалась угроза.

Вопреки охватившему ее ужасу она твердо решила рассказать ему всю правду и с мужеством выслушать все, что он наговорит ей.

— Я, м-м пришла разбудить вас, м-м-м, но вы, как оказалось, очень крепко спите. — Она с надеждой взглянула на него, уповая на то, что он сочтет эти слова вполне достаточным объяснением.

Данфорд скрестил руки на груди и, судя по всему, ждал продолжения.

— Вы… я думаю, вы перепутали меня с кем-то, — продолжила она, с ужасом осознавая, что заливается румянцем.

— С кем же, скажите на милость?

— С той, кого вы называете «сладкой».

Сладкой? Так он называл Кристину, свою любовницу. У него неприятно засосало под ложечкой.

— И что же было потом?

— Ну, вы схватили меня за шею, и я упала на кровать.

— И?

— И все, — поспешила сказать Генри, ее вдруг осенило остановиться на этом и не говорить всей правды. — Я оттолкнула вас, и вы проснулись, а я упала на пол.

Данфорд недоверчиво посмотрел на нее. Все ли она рассказала? Он бывает весьма активным во сне. Много раз, просыпаясь посреди ночи, он с удивлением осознавал, что занимается любовью с Кристиной. Страшно подумать, чем могло закончиться это происшествие.

— Понятно, — сдержанно произнес Данфорд. — Искренне прошу простить мое недостойное поведение.

— Не стоит, уверяю вас.

Он внимательно посмотрел на нее. Она невинно улыбалась.

— Генри, — наконец произнес он. — Который час?

— Который час? — повторила она его вопрос. — Думаю, уже почти шесть.

— Совершенно правильно.

— Простите?

— Пойдите вон из моей комнаты.

— Конечно, наверное, вы хотите одеться. — Она поднялась с пола

— Наверное, я хочу вернуться в кровать.

— Гм-м, конечно, но если позволите, я все же скажу. Вы вряд ли заснете. Вам лучше одеться.

— Генри?

— Да?

— Убирайтесь!

Она поспешила выйти из комнаты.

Спустя двадцать минут Данфорд присоединился к ней за завтраком. Одет он был как обычно, но Генри, взглянув на него, подумала, что эта одежда слишком хороша для строительства свинарника. Она хотела было сказать ему об этом, но передумала. Испортит свою одежду — и сразу же захочет уехать. Да и потом, вряд ли у него есть что-нибудь пригодное для хозяйственных работ,

Он сел напротив и с раздражением схватил тост. По всему было видно, что он кипит от злости.

— Не смогли заснуть? — прошептала Генри.

Он злобно взглянул на нее. Генри сделала вид, что не заметила этого.

— Хотите полистать «Таймс» ? Я уже почти закончила. — Не дождавшись ответа, она пододвинула газету в его сторону.

Данфорд взглянул на газету и нахмурился.

— Я читал этот номер два дня назад.

— Ах, как жаль! — Ей не удалось скрыть свою радость. — Требуется несколько дней, чтобы доставить сюда газеты. Ведь мы живем на самом краю света.

— Начинаю понимать это.

Она подавила улыбку, довольная тем, как развиваются события, и ее желание как можно скорее выпроводить Данфорда из поместья усилилось. Она с ужасом понимала, что его улыбка очаровывает ее, и ей вовсе не хотелось знать, что может сделать его поцелуй. По правде говоря, это было не совсем так. Она прямо-таки умирала от желания узнать это. Просто ей было горько примириться с тем, что вряд ли такая возможность представится еще раз. Он может поцеловать ее в одном-единственном случае, — если примет за другую, а вероятность того, что это снова повторится, была ничтожно мала. Кроме того, у Генри было понятие о женской гордости, хотя сегодня утром она и забыла об этом. Ей понравился его поцелуй. Но мысль о том, что, целуя ее, он думал о другой, уязвляла ее самолюбие. Мужчинам его склада вряд ли нравились такие, как она, а значит, чем скорее он уедет, тем скорее она снова обретет спокойствие и уверенность в себе.

— Посмотрите! — воскликнула она, и ее лицо озарилось радостью. — Солнце встает!

— С трудом сдерживаю свое восхищение!

Генри чуть не подавилась тостом. По крайней мере ей не придется скучать, пока она будет осуществлять свой план. Лучше не провоцировать его, пока он не закончит свой завтрак. Мужчины с пустым желудком ведут себя отвратительно. По крайней мере так всегда говорила Виола. Проглотив кусочек яичницы, она снова посмотрела в окно. Бледно-лиловые тона раннего утра отступали под напором золотисто-оранжевых красок дня. В эту минуту не было для Генри места на земле прекраснее, чем Стэннедж-Парк. Не в силах сдержать себя, Генри вздохнула.

Данфорд, услышав вздох, с любопытством взглянул на нее. Очарованная, Генри смотрела в окно. Он был поражен: столько восторга и благоговения было в ее лице. Он и сам любил бывать на воздухе, но впервые столкнулся с тем, чтобы кто-то так искренне преклонялся перед красотой природы. Все-таки она была не совсем обыкновенной женщиной, его Генри.

Его Генри? С какого это момента он начал думать о ней как о своей? «С той самой минуты, как она оказалась в твоей постели, — подсказал ему внутренний голос. — И не притворяйся, будто не помнишь, как целовал ее».

Данфорд вспомнил все, пока одевался. Он не собирался целовать ее; в ту минуту он и вообразить себе не мог, что в его объятиях была Генри. Но это не значило, что он не помнил каждую деталь: изгиб губ, шелк волос на своей груди, ее теперь уже такой знакомый аромат. Лимоны. Почему-то она пахла лимонами. Он не смог сдержать улыбки при мысли о том, что запах лимона куда более шел Генри, чем запах хлева, который исходил от нее в день их знакомства.

— Что смешного?

Он поднял голову. Генри с любопытством смотрела на него. Данфорд вновь придал лицу сердитое выражение.

— Было похоже, что мне смешно?

— Было, — пробормотала она и вернулась к завтраку.

Он продолжал наблюдать за ней. Генри откусила тост и снова посмотрела в окно, где солнце все еще раскрашивало небо. Еще вздох. Видно, она очень любит Стэннедж-Парк, рассуждал он. Больше чем кто-либо. Так вот оно что! Каким же глупцом он был, что не понял всего этого раньше. Конечно, она хотела избавиться от него. Она управляла поместьем шесть лет. Она посвятила ему часть детства и всю свою взрослую жизнь. Конечно, ей не могло понравиться вторжение совершенно чужого человека. Дьявол, ведь он может в любую минуту выставить ее из поместья. Она ему никто. Необходимо достать копию завещания и проверить, есть ли там что-нибудь относительно мисс Генриетты Баррет. Адвокат, который сообщил ему о завещании… как же его звали?.. Леверетт… да, Леверетт обещал выслать ему копию, но он так и не получил ее до своего отъезда в Корнуолл. Бедная девушка скорее всего была в отчаянии. И ярости. Он взглянул на ее необыкновенно радостное лицо. Он готов был поклясться, что скорее она испытывала ярость, чем отчаяние.

— Вы очень любите Стэннедж-Парк, ведь так? — вдруг спросил он.

Застигнутая врасплох его неожиданным желанием поговорить, Генри прокашлялась и ответила:

— Что видно? — подозрительно спросила она. — Да. Конечно, да. Почему вы спрашиваете?

— Без причины. Просто интересуюсь. Это видно по вашему лицу. Ваше чувство к Стэннедж-Парку. Вы наблюдали за рассветом, а я наблюдал за вами.

— В-вы наблюдали?

— М-м-м, — он утвердительно кивнул. Было ясно, что у него не было намерения распространяться на эту тему. Он снова вернулся к завтраку и уже не обращал на нее внимания.

Генри обеспокоено прикусила нижнюю губу. Это дурной знак. Какое ему дело до ее чувств, если только он не задумал что-то против нее! Если он захочет отомстить ей? Не может быть ничего более мучительного, чем быть выдворенной из любимого дома. Но с чего ему жаждать мести? Она может не нравиться ему, она может раздражать его, но ведь она не сделала ничего такого, за что он мог бы возненавидеть ее. Конечно, не сделала. Она просто фантазерка. Отправляя в рот яичницу, Данфорд украдкой наблюдал за ней. Она начала волноваться. Хорошо. Она вполне заслужила это, подняв его с кровати ни свет ни заря. А затея выжить его из Корнуолла, уморив голодом? А ее выдумки насчет воды? Ее изобретательность заслуживала восхищения, не будь она направлена против него. Она совсем сошла с ума, если надеется одурачить его и тем более выжить из его собственного поместья. Он улыбнулся. Ну и повеселится же он в Корнуолле!