Бертрис Смолл - Плутовки

Когда обеты были принесены и молодых людей объявили мужем и женой, священник настоял на возвращении в Куинз-Молверн еще до наступления ночи, объяснив, что хочет поскорее известить герцога. Они проводили взглядом преподобного Джобсона, трусившего на своей кобылке вниз, и Синара подозвала слуг.

– Поезжайте за ним, – велела она. – Ему не стоит ездить в одиночку.

Мужчины кивнули и, сбегав в конюшню за лошадьми, помчались следом за святым отцом.

– Пойду приготовлю вкусный свадебный ужин, – улыбаясь, сказала Эстер и поспешила в дом.

– Ты еще не поцеловала меня, жена, – упрекнул граф.

– Сначала пойдемте в спальню, милорд, где я окажу вам подобающий прием, – зазывно улыбнулась Синара и, взяв за руку, повела в дом.

– Счастлив видеть, мадам, что ваше рвение к постельным играм не унялось, – хмыкнул граф, сгорая от желания.

– Ах, дорогой супруг, – рассмеялась Синара, – если бы вы только знали, как оно возросло!

Они поднялись наверх, и Синара, оставив его в коридоре, перед дверью спальни, попросила:

– Дай мне несколько минут, дорогой. Я позову тебя, когда буду готова.

Граф кивнул:

– Не заставляйте меня долго ждать, госпожа супруга.

Синара снова рассмеялась и, закрыв за собой дверь, быстро развязала тесемки плаща, сбросила одежду и стянула туфли и чулки. Потом распустила волосы по плечам и мелодичным сладостным голоском окликнула мужа:

– Можете входить, милорд.

Свечи мигнули и едва не погасли, когда граф распахнул дверь и только что не ворвался в комнату.

И застыл как вкопанный, раскрыв от изумления рот. Синара стояла перед ним совершенно нагая. Груди набухли, став вдвое больше, чем во время их последней встречи. Огромное, прошитое голубыми венами чрево выдавалось вперед. Граф долго, ошеломленно смотрел на нее и, что-то сообразив, ужасно рассердился.

– Ты не собиралась сказать, что носишь моего ребенка? – негодовал он. – Надеюсь, это мой ребенок?!

Синара схватила серебряную щетку и швырнула в него.

– Конечно, твой, олух ты этакий! И нет, от меня бы ты ничего не узнал! Думаешь, я заставила бы тебя насильно идти к алтарю, как вынуждали твоих родителей? Да, я молилась, чтобы ты приехал ко мне. Чтобы признался в тех чувствах, которые кроются в твоем сердце! Чтобы просил стать твоей женой! И ты приехал! Приехал, мой дорогой, потому, что любишь меня ради меня самой, а не потому, что должен дать свое имя тому ребенку, которого мы создали вместе, не потому, что я кузина короля или богатая наследница. Ты пришел только потому, что любишь меня так же сильно, как я – тебя.

– Не знаю, то ли убить тебя, то ли поцеловать, – пробурчал граф.

Синара, словно защищаясь, положила руку на живот.

– Ты счастлив? – прошептала она. – Боюсь, наш медовый месяц придется отложить, милый мой. Как видишь, я ни на что не гожусь в постели.

– И это, моя дорогая Син, именно то, что я всегда в тебе обожал, – усмехнулся он. – Несмотря на тонкий налет искушенности, ты воистину невинная душа. Разве бабушка не объяснила тебе, что даже с младенцем в чреве ты можешь соединиться с возлюбленным, разумеется, соблюдая крайнюю осторожность. Ложись в постель, жена! Я покажу тебе кое-что новенькое, но только в честь нашей брачной ночи. После нам придется быть весьма осмотрительными, пока не родится наследник.

– Ты так уверен, что я ношу сына? – спросила она, забираясь в кровать.

– У Саммерсов обычно первым рождается парень, – пояснил он, раздеваясь и стаскивая сапоги. – А теперь, мадам, подвиньтесь.

Он лег рядом под пуховое одеяло и стал нежно ласкать жену.

– Боже, до чего же налилась твоя грудь! Наше дитя получит вдоволь молока!

Он припал поцелуем к ее затылку, и Синара блаженно вздрогнула.

– Прилично ли мне сгорать от вожделения в такое время? – спросила она. – Наверное, считается ужасно непристойным лежать с мужчиной, когда в животе брыкается дитя, а в потаенном местечке нестерпимо зудит.

Он хмыкнул, обдавая ее горячим дыханием.

– Чувствую, что буду наслаждаться каждой минутой брака с тобой, дорогая Син.

Он сунул пальцы между ее бедер и, ощутив влагу, сочившуюся из сомкнутых складок, обрадовался, поскольку сам едва сдерживался, возбужденный ее цветущей плодовитостью.

– Доверься мне, дорогая, – пообещал он, – и я сделаю все, чтобы ублажить нас обоих.

И он сдержал слово, скользнув в нее сзади, медленно и осторожно, переплетя ее ноги со своими. Синара всхлипнула от удовольствия. Их взаимная тяга оказалась так велика, что оба достигли острова блаженства быстро и одновременно.

Потом Синара лежала, распростершись между ног мужа, пока его большие ладони гладили белый набухший живот. Когда ребенок снова заворочался с такой силой, что сквозь тонкую кожу обрисовался контур крохотной пятки, супруги рассмеялись.

– В последние дни на него просто удержу нет, – пояснила Синара. – Когда мы отправимся в Саммерсфидд-Парк?

– Только после рождения ребенка, когда вы оба сможете без опаски пуститься в путь. И увидим наш дом к лету, дорогая жена. Я не собираюсь рисковать ни тобой, ни младенцем.

– Я сама родилась в этом доме, – сообщила Синара. – Давай останемся, пока я не подарю тебе сына. Здесь нас никто не потревожит. Пока что я не желаю ни с кем тебя делить, Гарри Саммерс.

– И я тебя, – согласился он. – Ты такая восхитительно спелая, Син. Когда появится наше дитя?

– В конце февраля. Гарри, а какое сегодня число? Нужно запомнить день, когда мы обвенчались!

Граф на минуту задумался.

– Девятое декабря, – вспомнил он наконец.

Синара улыбнулась:

– Интересно, что все мы – Дайана, Фэнси и я – вышли замуж в декабре. Наверное, это хороший знак.

В дверь тихонько постучали, и послышался мягкий голос Эстер:

– Ужин готов, милорд и миледи. Дробные шаги прозвучали по ступенькам.

– Мы должны оставить Эстер, – предупредила Синара. – Я не умею готовить.

– В таком случае мы обязательно должны оставить Эстер, – согласился граф Саммерсфилд и, поднявшись, стал одеваться. – Пойдемте, мадам. Не хотите же вы шокировать бедную служанку!

– Эстер уже такого навидалась, что вряд ли я чем-то сумею ее шокировать, – заверила Синара, но все же последовала примеру мужа и тоже натянула платье.

– Зато я, мадам, – поддразнил он, – вполне способен ее шокировать. Но поскольку она нам нужна, постараюсь вести себя прилично.

– Вижу, Уикиднесс, – пробормотала Синара, – что женитьба и будущее отцовство не притупили твоего чувства юмора.

– А Нелли Гвин так не считает, – возразил он. – Утверждает, что теперь мне придется отказаться от своего дворцового прозвища.

– Ни за что! – воскликнула она. – Мы навсегда останемся Син и Уикиднессом, Грехом и Пороком, дорогой мой муж. Навсегда!

– И во веки веков, – подтвердил граф Саммерсфилд, беря жену под руку.

Жасмин открыла глаза навстречу чудесному летнему утру и долго лежала, прислушиваясь к птичьему пению за открытым окном, где маленькие создания приветствовали наступление нового дня. Девятое августа. День ее восьмидесятилетия. Кровь Господня! Куда девались все эти годы?

Но она тут же рассмеялась. Этот вопрос, вне всякого сомнения, рано или поздно задают себе почти все люди. Что же, она уже сказала, что ни о чем не жалеет. Жизнь ее была полной, как кубок пенистого вина.

Дверь спальни открылась, и в щель просунулась седая голова Оран.

– Мадам проснулась? – спросила она.

– Мадам проснулась, – подтвердила Жасмин.

– Я принесу вам чай, мадам, – пообещала служанка, уходя.

Что за сокровище эта Оран! Впервые она приехала сюда из Франции с Отем, дочерью Жасмин, но существование в ее доме показалось служанке донельзя тоскливым. Тогда Жасмин предложила ей место у себя. Слуги, всю жизнь проведшие с ней, состарились и больше не могли работать. Рохане и Торамалли было одиннадцать лет, когда родилась сама Жасмин.

Бирюзовые глаза немолодой женщины затуманились легкой дымкой слез. Близнецы преданно служили ей и умерли этой весной почти одновременно, сначала ушла одна, через несколько недель – другая. Но в январе им исполнился девяносто один год, так что их кончина ни для кого не явилась сюрпризом. Старушек похоронили на семейном кладбище, рядом с Адали, любимым слугой Жасмин. С уходом Роханы и Торамалли оборвались последние нити, связывавшие ее с прошлым. От ее юности больше не осталось ничего, кроме нескольких ящичков с драгоценностями, которых она больше не носила.

«Кровь Господня! – снова выругалась она про себя. – Я, наверное, из ума выживаю! Неужели превращаюсь в одну из тех старух, которые с годами становятся отвратительно сентиментальными и целыми днями ноют о прелестях прошлого? Сегодня мне восемьдесят. И я получила самый прекрасный подарок из всех возможных. Со мной мои дети и почти все внуки. Сегодня мы отпразднуем день, когда много лет назад, в Индии, я вошла в этот мир как Ясаман Кама бегум, дочь Могола».

Оран вернулась с подносом, на котором стояла красная роза в узкой серебряной вазочке. От чайника шел густой аромат черного чая. Служанка поставила поднос на ближайший столик, взбив подушки, помогла хозяйке сесть и только потом водрузила поднос ей на колени. Жасмин улыбнулась при виде маленькой чаши с очищенными абрикосами в простокваше, которые она очень любила.

– Ты меня балуешь, – усмехнувшись, заметила она.

– Сегодня день рождения мадам, как же ее не баловать!

– Все встали?

– Нет, только кое-кто из джентльменов и ваша дочь Фор-тейн, мадам, – сообщила Оран. – Такая красивая, но печальная дама.

– Да, – согласилась Жасмин. – Тоскует по мужу. Какая трагедия! Кто бы мог подумать, что Кайрен Деверс умрет той же смертью, что и первый муж Отем! Бедная Фортейн скучает по Мэриленду, но я так рада, что она вернулась в Англию, потому что уже не надеялась увидеть ее в этой жизни. Отем была совсем малышкой, когда она уехала. Должно быть, прошло лет сорок.

– Ешьте завтрак, мадам, – напомнила Оран. – Праздник начнется в полдень.

– А завтра в это время, – вздохнула Жасмин, – я постарею на целый день и буду еле ходить от усталости.

Она грустно хмыкнула и стала завтракать, запивая еду черным чаем.

И какое же великолепное празднество ожидалось сегодня! Все ее оставшиеся в живых дети – здесь, в этом доме!.. Раньше они никогда не собирались вместе под одной крышей: пятеро сыновей и три дочери в возрасте от тридцати девяти до шестидесяти двух лет. Восемь детей от мужей и любовника.

Жасмин покачала головой. Три ее любимые внучки не уставали напоминать, что она прожила невероятно волнующую жизнь. Почти такую же, как ее обожаемая бабушка, мадам Скай.

Жасмин откинулась на подушки, и Оран унесла поднос, предоставив хозяйке по издавна заведенному обычаю размышлять в одиночестве, а сама занялась ванной мадам.

Почти столь же волнующая...

Жасмин улыбнулась про себя. Ей в самом деле не о чем жалеть. Все ее дети счастливы в браке. И подарили ей сорок семь внуков. Теперь многие из детей сами стали бабушками и дедушками, а она – прабабкой. Так что приключения, страсти, пыл – это далеко не все. Главное – семья. Мадам Скай понимала это и всячески старалась внушить Жасмин свое понятие об истинных ценностях.

– Ванна готова, мадам, – объявила Оран, помогая ей встать с постели. – Какой туалет вы выбрали на сегодня?

– Бирюзовый, в цвет моих глаз.

– Слишком смелый цвет для старой женщины.

– Что? – ахнула Жасмин, вставая. – Тебе хотелось бы обрядить меня в черное, или темно-фиолетовое, или, еще хуже, розовато-серое? Да, я старуха, но никогда не была унылой или занудливой! Слишком смелый цвет, подумать только! Да у меня ни на плечах, ни на шее ни одной морщинки!

– Верно, – кивнула Оран, – ни одной. Женщины намного младше вас выглядят далеко не так хорошо!

Жасмин надменно улыбнулась, но про себя вздохнула. Кровь Христова, ей действительно не дашь ее возраста, но иногда она чувствует себя на свои восемьдесят, особенно в коленках! А стоит начаться дождю, как пальцы ужасно ноют. Что же, она может потерпеть боль, лишь бы по-прежнему считаться красавицей.

Жасмин посмотрелась в зеркало на туалетном столике. Глаза еще не выцвели, кожа мягкая. Щеки чуточку обвисли, но ее никак не назовешь дряхлой! Вокруг глаз, если присмотреться, можно заметить мелкие морщинки. Зато все зубы целы. Куда до нее женщинам, моложе на двадцать... нет, на тридцать лет!

Она надела платье из красивого шелка цвета персидской бирюзы, с широким кружевным воротником. Вырез, учитывая ее годы, был не таким низким, как предписывала мода. Широкие рукава перехватывались лентами чуть более темного оттенка и заканчивались манжетами из того же кружева. К платью Жасмин выбрала кулон из бирюзы в усаженной бриллиантами оправе, свисавший с шеи на золотой цепочке, и такие же серьги.